Третье место в номинации «Профи» поэтического конкурса «Словенское поле — 2015»
 |
Тамара Канивец
г. Москва
|
В банке верба – завтра Пасха, длинно распуская тени,
с полумраком входит сказка, скрипнув, приоткрылись сени.
Откуда есть пошла…
Плавный вечер в перестуке; позолота за окном
в звуках меркнет. «Ту-ки-ту-ки» убаюкивают сном.
Да – не рядом, да – неблизко город-воин на крестах.
Ты, наверно, цедишь виски: «За проекты на местах!»,
но на дне усмотришь змея: шестиглавый испускает
«русский дух» и «нацидеи» – красных девок гад таскает
в край расшатанных устоев, в область иллюзорных выгод
(поглядишь дно пустое – он ползучим телом дрыгат).
А у них прицел в бойницах, с рубежей на запад вектор;
там не денежны «проекты», не купцам держать границы:
не сменяются «идеи» как сложились с давних пор,
их песчаник не ржавеет, как покоцанный топор.
Через яблочные дали – схимники да эти башни
грудью каменною встали в сердце поля, а не пашни.
От Владимировой бабки Ярославичей потомки
Папу клали на лопатки и громили орд обломки.
Здесь, где ты пока что не был,
солнца – пушкинская мета на картинах цвета неба.
За погостами, лесами,
где не ходят поезда, луговыми парусами
запестревшие стада, разыграли в дымке марей
древних кривичей сценарий.
…
От набегов крымчан до пещер «Богом зданных»
тайным ходом, что был для спасения званных,
три монаха пришли к Каменцу; у воды,
с неустанной молитвой влагая труды,
рыли церкву всечасно в пустыньке своей;
только кости честны’е дошли до людей.
А случилось так однажды – сын с отцом гоняли зверя;
от усталости, от жажды ль – тот к ручью и тут, не веря,
слышат ангельское пенье. Возопили: «Правый Боже! –
в страхе – ниц! и класть знаменья, – Попустил сие за что же?
Не узреши никого, слышим Ангела Твого!
Защити нас от напасти, Пощади Своею властью!».
На коленях за поклоном, сын с отцом кладут поклон:
не трубит на месте оном Глас, и безмятежен склон.
Всё, как прежде, на ладони – с этого холма,
лишь ручей овражки точит, да лягушками квакочет,
да вплетает воедино музыку псалма.
…
Ожерельем лебединым,
как наследием единым,
выи вытянув для крика,
по своей реке Великой
вертикалью лаконичной,
да под маковкой пшеничной,
с мощным кряжем для распора,
запечатав светом горы
и подземных рек тесьму,
часть вселенскую – осьму,
как и прежде моложаво,
в карауле молчаливом
храмы сказочной державы,
внемлют птицам боязливым
(что хвостатою ватагой громко хвастают отвагой
у ореховых кустов под пролётами мостов).
Раскидало нас по свету – кто любил и обманулся,
но опор твоих коснулся.
Дух захватывая, спета, отражённого массива
крутизна! Ах, раскрасива!
…
Еду вот, смотрю в окно;
перелески меж полями: всюду – то же, всё – одно.
В пригороде остановка. Из автобуса гурьбой
высыпаемся неловко, разминаемся ходьбой.
В храм заходим небогатый,
вечерь служат – «час девятый».
На икон прозрачный воздух нанесён лазурный свод,
лики добрых, лики грозных, боя новый поворот,
крестный ход, осада, рать… С парашютов умирать
шла сынов Шестая рота:
бытия иной виток, века нынешнего нота –
выдох глоток – слёз глоток.
В плаче стали все родные. Голосов – церковный хор
вьёт подзоры кружевные из окон в полдневный двор,
где волнистые туманы юной Ольги и Довмонта
ткут Россию Иоанна, уходя за горизонты.
…
Судный День был прежде важен. На него себя равнял,
кто с рожденья – русским слажен, кто во Храме шапку мял.
А теперь вокруг играют, правил нет, а кон идёт;
выигрыш свой пока не знают. Кто кого куда ведёт?
Суррогаты (от рогатых), заменители любви,
идентичные, в каратах, зазывают: «Поживи-и!
Без деньжонок дело худо, на день – жёнок волочи!»
Но затихли вопли блуда: бьют словенские ключи.
Холодны! – зубами клацать, льются чистым серебром,
в честь Апостолов – двенадцать, хоронятся, аки кром.
Знают их под именами, но потом сливаясь в гладь,
мимо мельницы – сынами обернутся в речку-мать.
Превращение – не диво; он, они, она – вода,
по-весеннему бурливо пропадает в никуда.
Всё смешав в подземных клетях, всё вобрав – из жизни в смерть,
заиграет снова в детях светлых бликов круговерть.
Подставляю ей ладони! На один короткий миг,
с детством встретившись на склоне, прорывается как крик!
Но под солнцем пассажиря от Рожденья – до Конечной,
брызги радуги транжирю, бестолковая, беспечно.
Притчи причта под зевоту, ананас, картье, канкан:
а на нас идёт охота – за приманками – капкан.
Стало слабости обидно. Из штанин – конец хвоста
бьёт копыто. Стыдно. Стыдно. Будто нет на мне креста.
Будто память изменила в родовой цепи звено.
Подниму что уронила, не отдам что мне дано.
Меж собой в раздумьях горних, хлопоча о наших душах,
бьются воинством изборних, бронники чужие руша,
Те, что в Ликах от Андрея, мироточа и темнея,
на мгновенье замерев под Крестом Честныя Древ,
золотятся. В ризах розы, у подножий – лилии.
Узы-шпоры – в бок занозы, шип – под сухожилия.
