Архив метки: память

В Пскове пройдет вечер памяти писателей

19 января 2017 года
в Литературной гостиной псковских писателей
(Псков, Рижский пр., 64),
пройдёт первая в 2017 году встреча поэтов и прозаиков области

svecha_pamyati_1Но читать они будут не свои, а чужие произведения… По многолетней традиции вечер будет посвящён памяти ушедших псковских литераторов. Именно их стихи и проза будут звучать в зале.
В 2005-2016 г.г.  ряды псковской писательской организации покинули 11 прозаиков и поэтов.
В 2016 году ушёл из жизни Иван Калинин, в 2014 — Николай Гончаров, в 2013 году — Николай Новиков и Мария Сосновских, в 2012 — Владимир Курносенко, в 2011 – Виктор Русаков. Этот скорбный список можно продолжать и продолжать…
И он будет продолжен на вечере памяти. Кроме произведений авторов, прозвучат рассказы о них, воспоминания коллег, учеников, единомышленников.
Вечер начнётся с молитвы, зажжётся свеча, которая будет гореть до окончания литературных чтений.

Начало вечера в 18 часов.

Забытые стихи. Григорий Дегелев

Забытые стихи1

Григорий Дегелев


ОТЕЧЕСТВО

О бедное Отечество мое!
В святых потугах на народовластье
Тебя тиранит старое жулье,
А новое, помельче, рвет на части.
О бедное Отечество мое…
Нам помощи не ждать от коалиций.
Проходит перед Миром Драма в лицах,
Как перед Богом — наше бытие.
О бедное Отечество мое!
Еще в сердцах людей так мало света!..
Еще Кащей глумится над планетой
И в стаи собирает воронье.
О бедное Отечество мое,
Придавленное бронзы многопудьем,
Ты дышишь, дышишь терпеливой грудью
И узнаешь себя сквозь забытье.
О бедное Отечество мое,
Святая Русь над грешными веками,…
Лишь только б нам не стать опять врагами,
Не растоптать святое сапогами
И выстрадать, родимую, ее!..

 СВИДАНИЕ

Вечер дымкой пеленал поляны,
В тишине боролись тень и свет.
Сотканным из легкого тумана
Показался мне твой силуэт.

Ты ни полсловечка не сказала,
Только улыбнулась мне тогда,
Где-то пела, булькала, журчала
Шаловливо
Вешняя вода.

Догорала зорька над рекою,
Золотя ленивую волну,
И стояла рядышком со мною
Фея, воплотившая весну.

С той поры
Я каждый майский вечер
Прихожу в черемуховый сад…
Над притихшим местом нашей встречи
Безучастный плавится закат.

 

 ПОРА ЛИСТОПАДА

С каждым днем редеет леса грива…
Кажется мне, грустные слова
Шепчет на прощанье торопливо,
Расставаясь с ветками, листва.

Выхожу на озеро лесное —
Радость и надежду рыбака —
И легонько трогаю рукою
На озерной глади облака.

Мать-природа,
Я к тебе с поклоном —
Светлой грустью сердце освяти!
Только к елкам сумрачно-зеленым
Не решилась осень подойти.

Будничны они и безучастны.
Возвращаюсь к роще молодой.
Что быть может более прекрасным:
Увядая, вспыхнуть красотой.

ОТЛЁТ

Алле Бояновой

А осень уже золотая,
И иней сжигает траву…
Уносятся птицы, рыдая,
С увядшей земли в синеву.
Куда вы?
Куда от гнездовий?
От горестно стынущих гнезд?
С осенней щемящей любовью
Они исчезают меж звезд.
Лишь тени скользнут по границам…
Мне ветер сегодня принес
Прощальную песню синицы —
Искринку с ледышками слез…

*  *  *

Муза, ангел ты мой неземной,
Чистый свет над житейской волною,
Будь веселой и даже шальной,
Словно юное солнце весною,
Но не пой мне неправедных слов,
Не шепчи даже правых проклятий,
В Мире есть — только Бог да Любовь,
Жизнь-дорога да сестры и братья…



«Дети войны» Ивана Калинина

Владимир Савинов

«Дети войны» Ивана Калинина

Памяти Ивана Егоровича Калинина

«…И получается так, что «дети войны» умирают…» – эта фраза рефреном звучит в книге «Дети войны» (*), которую написал Иван Егорович Калинин и летом 2014 года представил общественности Пскова. Я не оговорился, называя небольшую брошюру в 36 страниц книгой. По-моему, за скупым повествованием автора о собственной горемычной судьбе в детские годы (военное и послевоенное лихолетье), а также за размышлениями, почему заложенная много лет назад несправедливость по отношению к «детям войны» до сих пор не может быть устранена (искуплена) в нашей стране, можно разглядеть большую книгу о таких основополагающих вещах, как мировоззрение, мораль, культура…
Я даже осмелюсь сказать, что речь по большому счёту идёт о выборе направления движения российского общества, о его состоянии и здоровье. Но я не собираюсь говорить в этой статье об экономическом и политическом строе, прочих атрибутах государства. Можно не волноваться.
О своей книге «Дети войны» Иван Егорович, в частности, рассказал вскоре после выхода её из печати в литературной гостиной на Рижском, 64, где среди собравшихся псковских писателей, поэтов, просто участников гостиной, было не мало тех, кого можно отнести к категории «детей войны». Но не только им были понятны и горькие переживания автора, вспоминавшего голодное и холодное детство, и его нынешнюю острую печаль от того, что огромное множество людей в стране остаются обездоленными, а помощи им ждать вроде бы уж и не приходится. Атмосфера встречи на той литературной гостиной, конечно, не была такой приподнятой и оптимистичной, как обычно на презентации новой книги или рассказе о литературном событии. Вместо аплодисментов раздавались печальные вздохи присутствующих и искренние слова благодарности автору, взявшему на себя такую миссию «разворошить тяжёлый вопрос» отношения общества к старикам. Да, именно к старикам, потому что «дети войны» на сегодняшний день это весьма пожилые люди, те, кто ещё живёт среди нас, а не ушёл в мир иной, так и не дождавшись ответа на множество трудных вопросов, которые они вправе были задать родному государству, властям высоким и пониже.
Формальные определения, кто относится к категории «детей войны», Иван Егорович не единожды даёт в своей книге. Он, родившийся 17 апреля 1940 года, как раз являет собой типичный пример, подпадающий под все эти определения. И у него, автора книги, накопилось много вопросов. Не только о том, какие льготы следовало бы установить нуждающимся «детям войны» и нужны ли эти льготы вообще.
«Да… Великая многоголосица… На самом верху. Кажется, произошло разделение на тех, кто пишет проекты в защиту «детей войны». И тех, кто готовит отписки на них…».
Я не один раз перечитал книгу Ивана Егоровича. Признаюсь, что хотя формально не отношусь к «детям войны» (родился в 1952-м), и моё детство сложилась без горестных отметин, мне не сложно представить всё, о чём он написал. Рассказы мамы, жившей во время войны в деревне, отца, воевавшего с 42-го по 45-й, литература, в конце концов, жизненный опыт, личное общение со многими старшими товарищами, друзьями, дают такую возможность. Возвращался я к книге Ивана Егоровича, когда к 70-летию Победы задумал написать несколько стихотворений, объединённых темой «Послевоенные мальчишки». Готовые стихотворения я показал нашему общему с Иваном Егоровичем другу Николаю Михайловичу Мишукову. Он, родившийся в декабре 32-го, в полной мере познал все «прелести» сиротского скитания в военные годы, о чём талантливо написал в своей автобиографической поэме «Судьба». Как не отдал богу душу, сам удивляется. Николай Михайлович дал совет подготовить публикацию стихотворений вместе со статьёй о книге «Дети войны» И.Е.Калинина. Теперь я снова возвращаюсь к книге Ивана Егоровича.
«…Дело всё в том, что ответы на поставленные вопросы лежат гораздо глубже, чем кажется на первый взгляд».
Именно в этом утверждении, возможно, находится сердцевина самых тяжёлых переживаний автора. Конечно, очень хотелось бы, чтобы в масштабах страны действовал закон, по которому «дети войны» не испытывали бы материальной нужды, жили бы во всех отношениях достойно, как это происходит с их ровесниками в той же Германии (Иван Егорович не понаслышке знает, как живут старики в этой стране). Хотелось бы, чтобы депутаты и правительство нашли в себе так называемую «политическую волю» и разобрались во всех нюансах для принятия такого закона. Правда, не поздновато ли уже? «…Дети войны. Они уходят из жизни раньше времени…».

Иван Егорович много лет проработал в органах, как это сейчас называется, муниципальной власти города Пскова, следовательно хорошо знает сложности прохождения подобных законов. Я думаю, поэтому он в своей книге не выдвигает собственный проект решения проблемы. Рассказывает, что в ряде областей России действуют региональные законы, по которым каким-то особым образом «отсортированным» «детям войны» доплачивают к пенсии где четыреста рублей, а где пятьсот… Я понимаю, какие гигантские силы были затрачены борцами за права «детей войны», чтобы «выбить» эти смехотворные материальные льготы. Честно говоря, хочется спросить: – И это всё?
Вспоминаю своего отца в последнее десятилетие его жизни, пришедшее как раз на безумные 90-е годы, пока его не стало на следующий день после известного на весь мир 11-го сентября 2001 года. К тому времени он уже не работал. Ветеран войны, кадровый офицер с большой выслугой, заслуженный человек, получал хорошую по тем временам «военную» пенсию, имел другие ветеранские льготы. Но почему-то часами сидел в глубокой задумчивости на диване, устав возмущаться потоку безотрадных новостей, что бесконечно показывали по телевизору. Порой состояние отца было близко к депрессии, ему даже назначались лечебные препараты. И это мой папа, умеющий пошутить, спеть песню под гармошку, всегда спокойный и рассудительный, без особого труда находивший ответы на сложные вопросы человеческого бытия? Я старался его «расшевелить», обращаясь с настойчивыми просьбами записать в тетради воспоминания о годах молодости. Особенно меня интересовали военные годы, о которых ранее отец никогда мне прежде не рассказывал (может, я не очень интересовался прежде). Так позднее появились мои стихотворные «Рассказы отца», полностью основанные на его записях. Но в чем была главная причина такого удручённого состояния отца? Я помню, что более всего он сетовал на разочарование тем, что реально происходило в стране, начиная с «отрыжек» периода застоя, а далее с начавшейся «перестройкой».
Вдруг оказалось, что в стране, победившей фашизм и, казалось бы, очень успешно строившей «развитой социализм с человеческим лицом», да ещё решившей перестроиться и ускориться, слишком многое идёт как-то не так. В частности, старики вообще и ветераны войны, в их числе, оказались на обочине внимания общества и власти, цена их завоеваний девальвирована. Затевались и выполнялись в стране коренные нововведения, но власти не потрудились ни посоветоваться с ещё вполне жизненно активными ветеранами, ни объяснить им того, что уже успели «натворить». Поколение победителей десятилетия отстраивало своё отечество, затем ожидало обещанной «заслуженной и благополучной старости», а получило бардак в стране и полное забвение с лицемерными знаками внимания власти в виде поздравительных открыток к 9 мая. И умирали один за другим ветераны не от голода-холода, не от смертельных болезней, а от лютой тоски по несбывшейся мечте пожить по-человечески. Вместо благодарности за самоотверженный труд получили очередную революцию, которая вновь сулила всё разрушить «до основания, а затем…». То, что последовало затем, мы расхлёбываем до сих пор. Уже без наших рано ушедших родителей. Я до сих пор уверен, что если бы отец мог жить, уверенно понимая, что он не зря воевал и трудился, что он и его ровесники реально не забыты хотя бы в своих городах и сёлах, то спокойно прожил бы ещё немало лет. Ведь хорошо известно, что неизлечимые болезни берут верх над человеком, когда он морально истощён тоской и несправедливостью. К сожалению, даже любовь родных не всегда может противостоять отрицательным эмоциям старшего поколения, забытого страной. Разговаривая с отцом перед его уходом, я в этом убедился. Вот почему 4 мая 2006 года написал стихотворение «Размышления перед 9-м мая»

Не надо только лицемерить
в день этот яркий, господа…
Размером пенсий не умерить
ни ветеранские года,
ни их печаль, ни их болезни,
забвенье полное подчас,
лишь на трибуне стихнет глас
очередного кандидата…
Победы старые солдаты –
они смятением полны,
им не понять такой страны,
где их заслуги бесполезны…

Кто перед ними объяснился,
что разворован их завод? –
в сорок девятом возродился,
а вот сейчас едва живёт…
Кто попросил у них прощенья
за то, что брошены поля,
и плодородная земля
пропала в бездне безразличья?..
Уж вы хотя бы для приличья
усмешку сбросили б с лица
и не твердили без конца,
что «не имеем отношенья…»

Теперь, по всему видно, наступила очередь забывать «детей войны». Вроде бы, эпоха уже совсем другая, а что поменялось в отношении к следующему поколению «старичья»? Помните название повести Бориса Васильева «Вы чьё, старичьё?» (1982), которое стало нарицательным, если речь идёт о равнодушии к пожилым людям?
Иван Егорович Калинин с предельной откровенностью и горечью пишет о том, что изменения к лучшему почти не заметны. «Старикам по имени «дети войны» не вписаться во вновь создаваемые системы. Их ментальность не позволяет туда войти… Честность, порядочность, романтизм – это всё из прошлых «сказок». Так и суждено им доживать свой век на «задворках рухнувшей Империи». Деды не понимают детей и внуков, а те, естественно, не понимают доживающих свой век предков…».
Уважаемый мною автор «Детей войны», делая в книге обзор пустопорожних усилий властных энтузиастов преломить ситуацию (что очень похоже на предвыборные «телодвижения»), обращает внимание, что речь каждый раз идёт только о мифических денежных прибавках. При этом он знает, что не это является остриём проблемы. Знает он также о том, что в последние годы по указанию федеральной власти ветераны войны (как мало их осталось!) получили новое жильё, если в нём нуждались. Но сколько известно по стране случаев, когда забыли про одиноких ветеранов, когда в распределение жилья ветеранам вмешивались мошенники. «…Я радуюсь любым заметным успехам, росткам чего-то нового в стране», – пишет Иван Егорович. Но далее продолжает: «Беда… в другом. Чаще новое выступает как частное, как эпизод… о нём пишут, его пиарят…». Вот она – суть! Видит её Иван Калинин, ежедневно ощущает на собственном примере и таких же, как он, «детей войны.
Отсутствует в нашем российском обществе непреложный закон УВАЖЕНИЯ К СТАРШЕМУ ПОКОЛЕНИИЮ. Это не норма Конституции, федерального или регионального законов. Это – закон СОВЕСТИ, закон, если хотите, православной морали. Он не зависит ни от политики с экономикой, ни от каких-то сиюминутных материальных сложностей в стране, ни от личностей руководителей страны. Его наличие зависит от должного ВОСПИТАНИЯ всех и каждого. Такого целенаправленного воспитания, я смею утверждать, нет в необходимом масштабе в нашей стране ни на каких уровнях (семья, школа, учреждения культуры, литература, средства массовой информации). Увы, в новом российском обществе, наверное, забыли, что единое целое: «молодым везде у нас дорога, старикам всегда у нас почёт» – нельзя рвать на две независимые части. Есть, к сожалению, из положительного в этом направлении только лишь «частые случаи», как пишет Иван Егорович. Наоборот, очень много АНТИВОСПИТАНИЯ, когда на первый план выводятся такие достоинства, как завоевание первенства в обществе любой ценой, когда культура подменяется шоу-бизнесом с его пропагандой бездуховности и культом развлечений, когда в образовании детей главной ценностью является ловкое умение получать высокие баллы в формализованных тестах по учебным предметам. А стремление отдельных «чудиков» во всём жить по совести признаётся каким-то древним атавизмом.
Впрочем, чему удивляться? Ведь это так по-западному, так соответствует той продвинутой европейской и американской морали и системе ценностей, к которой с кем-то оплаченным рвением стремились и стремятся наши оголтелые реформаторы, не признающие и осмеивающие истинные «патриархальные ценности». Читатель скажет, что, мол, автор «Детей войны» с одобрением пишет о том, что в западных странах (я добавлю: и в развитых азиатских странах – Японии, Южной Корее, а теперь и в Китае…) к старшему поколению относятся очень достойно. Отвечу, что, к сожалению, равнодушное и злое всегда оказываются настолько прилипчивыми, что для свершения добрых дел не хватает душевных сил, чистоты помыслов, умения быть благодарным.
Огромное спасибо Ивану Егоровичу Калинину за очень нужную и важную книгу «Дети войны». Искренне хочу, чтобы она достигла цели, которую он определил, берясь за свой чрезвычайно волнительный труд.

Всей душой поддерживаю стремления людей, на практике старающихся облегчить жизнь «детей войны», особенно тех, кто остался одинок, испытывает чувство забвения, а тем более нуждается в помощи. Но при этом буду настаивать на единственно, по-моему, верном пути исправления ситуации: в отношения к старшему поколению должны вернуться не показные, а истинные СОВЕСТЬ, УВАЖЕНИЕ, БЛАГОДАРНОСТЬ, ЛЮБОВЬ. Мы не должны забывать не только тех, кто лежит в вечном покое, но, в первую очередь, не обходить душевностью и вниманием живущих среди нас. Им это сегодня нужнее, чем прибавка к пенсии, честное слово.

Вот такое у меня получилось предисловие к стихотворениям, которые я в канун 70-летия Победы написал и посвятил Ивану Егоровичу Калинину и другим знакомым «детям войны», имеющим разные судьбы, а также друзьям, родившимся вскоре после войны. В общем, замечательным нашим старикам.

Безотцовщина

Не вернулся кормилец в семью.
Мать всё верила – жив! – и ждала.
Год без вести – смирилась. Свою
Жизнь устроить, быть может, могла,
Только где там вдове с малышнёй –
В их деревне и вовсе никак.
А сынишка, что вырос с войной,
Ждал отца и ходил на большак.
Может, завтра машина придёт?
В ней отец, что на фронте пропал.
Он за плечи мальчишку возьмёт,
Вспомнив, как, уходя, обнимал.

А пока безотцовщиной звать,
А пока спать голодным ложись.
Измоталась, работая, мать.
Не такой представлялась им жизнь.
И вопрос в пустоту: – Почему?
Виноват перед кем он и в чём?
Выпадает на долю ему
Труд недетский с пустым трудоднём.
У реки где-то слышится смех,
Беззаботно шумят пацаны.
Справедливость отнюдь не для всех,
Так усвоили дети войны.

Жизнь крутых косогоров полна,
Трудно парню в пути не упасть.
На мальчишку не глянула власть,
Словно вовсе ему не должна.
Жизнь отца – ей какая цена,
Если был на войне рядовым?
Безотцовщины злая стена –
Как пред нею остаться не злым?
Ничего не теряя, сложить
В сердце малые капли добра
И судьбе оставляя вчера,
Завтра новой надеждою жить.

Отец вернулся

Послевоенные мальчишки,
Седьмой десяток позади…
Кричали вы: – Фашистам крышка!
И орден красный на груди
Отца, к кому он смог вернуться,
Рукою гладили… – Ура!
И к гимнастёрке прикоснуться
Уже смелее, чем вчера,
Хотелось… снова убедиться:
Живой отец, живой – не снится!
А во дворе друзей собрать,
Про батю гордо рассказать.

Послевоенные мальчишки

Послевоенные мальчишки, мы все – седые старики.
Да что сказать: костры погасли, кой-где краснеют угольки.
Но пламя наше разжигалось в салютных залпах над Кремлём,
В мартенах, домнах и ракетах рвалось неистовым огнём.

Кто смельчаки, кто хулиганы, кто и «ботаники» в очках,
Мы север покоряли в тундре и на ледовых пятачках;
На юге сеяли и жали, ломали уголь под землёй,
И школы строили повсюду, и занимались с ребятнёй.

Такое наше поколенье, всё на плечах своих несли.
Но что-то мы недоглядели, не распознали, не смогли.
И в годы злого камнепада страны расползся материк,
Кровь ран-границ спеклась, и высох всеобщей близости родник.

Кого винить? Таких, кто снова «до основанья, а затем…»?
Кто проиграл ещё на старте «соревнованье двух систем»?
Предателей отцовской веры в то, что незыблема страна,
Свернувших руль, страшась дороги, лишь только стала не ровна?

Виним себя – «врагов» не ищем – за «девяностых» глухоту,
И только боль в груди за павших терпеть почти невмоготу.
А небо чистое бездонно – к себе всё чаще манит взгляд,
Куда уходите, мальчишки… не возвращаетесь назад.

Отцовский орден краснозвёздный, наследство доблестной поры,
Не затушуют шутовские, кривозеркальные миры.
Россия, вера, справедливость – всё, что нам свято, что в чести –
Как стяги – сыновьям вручаем и завещаем их нести.

Калинин 2Эту статью я писал с последние дни декабря 2015-го. Через несколько дней мне сообщили прискорбную весть, что 2 января 2016-го Ивана Егоровича Калинина не стало.
«…И получается так, что «дети войны» умирают…»


(*) Калинин И.Е. Дети войны. Воспоминания. Размышления. Обзор… — Псков: Издательство «ЛОГОС Плюс». 2014.

Создан персональный сайт поэта Евгения Шешолина

Житие поэта Евгения Шешолина
в пространстве безграничных возможностей

В Центральной городской библиотеке создан персональный сайт поэта и переводчика Евгения Шешолина (1955 – 1990).

Shesholin_sitehttp://eshesholin.wix.com/strip-header-layo-ru

Презентация сайта состоится 9 декабря – в день рождения поэта. Сайт создан в рамках проекта «Дни Шешолина в Пскове (Россия – Латвия – Армения – США)», который поддержан Управлением культуры Администрации города и является актуальным в Год литературы в России.
«Что вместила в себя его поэзия, предстоит определять тем, кто с нею встретится. Хотя нет, каждому из читателей предстоит определить, насколько он вмещается в поэзию», — написал когда-то о Евгении Шешолине поэт Алексей Маслов.
Евгений родился в Краславе (Латвия), но большую часть своей короткой жизни (навсегда 34-летний) прожил в Пскове, здесь написал свою главную книгу «Измарагд со дна Великой», которая выдержала уже не одно издание, но до сих пор остаётся раритетом.
Сайт даёт возможность открыть поэзию и жизнетворчество Евгения Шешолина наиболее широкому кругу читателей, прежде всего молодёжи, вспомнить псковский андеграунд конца 70-х годов прошедшего века, понять некоторые характерные черты псковского Жития поэта Евгения Шешолина.
Сайт – хорошая альтернатива биобиблиографическому указателю по жизни и творчеству писателей.
Многие публикации в периодической печати и сборниках, статьи писателей, поэтов, критиков, журналистов о жизни и творчестве Евгения Шешолина представлены полным текстом.
Раздел библиографии насчитывает более 150 наименований, их дополняют 70 электронных ресурсов. Это всё, что опубликовано на сегодняшний день о поэте Шешолине в России, Латвии, Армении, США.
На сайте представлено более 60-ти фотографий из личных архивов друзей и семьи поэта.
Почта сайта предполагает обратную связь, на которую очень рассчитывают его создатели. Сайт является продолжающимся изданием, что подтверждает его неограниченные возможности. Центральная городская библиотека просит присылать на почтовый адрес сайта неизвестные материалы о Евгении Шешолине.
Создатели сайта благодарят Галину Маслобоеву (Шешолину), сестру поэта и Артема Тасалова, члена Союза писателей России, поэта и друга Евгения Шешолина за предоставленные материалы из личных архивов, а также коллег из резекненской Центральной городской библиотеки за предоставленные библиографические материалы, а так же читателей, настоящих и будущих, за внимание к поэту.

Информация предоставлена Центральной городской библиотекой г. Пскова.

В Одессе обуглилась совесть у тех, у кого была…

329475-1399581099-326x235Сегодня, 2 мая 2015 года, исполнился год одесской трагедии, получившей в СМИ название «Одесская Хатынь». Можно много и долго говорить об этой трагедии, её предпосылках и последствиях, о палачах и жертвах.  Но оставим эти разговоры для других сайтов и СМИ.  На литературном сайте путь говорят поэты, говорят своими произведениями, в которые, как известно, каждый поэт вкладывает часть своей души, своего сердца. В данном случае говорят поэты — участники поэтического фестиваля «Словенское поле — 2014«, который был посвящен памяти Вадима Негатурова, погибшего в пламени Одесской Хатыни.
                                                                                                                                               Андрей Бениаминов

Марш Куликова Поля

Слова Вадима Негатурова, музыка Григория Солодченко. Исполняет Марат Шавалиев


Андрей КАНАВЩИКОВ

УКРАИНСКОЕ ПЛАМЯ

Памяти поэта Вадима Негатурова, скончавшегося в реанимации Одесской городской клинической больницы № 10 от ожогов, полученных 2 мая в Доме профсоюзов

Поэты живут, старея,
Пьют дрянное вино,
И факелом Прометея
Стать им не суждено.

Бывает, один из тысяч,
Провидя свой почерк и стиль,
Сумеет вдруг искру высечь,
Затеплить свечи фитиль.

Всё так.
Но отчаянно больно,
Когда, разбивая стекло,
Дыхнула фашистская бойня,
Дыхнула кроваво и зло.

Пытаясь понять всё и взвесить,
Тьмы чёрный покров побороть,
Вспыхнула в мае в Одессе
Поэта горючая плоть.

И взвилось в полуночи пламя,
И слышал обугленный дом:
Останусь навечно я с вами
Укором, уроком, огнём!

В потоке фашистском, весёлом
Сломаны судьбы и речь,
Если не жечь глаголом,
Поэтов приходится жечь.

И гарь из тяжёлых бессонниц
Подкрадывается из-за угла,
В Одессе обуглилась совесть
У тех, у кого была…


 Мария ПАРАМОНОВА

БАЛЛАДА О СОЖЖЁННЫХ

Посвящается жертвам трагедии в Одесском Доме профсоюзов, всем жертвам агрессии, погибшим в огне за все века, что стоит земля русская.

Гликерья двадцать лет рыдает в келье,
Под Псков-Печорой близких потеряв.
И молится без устали Гликерья
И в келье, и у стен монастыря.

И будто заклинает эти стены
Сестёр-монахинь в горе уберечь,
Христовым Рождеством благословенных,
День ото дня одну заводит речь:

– Молитесь, сёстры,
На пороге враг,
И для него неведом Божий страх!

– Ну, милая, не надо, обойдётся, –
Сестра Аполлинария твердит.
Но вечером поляки и литовцы
Пожаловали с запада к Твери.

Смоленск в осаде, Псков уже потерян,
Безумие и смута на Руси.
– Неужто ты права была, Гликерья!
О Господи! Помилуй и спаси!

– Молитесь, сёстры,
На пороге враг,
И для него неведом Божий страх!

В горящем храме, стоя у иконы,
Гликерья и спокойна, и строга
И Господу – последние поклоны
Пред гибельным нашествием врага.

И бег веков не поменяет сути…
Вскипает зло горючею рекой,
Пылают окна, погибают люди,
Их души со Святыми упокой!

Молитесь, сёстры,
На пороге враг,
И для него неведом Божий страх!


 Эдуард ПЕТРЕНКО

ПАМЯТИ ВАДИМА НЕГАТУРОВА

Не он горел, душа его горела
И разум обезумевший пылал,
Когда в дыму, под снайперским прицелом
Последние он строчки написал.

Они ворвались в мир, как завещанье,
Как миг прозренья той святой борьбы,
Как крик души, рождённой на закланье
Его израненной и праведной судьбы.

И те стихи – как вызов изуверам,
Несущим в мир кровавый отблеск войн,
Погрязшим в блуде, жадности, химерах,
Где слышен сатанинский вой.

А те стихи горят бессмертным светом
И будят совесть в молодых сердцах.
Не потому ль, что он погиб поэтом,
Влюблённым в жизнь оставшись до конца?..


 

Марина АБРАМОВА

ОДЕССА

Будь я проклята, если забуду,
Я – свидетель
На Страшном суде.
Я, Россия, взираю на трупы
Своих зверски убитых детей.
Я – одна,
Мне никто не поможет –
Мир во зле пребывает
И лжи!..
Этот мир
Правды видеть
Не может –
Он в закрытый нас гроб
Положил.
Нас хоронят –
Никто не рыдает,
Лишь исходятся кровью
Цветы.
Ничего! Всё равно
Мы восстанем
И пойдём,
Поднимая кресты,
Как Победы великое знамя, –
Больше к нам не притронется
Смерть,
И убийцы
Сквозь адское пламя
Не посмеют
В глаза нам смотреть.
Помни нас, дорогая Одесса!
Ты жемчужина в наших сердцах!
О Россия! Умрём и воскреснем
И пребудем с Тобой до конца.
Убийцы наши не скрывают лица –
У нас же больше не осталось лиц…
Мы знаем имена своих убийц!!!
И ничего,
Что в землю мы зарыты, –
Мы знаем все,
Что на земле сокрыто.


 

Роман КЛЮТ
ОДА ОДЕССИТАМ

Я не бывал на той войне,
Она приснилась мне во сне.
Среди шумящей тишины
Взывали росичи-сыны…
Глоток-поток и тишина…
И маем мается страна…
Идёт народная молва,
Решимости полна…
Сказать… и в довершенье вдруг
В толпу врывается испуг…
Людей огнём не запугать,
Слова мечом не порубать…
И речи враз не истребить,
Людей забвеньем не забыть…
О Боже, Боже, этот круг
Смыкает вовсе не испуг…
Всех нас сплотила эта боль,
Уже не важно, чья здесь роль…
Нельзя смолчать: кричать, кричать!
И имена их повторять,
Всех тех, кто был, стоял, бежал,
Но рубежи свои держал…
Всех тех, кого застиг обман,
Кто от обиды – не от ран…
Обмяк на белой простыне…
Я не бывал на той войне…
Но это было не во сне….


 

Звезда и крест Станислава Золотцева

Владимир БЕРЯЗЕВ

ЗВЕЗДА И КРЕСТ СТАНИСЛАВА ЗОЛОТЦЕВА

Эссе

Мы дружили последние 10 лет.
Зацепились друг за друга в конце 90-х на одном из пленумов СП России, вспомнили первую встречу, когда он был одним из руководителей последнего Всесоюзного совещания молодых писателей, а я — семинаристом, в числе других принятым тогда в СП. С той поры, с эпохи катящегося под откос Союза, я запомнил его вдохновенный пафос в моменты, когда он начинал рассуждать о поэзии, о русской или британской, о настоящей, подлинной, высокой, о той, которой служил с самой юности, даже с детства, будучи привит к ней, как яблоневая почка к большому стволу, — привит в саду деда под Псковом, отцом с мамой, сельскими учителями, всю жизнь проработавшими в пушкинских местах, неподалёку от Михайловского и Святых гор, а позже — в Ленинградском университете, где получил блестящее филологическое образование.
Поэзия была его воздухом, его смыслом существования, благо — в советские времена можно было жить только этим: читать, писать, ездить по всему Союзу в командировки, выступать перед слушателями на всём пространстве от Камчатки до любимого Таджикистана, от родных североморцев до разливанно-поэтических грузин, можно было писать многостраничные письма друзьям-поэтам — Вишнякову в Читу и Кобенкову в Иркутск, а иногда по часу висеть на телефоне, обсуждая с теми же адресатами ту или иную публикацию.
Благословенные времена. Нам, в пору взросления и зрелости, были суждены катакомбное существование и глухота 90-х, Мы, родившиеся на рубеже 60-х, увы, так и не узнали и не увидели в лицо своего читателя. Но порода была одна, и мы сблизились.
Он был поздним ребёнком вернувшегося с войны русского солдата, желанным, драгоценным, ему было завещано то, чего не смогли достичь родители, что сохранял как заповедную тайну дед, что они пронесли сквозь пламя социальных катастроф всепожирающих войн. Это — Пушкин, Россия, вера в справедливость и верность Словенским ключам, что бьют у подножия Пушкинских гор. Вот исток его душевного склада, вот основа того парадоксального единства, которое в напряжённо сжатом виде было явлено в одном из лучших его стихотворений «Звезда и крест»:

И под русским крестом,
и под красной звездой
Упокоен отец мой навечно,
Под крестом из могучей сосны вековой
И под звёздочкой пятиконечной.
Под крестом православным
покоится он
И под красной советской звездою —
Потому что когда был в купели
крещён,
Русь ещё называлась святою.
. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .
И над русской землёй, золотой и седой,
«Спи отец!» — говорю я сквозь слёзы.
Спи под русским крестом
и под красной звездой,
Рядом с мамой у белой берёзы…
Спи, отец, — созидатель
и воин страны,
Что была и пребудет святою,
Под крестом православным
из красной сосны
И под русской высокой звездою.

Золотцев с особенной сердечной болью, с метаниями и приступами отчаяния переживал разрыв времён, попытки вытоптать, выжечь, оболгать, осквернить эпоху, в которой жили, воевали, строили и любили, боролись и часто были счастливы наши родители и деды. Слава Богу, что этот тёмный период нигилизма и ненависти уже позади, даже отдельные литераторы, возглавлявшие это либеральное беснование, публикуют ныне пространные покаяния о своих заблуждениях.
Но Станислав Золотцев, как и многие другие русские поэты, заплатил за это своим сердцем, честным и доблестным сердцем, вместилищем всемирно отзывчивой и светлой души, сердцем, которое, по словам хирургов, было истерзано, истрёпано в прах. Он лишь несколько лет назад опубликовал на страницах нашего журнала «Сибирские огни» большую статью «Время гибели поэтов» о том, что в 90-е годы в России ушло из жизни поэтов и писателей едва ли не больше, чем в Великую Отечественную войну. В результате и сам, хоть и немного позже, оказался в их числе.
Станислав Золотцев был верным работником и одним из самых активных авторов нашего журнала, любил повторять, что большая честь быть ведущим критиком и публицистом старейшего в России «толстого» журнала. За последнее десятилетие он опубликовал в «Сибирских огнях» роман-исследование «Искатель живой воды» о Сергее Маркове, документальную повесть «Непобеждённый?..» о своём участии в защите Белого дома в октябре 1993-го, страницы псковского дневника «Перезвоны Словенских ключей», большое эссеистическое повествование «Нас было много на челне…» о сибирских поэтах М. Вишнякове, А. Кобенкове и А. Казанцеве, статьи, очерки и рецензии на книги Ю. Кублановского, С. Куняева, Т. Четвериковой, а также цикл стихотворений.
…И уход Станислава Золотцева напоминал сюжет из истории русской литературы. После прощания в ЦДЛ из Пскова пришла машина с почётным караулом. Гроб перенесли в военный грузовик и флотский офицер Золотцев отправился в последний путь подобно Пушкину через всю заснеженную среднюю Россию под охраной своих сухопутных собратьев-ратников. Земляки встретили его всем городским сообществом, забыв о прежних нестроениях, и проводили как героя под гром прощального салюта на Солдатском кладбище.

Эссе опубликовано с личного разрешения автора. Источник публикации — журнал «Сибирские огни» № 4 — апрель 2008

Памяти Вадима Негатурова

Андрей Канавщиков

Памяти поэта Вадима Негатурова

Поэты живут, старея,
Пьют дрянное вино
И факелом Прометея
Стать им не суждено.

Бывает, один из тысяч,
Провидя свой почерк и стиль,
Сумеет вдруг искру высечь,
Затеплить свечи фитиль.

Всё так.
Но отчаянно, больно,
Когда, разбивая стекло,
Дыхнула фашистская бойня,
Дыхнула кроваво и зло.

Пытаясь понять всё и взвесить,
Тьмы чёрный покров побороть,
Вспыхнула в мае в Одессе
Поэта горючая плоть.

И взвилось в полуночи пламя,
И слышал обугленный дом:
Останусь навечно я с вами
Укором, уроком, огнём!

В потоке фашистском, весёлом
Сломаны судьбы и речь,
Если не жечь глаголом,
Поэтов приходится жечь!

И гарь из тяжёлых бессонниц
Подкрадывается из-за угла,
В Одессе обуглилась совесть
У тех, у кого была…

  04.05.2014

11 июня  — 40 дней со дня смерти одесского поэта Вадима Негатурова
Вадим Витальевич скончался 3 мая 2014 г. в реанимации одесской городской клинической больницы № 10 от ожогов, полученных при пожаре в Доме Профсоюзов, который ныне называют Одесской Хатынью…

Положение о поэтическом фестивале «Словенское поле — 2014″

С-П

ПОЛОЖЕНИЕ
о поэтическом фестивале «Словенское поле – 2014»
посвящённом памяти поэта Вадима Негатурова

I. Общие положения
Поэтический фестиваль «Словенское поле – 2014» (далее — фестиваль) проводится 26 — 27 июля 2014 г. в г. Пскове и д. Изборск (Печорский район, Псковская область).
В 2014 году фестиваль «Словенское поле» посвящается памяти поэта Вадима Негатурова, погибшего в Одессе при пожаре в здании Дома профсоюзов 2 мая 2014 года.
Инициатором проведения и организатором фестиваля является Псковское региональное отделение Союза писателей России.
Фестиваль проводится при поддержке Государственного комитета Псковской области по культуре, Государственного историко-архитектурного и природно-ландшафтного музея-заповедника «Изборск», Государственного бюджетного учреждения культуры «Псковская областная библиотека для детей и юношества им. В.А. Каверина».
Для организации и проведения фестиваля создаётся Оргкомитет.
Цели и задачи фестиваля:
— развитие у современных авторов и читателей интереса к истории России;
— популяризация творчества современных авторов, пишущих на историко-патриотическую тематику;
— сохранение чистоты и величия русского языка;
— укрепление национальных корней, национальной самобытности посредством приобщения подрастающего поколения к русской культуре;
— выявление и поддержка талантливых молодых поэтов;
— привлечение интереса широких кругов ценителей русской культуры к Старому Изборску как к историческому и культурному центру Псковщины и России в целом;
— организация творческого общения литераторов Псковской области, России и ближнего зарубежья;
— пропаганда лучших современных литературных произведений, посвящённых истории Псковского края и России в целом;
— приобщение молодёжи к поэтическому творчеству.
В рамках фестиваля «Словенское поле – 2014» проводится поэтический конкурс. Положение о конкурсе разрабатывается дополнительно. Участие в конкурсе не является обязательным условием для участия в фестивале.

II. Участники фестиваля
В фестивале могут принять участие все желающие независимо от возраста, места жительства, известности, профессиональной подготовки, членства в творческих союзах и т.д.
В фестивале принимают участие известные современные литераторы России, приглашённые Оргкомитетом.
В фестивале могут принять участие также как отдельные авторы, так и творческие коллективы и объединения независимо от места проживания при условии предварительной договорённости с Оргкомитетом.
Каждый участник или коллектив (с указанием количества участников) должен прислать заявку на участие в Оргкомитет фестиваля.
Заявки с пометкой «Поэтический фестиваль «Словенское поле – 2014» направляются до 01.07.2014 г:
— по e-mail: pskovpisatel@ya.ru, либо письмом в адрес Государственного бюджетного учреждения культуры «Псковская областная библиотека для детей и юношества им. В.А. Каверина»: 180000, г. Псков, Октябрьский проспект, 7а
— при направлении заявки почтой, к письму в обязательном порядке прилагается электронная копия заявки и произведений на CD-диске.
Форма заявки согласно приложению.
Сведения заявках авторов, принятых к участию в фестивале, публикуются на Псковском литературном портале.
Заявка на участие в фестивале может быть отклонена в случае:
— неполного (некорректного) заполнения формы заявки;
— несоответствия произведений автора, представленных в заявке, целям и задачам фестиваля;
— низкого литературного уровня произведений, представленных в заявке.
Оргкомитет в переписку с авторами не вступает, причины отклонения заявок не разъясняются.

III. Бюджет фестиваля
Бюджет фестиваля складывается из средств, предусмотренных в областной долгосрочной целевой программе «Культура Псковского региона в 2011 — 2015 годах» (при условии финансирования), а также средств спонсоров и меценатов.
Организаторы обеспечивают программу фестиваля.
Расходы на проезд до г. Пскова и обратно, проживание и питание участников фестиваля несут сами участники.

IV. Другое
По итогам фестиваля издаётся сборник избранных произведений.
Авторы, произведения которых опубликованы в сборнике, получают один авторский экземпляр.
Участники фестиваля соглашаются с тем, что их произведения, прозвучавшие во время фестиваля, могут быть напечатаны в изданиях, освещающих поэтический фестиваль «Словенское поле — 2014», изданы иным способом, и не претендует на выплату авторского гонорара.

Информационная поддержка:
Сайт «Российский писатель»: http://www.rospisatel.ru
Псковский литературный портал: http://pskovpisatel.ru
Псковская лента новостей: http://pln-pskov.ru
Информационный сайт музея-заповедника «Изборск»:
http://www.museum-izborsk.ru
ГТРК «Псков»
Газета «Псковская правда»
Газета «Великолукская правда»

 

Скачать заявку на участие в фестивале (в формате Mc Word)
Скачать заявку на участие в фестивале (в формате pdf)

«А я не верю, я не верю, что всё на свете всё равно»

К 90-летию Русского поэта Игоря Григорьева

Игорь ГригорьевЗамечательный русский поэт Игорь Николаевич Григорьев родился 17 августа 1923 года в деревне Ситовичи Порховского района Псковской области в крестьянской семье. Он с детства полюбил родной край, бегал за грибами и за ягодами в лес, который назывался Клин, ловил рыбу в речках Гусачка и Веретенька, наведывался на реку Узу за раками, а в 14 лет стал заядлым охотником.
Как и многим выпускникам школ его поколения, Игорю Григорьеву вместо студенческой скамьи пришлось с оружием в руках защищать свою Родину от фашистских захватчиков. «Лихое и страшное время, никогда не перестану думать о тебе… И у последней черты не отрекусь от ненависти к фашистским атрибутам – кровожадности, подлости, холуйству и шкурничеству» — вспоминал то время поэт. Навсегда врезались в его память трагические картины:

И мне мерещится
Доныне
Ребёнок втоптанный в песок,
Забитый трупами лесок,
Как Бог, распят старик на тыне.

Игорь Григорьев воевал в тылу у врага на Псковщине сначала в спецгруппе, а потом, когда его отважную помощницу по разведке Любовь Смурову схватили немцы, он был отозван партизанским центром в лес и воевал в разведке Стругокрасненского межрайонного подпольного центра Шестой ленинградской партизанской бригады. Был четырежды тяжело ранен, схоронил павшего в бою брата своего пятнадцатилетнего Льва Григорьева. Памятью о войне дышит каждая книга поэта. Он постоянно подчеркивает трагизм происходящего на войне. Он помнит:

… горестную ночь,
Тротила адскую работу,
Вконец измотанную роту
Невластную земле помочь.

Трагедия порховской деревни Красуха, когда все жители деревни были сожжены фашистами с жестокостью беспредельной. Игорь Григорьев из тех же мест и стихи о Красухе звучат набатной болью и напоминанием тем, у кого короткая память:

Всем, в ком – тьма
Кто к миру глухи
Не мешает знать,
Что, Россию, мать Красухи
Лучше не пугать.

А поэма «Двести первая верста». Выходят на задание двадцать два партизана, а возвращается только один и то тяжелораненный. Что между:

Арифметика проста:
Двести первая верста,
Ни вагонов, ни моста,
Триста сорок два креста,
Паровоз без колес
Укатился под откос,
Рваным брюхом в землю врос.
И над прахом – в полный рост,
Встанут, нет ли, —
Двадцать звезд,
Неугасных двадцать звезд!
Им светить, не заходить –
Быть! Быть! Быть!

Вот это герои – не пустили вражеский состав к линии фронта. Небось в фашистских газетах, выходящих на оккупированной территории, писали о бесчинствах лесных бандитов-партизан, но борьба партизан была праведная – всё для фронта, всё для победы.
Дорогой ценой была оплачена победа в Великой отечественной войне. Одна из книг Игоря Григорьева так и называется – «Дорогая цена». Сходите в библиотеку, поищите книги поэта и Вы поймете, для чего он писал о войне. «Это надо не павшим, это надо живым».

Помолчите у вечно бегущей воды…
Кто там разгоревался навзрыд?
Не надо слез. Роняйте цветы.
Видите, сколько их на поляне горит!
Так надо не тем, которые спят, —
Они не ради этого полегли.
Это надо для сущих
И для грядущих внучат –
Незастрахованных граждан
Огнеопасной земли!

Но война не ожесточила поэта, не огрубила его сердце, не закрыла черным пологом горьких воспоминаний синее весеннее небо. Не у каждого поэта, даже современного, можно найти такой восторг, такую самоотдачу во власть высокого вдохновения, такую радость жизни. Как зримо ощущаются картины деревенской природы.

В деревне сейчас
Полонила поляны
Такая большая трава!
На зорях
Гривастые бродят туманы
Да плещется синь-синева.
А день ничего себе:
Точен и прочен,
Всему свой и срок и черед.
Здесь даже осиновый тын у обочин
Что может от жизни берет.
Бездонное небо
Звенит и ликует –
От крыш невесомых
До звезд.
И, годы суля мне,
Кукушка кукует,
И мир удивительно прост.

Мир лирики Игоря Григорьева – природа родной Псковщины, люди, населяющие эту удивительную землю, любовные мотивы, короче – ничто живое не чуждо его стихам. В каждом стихе его звучат все новые и новые интонации. А жизненный пафос поэзии Игоря Григорьева придает его слитность с думами, чаяниями, переживаниями простых людей, неразрывная связь с родным краем. «Нам с тобою одна непогодина и веселье одно на роду».
автографВ его стихах все так зримо: вот здесь «у старого плетня» мать поэта ждала его «в свои семнадцать лет», здесь «в пылающем сорок втором году» отбивался он от карателей и река Великая спасла его. И где бы не был поэт, а он долго жил в Ленинграде, главная его забота и тревога – о родном крае, перед которым он в вечном сыновнем долгу. В стихотворении «Горькие яблоки» открывается глубина душевной драмы вчерашнего крестьянина и теперешнего горожанина, когда он говорит с одичавшей, заброшенной яблоней:

Ручей зачахший. Замшелый мостик.
Крыльцо – два камня по старине.
«Я рада, здравствуй! Надолго в гости?
Ну как жилось то на стороне?
Чего ж срываешь ты шишки с ели?
Я зла не помню,
Добра не жаль.
Ведь снова август, плоды поспели.
Иди ко мне, снимай урожай.»
Пылает полдень, а мне морозно,
Как в суд с поличным вдруг привели.
Не надо сердце!
Пока не поздно
Просить прощения у земли.

Лирическая открытость души поэта дает о себе знать и в исторических поэмах «Благословенный чертов путь» и «Колокола». Поэт такой же по натуре, как и русские купцы, что плыли с товаром (льном) а далекую Англию и, хотя им по пути предлагали большую цену за товар, но:

Разумеем: десять –
Больше девяти.
Да ещё на месяц
Выигрыш в пути.
Лишний кус вестимо
Не порвет карман.
Только нерушимо
Слово россиян.

Псковский вечевой колокол – символ Псковской вольной республики. Его казнили, как человека, по приказу царя. Разбили на Валдае на мелкие осколки, но из этих осколков мастера отлили, отковали знаменитые валдайские колокольца, которые звенели под дугой, не смолкая, 400 лет:

Российскую сонь беспокоя,
С тех пор колоколец гудит, —
Само торжество вековое,
Взблеск молнии в гордой груди.

В этом весь Игорь Григорьев. Живое слово для своих стихов и поэм поэт брал из родника народного языка. Почитайте и убедитесь сами.
Самое значительное произведение Игоря Григорьева и по временному охвату и по широте повествования – поэма «Вьюга», которая писалась в 1983 – 1984 годах. Это летопись русской деревни предперестроечного периода. В то время деревня постепенно обезлюдела. Автор жил в деревне Губино с августа 1970 года по 1983 год:

Семь хат в тот август, в те поры,
Семнадцать душ в себе хранили…
Но люди кинули дворы,
В бегах утешась да в могиле.
Как след в ущербленной росе,
Быль призрачной была и странной.
И вот остались Фотя с Анной,
Михей, да я, да Мухи – все.

Пёс Мухи – «чудо на соломе». В поэме рассказывается о жизни простых русских крестьянок Фотиньи и Анны, потерявших в войну своих мужей, переживших все тяготы послевоенной жизни, но выживших вопреки всему. У Анны фашисты убили двоих её детей:

Крупнокалиберные пули
Настигли цель – не отвернули:
Четыре – в Толю, в Женю – пять.

И отрубили руки:

Враг вбросил саблю в ножны: — Гут!
От матки русской дух отвеян.

Но выжила Анна благодаря помощи подруги своей – Фотиньи, воспитала четверых детей. Я спрашивал у Игоря Николаевича: «Как жила эта женщина без рук в деревне, труд крестьянский — тяжелый?» А он отвечал: «Как, как, а вот так». Понимай, как знаешь.

И солнца луч наискосок
Бежит по выскобленной лавке,
Струит на Анну тихий свет,
На скорбном лике пламенеет,
Целует руки, коих нет.
— Не камень солнышко жалеет.

Какие есть чувства у человека – они все прописаны в поэме, поэтому она до сих пор волнует читателя, хоть прошло с тех пор 30 лет, ушли из жизни и герои этой поэмы, да и самого Игоря Николаевича давно нет с нами, но память неизгладима.
Вот как он писал о бабушке Фотинье, у которой прожил «тринадцать лет, тринадцать зим»:

И, словно кровная родня,
И, может быть, превыше крови,
Увещевает о любови,
О правде завтрашнего дня.

Поэт верил в правду завтрашнего дня, а о своем времени и о своей жизни писал так:

И наша жизнь уж тем одним светла.
Что носит в чреве
Встречу с Новым Веком.

Веком, как он полагал, счастливым, добрым, полным любви и радости.
О себе он говорил мало, писал роман о своей жизни, любил людей, помогал начинающим поэтам, был совершенно бескорыстным человеком, из своей скудной пенсии помогал людям, попавшим в беду. Его самые запомнившиеся слова: «Человек я верующий, русский, деревенский, счастливый, на все, что не против совести готовый! Чего ещё?»
У него есть очень примечательное стихотворение – «Подорожник»:

Его топчи, громи копытом
И траком жми, а он растёт.
Жить можно всякоразно битым:
Была б дорога. Боль не в счёт.

Эта жизненная позиция навсегда осталась в стихах и поэмах Игоря Григорьева. А поэзия его уже принадлежит Вечности.

Иван Иванов
поэт, член Союза писателей России
2013 год

ДЕНИС КОРОТАЕВ: «А ВРЕМЯ БРОСАЕТ НАС ДАЛЬШЕ И ДАЛЬШЕ…»

К 10-летию со дня гибели поэта

Денис Коротаев10 лет назад, в августе 2003 года, погиб замечательный поэт Денис Коротаев — член союза Писателей России с 1994 года, лауреат всероссийской национальной премии в области поэзии имени Сергея Есенина, сподвижник, который привел в лоно СПР не одного молодого поэта. Ему было всего 36 лет. Не так и мало для настоящего поэта, у которого вышел еще при жизни не один сборник стихов, и каких стихов! Глубокая философская лирика сборника «Белые тени», вышедшего в 1998 году, удивляет мудростью столь молодого автора, а последний при жизни сборник «Итак» ( 2001) – это стихи зрелого мастера, истинно русского поэта, понимающего душу России, размышляющего о ее пути, настоящем и прошлом. В последние полгода земного пути в голосе поэта появилось нечто новое, глубинное. Что могло бы стать новой вехой его творчества, не случись рокового столкновения на шоссе. И все-таки «Догорают мои гусли-самогуды» — стихотворение столько же сильного звучания, сколь и не нарочито громкого, которому ещё предстоит прозвучать на всю Россию знаком нашей эпохи, не спокойной и переломной. Словно вместе с поэтом многие поколения наших предков из Русского Поднебесья голос подали, и все — в одном стихотворении. И оттуда же, знаком смутного времени – «Да леса еще найдутся по России». И ему еще предстоит прокатиться эхом по всей России.


ДЕНИС КОРОТАЕВ:

«ДОГОРАЮТ МОИ ГУСЛИ-САМОГУДЫ…»

1.

ГУСЛИ–САМОГУДЫ

Сколько люду набежало, сколько люду! –
И торговый, и служивый, и блаженный…
Догорают мои гусли-самогуды,
Прожигая полынью во льду саженном.

Не стоял бы я на месте, словно идол,
И метнулся бы в огонь, да цепью кован.
Не иначе – скоморохов кто-то выдал,
И сказителям конец поуготован.

Видишь? – стражники расставлены повсюду
И качают бердышами, дети песьи…
Догорают мои гусли-самогуды,
Догорают мои звончатые песни.

Догорают – а потом уйдут под воду…
Только сажа на снегу лишь… Только сажа…
И отправится попа да воеводу
Распотешить верноподданная стража.

Разойдутся не дождавшиеся чуда
Кто – со смехом, кто – с добычей, кто – с укором…
Догорают мои гусли-самогуды,
На костре по-инквизиторски нескором.

Кто-то вышел на мостки, как на подмостки,
Кто развеяться пришел, а кто – согреться…
И постреливают немощные доски
Разрывными – да по сердцу, да по сердцу…

Только я реветь белугою не буду,
Сколь бы други-гусляры ни голосили…
Догорают мои гусли-самогуды,
Да леса еще найдутся по России.

Отсижу свое в чахоточном остроге,
Слажу новые – соборнее да звонче –
И пойду, покамест горе носят ноги
Допевать все то, что прежде не закончил…

А покуда рвутся струны, а покуда
Яро пламя, ако рана ножевая,
Догорают мои гусли-самогуды,
И корежится в огне душа живая…
16-17.12.02

2.

РОССИЯ, РУСЬ, ХРАНИ СЕБЯ, ХРАНИ!

Россия, Русь, храни себя, храни!
Н.М. Рубцов

Россия, Русь, храни себя, храни!
А мы не в счет — мы нынче не вояки.
Мы, кажется, забыли в этой драке,
О том, что мы воюем не одни.

Россия, Русь, ну что нам воевать,
Когда флажки уже не держит карта,
И кроме застарелого азарта
Иных утех душе не отыскать?

А мы — все те же… Нас который год
Едва ли заподозришь в пацифизме.
Но что такое «смерть во имя жизни» —
Не вспомнит дух и разум не поймет.

Россия, Русь, мы боле — не форпост.
Храни себя — и ты не ошибешься.
Не нас спасешь, так хоть сама спасешься,
Распятие меняя на погост…

19-22.09.1999

3.

А ВРЕМЯ БРОСАЕТ НАС ДАЛЬШЕ И ДАЛЬШЕ…

..А время бросает нас дальше и дальше,
И падает жизнь, как подстреленный вальдшнеп.

И, радостно воя и вытянув выи,
По следу подранка несутся борзые.

Чьей будешь ты стаи — от птичьей до бычьей —
Едино смиришься и станешь добычей.

И вжикает жига, и ахает хота —
Охота, охота, охота, охота.

Охота нам биться — с собою, с другими,
Во славу, за ради, на благо, во имя.

Мы небо до боли крестили мечами
И в битве с собою совсем измельчали,

И в битве с собою почти победили,
Да сделали шаг — и очнулись в могиле

А где-то пообочь, по тропам проталым
Влачились достойные нас идеалы.

И путь был расписан от точки до точки,
От стыдной болезни до пьяной заточки,

От драчки за злато какой-то там пробы
До им же в итоге расшитого гроба.

И выбраться, что ли, наружу из ям бы,
Да знать — не судьба, и — к хорею тут ямбы!..

4.

КОТОРЫЙ ВЕК НАМ СПОРИТЬ СУЖДЕНО…

Который век нам спорить суждено.
Который век все яростнее речи.
Откуда мы — не все ли нам равно,
Чем лучше Синегорье Междуречья?

Кто пращур наш — Сварог иль Иисус?
И как нас звать — Славяне или Русы?
Ответит всяк на свой капризый вкус,
Но как порой разнятся наши вкусы!

Кто говорит — нам много тысяч лет,
Кто говорит — одно тысячелетье.
Иной речет — мы пасынки планет,
Иной — о, нет: обещанные дети.

Нас назовут нездешним «Иоанн»,
Лета сочтут по шрамам и морщинам,
И до поры погрузится в туман
Наш давний спор без толка и причины.

Мы — те, кто есть, а что до остальных —
Не им судить о наших русских спорах,
Им — тени стен, бетонных и стальных,
А нам — ветра на северных просторах.

Мы — те, кто есть. Иного не дано.
Так отчего, оттачивая речи,
Который век нам спорить суждено —
Чем лучше Синегорье Междуречья?..

5.

ВЕДИ МЕНЯ, РУСЬ

Веди меня, Русь, мимо капищ и скитов
От первого часа до мига покоя.
На свете есть много дорог неизбытых,
Но только твоя назовется судьбою.

Храни меня, Русь, от обид и искусов,
От липких объятий нездешнего рая;
К тебе приникаю я преданным русом,
Иных алтарей в храме Геи не зная.

Прими мою жизнь не как дар, а как данность,
Не царскую жертву, но клятву на верность.
Одной лишь тебе я покорным останусь,
Во всем остальном не приемля смиренность.

В минуту веселья и в злую годину
Со мною твое опаленное знамя;
Мне любо смеяться с тобой заедино
И дорого плакать твоими слезами.

Как знать, чем еще будет дух наш испытан,
Как знать, что еще уготовит эпоха…
Веди меня, Русь, мимо капищ и скитов
От первого дня до последнего вздоха!

20-24.12.95

6.

НАШИ КНИГИ ПИШУТ НАС

День за днем, за часом час
Было так и вечно будет —
Наши книги пишут нас
Кровью душ по глади судеб.

Нашим книгам не впервой
На болоте этом жабьем
Увлекать нас за собой
Камнем или дирижаблем.

Наши книги нам не льстят,
Верно — знают себе цену,
И вовеки не простят
Ни халтуру, ни измену,

Словно мы не други им,
Вечно держат на прицеле
И ревнуют нас к другим,
Что написаны доселе.

И пока недвижна твердь,
Эту власть дано иметь им
И дарить нам жизнь и смерть,
И бессилье, и бессмертье…

7.
И ЭТО – РОДИНА? НЕ ВЕРЮ…

И это — Родина? Не верю,
Что лишь уныние и страх,
Лишь обозленность и потери
В огнем покинутых глазах.

И примириться не смогу я
C роскошной этой нищетой.
Я все же знал ее другую —
И выше той, и чище той,

Что попрошайкой в переходе
Сидит у мира на краю.
И в отрешении выводит
Молитву тихую свою…

Неужто это было с нами —
Лихая стать, святая честь?
И что кому придет на память —
Теперь воистину Бог весть:

Кому-то — бабий плач истошный,
Кому-то — срам, кому-то — Храм,
То телогрейка, то — кокошник,
То хлеб с соломой пополам.

То дым родного пепелища,
А мне как символ этих мест —
Деревья, что с рожденья ищут
Слепыми кронами норд-вест;

Шумят, качаются нелепо,
По небу листьями шурша,
И не узнают, ибо слепы,
Что так незряча и душа.

Вздыхают, головы понурив
Как будто в этом их вина,
И пишут, пишут на лазури
Моей России письмена…

8.

ГУСИ-ЛЕБЕДИ

Гуси-лебеди летят
По-над краешками сосен.
В желтый бархатный наряд
Перекрашивая осень.
Обнимая тишину,
Что-то шепчет сирый ветер…
Эту дивную страну
Не сыскать на белом свете,
Не найти по словарям,
Не спросить у очевидцев:
Обернешься — и она
В сизой дымке растворится…
Но в любые времена,
Зла не помня, не покинет
Эта дивная страна,
Эта вечная Россия.

9.

Где ж ты теперь, мой забытый и брошенный Лель?

Ивовый короб, качающий хлеб и свирель,
Синий венок — как веками растрепанный нимб…
Где ты теперь, мой забытый и брошенный Лель?
Где же ты ходишь, и кем ты сегодня храним?

Босые стопы ласкает ли сонмище трав?
Ветер докучливый помнит ли имя твое?
Столько веков ты смирял его бешеный нрав,
Что не заметил, как сам угодил в забытье.

Ты не один в этом стане забытых божеств:
Несть им числа в этом танце отринутых душ.
Каждый их шаг, или слог, или взор, или жест
Значит полет или мрак, или высь, или куш.

Только пенять на постылую долю тебе ль?
Все возвратится на дантовы круги своя.
Где ж ты теперь, мой забытый и брошенный Лель?
Разве услышу теперь в тишине — «Вот он — я!»

Разве увижу тебя меж унылых племен?
Разве узнаю твой голос меж тысяч иных
В мире, кричащем и плачущем, где испокон
Тропы земные кометами иссечены?

Если на углях оставленных Богом земель
Я не найду твоего заревого следа —
Стану тобой, мой забытый и брошенный Лель,
Стану тобою до светлого часа, когда

Песней моею разбуженный, выйдешь на зов
И самозванца одаришь приветом своим,
И полетит над остудной громадой лесов
Синий венок, как веками растрепанный нимб…

10.

Я — заказанный город

Я — заказанный город.
Я — живая могила.
Я был утром распорот
Полутонной тротила.

Я — старинный и спальный,
Я — панельный, кирпичный, —
Уничтожен морально
И взрывчаткой напичкан.

Прежде звонок и светел,
Прежде тверже корунда,
Я был поднят на ветер
И размазан по грунту.

В этой огненной каше
От подвала до крыши,
Стал я смерти не краше
И сарая не выше,

И, хватаясь за воздух,
Я упал в одночасье,
Недовитые гнезда
Разрывая на части.

Им везения чуть бы —
Век бы жили богато,
А сегодня их судьбы
Ворошит экскаватор,

И по братским могилам
Развезут самосвалы
То, что временем было,
Да историей стало.

Но не старится рана,
И мутится мой разум,
И смеется с экрана
Тот, кому я заказан…

11.

Уменьшив небо до размера малой форточки…

Уменьшив небо до размера малой форточки,
Пустые семечки с утра до ночи лузгая,
Страна сидела по-тюремному на корточках
И заводила спохмела блатную музыку.

Страна металась между свастикой и мистикой,
Страна стенала, упиваясь горькой повестью.
И все казалось, что вот-вот уже амнистия,
И все казалось — на свободу с чистой совестью.

Страна баландой по-барачному обедала
И ненавидящих ее смиренно славила,
А сколько воли не видать, так это ведала
Одна кукушка, да и та, поди, лукавила…

12.

Гипербореями, славами, русами

Гипербореями, славами, русами
Нас величали заезжие бахари.
Мы ли не славные? Мы ли не русые?
Мы ли не ратники? Мы ли не пахари?

Все нам подходит, как листик инжировый
Нежному месту далекого пращура.
Мы ли не босые? Мы ли не сирые?
Мы ли не нищие? Мы ли не падшие?

Кармы ли, рока ли пестрые полосы
В пряжу унылую веком сплетаются.
Жаль, что темнеют со временем волосы,
Но и грехи понемногу смываются.

Не рождены ни рабами, ни трусами,
Стовековою судьбой успокоены —
Мы ли не славные, пусть и не русые?
Мы ли не пахари, хоть и не воины?

Так и живем — то по краю, то по небу —
Новой Пангеи зеваки беспечные.
Полно Вам спорить — оставьте хоть что-нибудь,
Что не изменит нам на веки вечные,

Что оградит от попрания вкусами
Те имена, коих мы удостоены —
Некогда — славные, некогда — русые,
Некогда — пахари, некогда — воины…

13.

Не спешите вывешивать стяг победный

Не спешите вывешивать стяг победный,
Будто нас не осталось на этом свете:
Мы еще не накрылись посудой медной,
Но уже подписали свое бессмертье.

Прокуроры вы наши и меценаты,
Повелители бизнеса и искусства —
Вы еще нас растащите на цитаты
И расставите по миру наши бюсты.

Да, вы слепы сейчас, но, прозрев когда-то,
На похмельном пиру ли, на постной тризне,
Превратите в момент в имена и даты
Наши ставшие вашим гешефтом жизни.

И не надо вам ныне глядеть игриво,
Дескать, что они могут, юнцы-амебы,
Вы еще нам поклонитесь в хвост и в гриву,
И еще нас прославите, хоть у гроба,

И еще нам споете свои стихири,
Приглушив на минутку все «хали-гали»,
Похоронные хари склонив, как гири,
Харакири не сделав себе едва ли,

На скрижали навесив брюнетку-ленту,
Наши строки завоете дружным хором,
И, провидя весь ужас сего момента,
Мы живем втихаря и умрем не скоро…

14.

Мне в наследство даны
Мне в наследство даны
Песни ветра и посвисты птичьи,
Боль великой страны,
Позабывшей за болью величье,

Разоренный погост,
Где земля мягче белого пуха.
И дорога до звезд
По ступеням бессмертного духа.

Я изведал сполна
Бремя мысли и радость незнанья,
И на все времена –
Слабость слова и силу молчанья.

Я оставлю другим,
Удивленным потомкам в наследство
Свой несложенный гимн
И свое неизбытое детство.

Ворох прежних грехов,
Незаконченность старого жеста,
И трехтомник стихов,
Словно пропуск на новое место…


Замечательный псковский, а точнее — русский — душой и всем сердцем поэт Станислав Золотцев был знаком и дружен с Денисом Коротаевым, творчество которого высоко ценил.
В августе 2003 года, когда Денис трагически погиб в автокатастрофе, Станислав написал потрясающей силы некролог в стихах, посвящённый своей молодому другу — Денису было всего 36 лет.

Станислав Золотцев
ПАМЯТИ ПОЭТА ДЕНИСА КОРОТАЕВА

Дождливым летом,
таким дождливым, что даже
сухой остаток в счетах бюджетных промок,
таким дождливым, что стал и солон, и влажен
в горах горячих
сухой десантный паёк;
таким дождливым летом,
что тьмою грозной
забита каждая белая ночь была,
и небывалый, редкостный ливень звёздный
от наших глаз туманная скрыла мгла;
…таким, что небо
наглухо облачилось,
обволочилось тучами, обволоклось,
и разоблачить его
может лишь Божья милость.

Но мир людской давно со Всевышним — врозь.

А лучших, тех, кто с Ним не мечен разрывом,
к себе, в себя возносит небо, спеша,
дождливым этим летом, таким дождливым,
что иссыхает от боли моя душа…
2003

(С. А. Золотцев, «Последний соловей», издательство «Голос-Пресс», 2007)

Каким пророческим и роковым стало совпадение — уход до времени спустя несколько лет после гибели Коротаева и самого Станислава Золотцева. Воистину, настоящие Поэты России долго не живут, небо призывает их к Богу до срока.

Виолетта Баша
поэт,член Союза Писателей России

О Золотцеве, его стихах и о музыке, и не только…

(эссе)

Музыка, внешняя и внутренняя, наполняет мир Поэта. В древние времена музыка и поэзия  были неразрывны. В ХХ веке об этом вновь напомнил О. Мандельштам, сказав: «…и слово, в музыку вернись!» Музыка наполняла и мир поэта Станислава  Золотцева. Она   помогала  ему и в жизни, и творчестве. Она была одним из сильнейших источников его, можно сказать – вдохновения, а можно – рабочего настроя на творчество…Она стала составной частью его поэзии.

В Золотцеве поражало замечательное качество – над стихами он работал практически постоянно на протяжении своей жизни, и работал упорно, методично, как мастер, или, как он часто себя называл, — мастеровой. Он  одновременно и ждал, и искал тему, находил её, и воплощая новый образ в стихи уже действовал, «работал», прилагая мощную внутреннюю силу: искал  ритм, рифму, слова, созвучия, соразмерности, длинную строку, короткую строку…  А получалось, в результате   – почти всегда в его стихах усилиями упорного труда пробуждалась  некая  музыкальная  с т и х и я,  которая способна захлестнуть читающего своим темпераментом, страстью, из чего бы она не рождалась: из воспоминаний или «злободневности»,  любви или ненависти.  Пейзаж или портрет у него тоже стихийно-подвижны, динамичны, окрашенные невероятными переливами красок и чувств, внешних наблюдений и глубоких психологических изгибов поэтической мысли.

Современный читатель, а может, это уже и некая традиция,  —  ищет в стихах, если уж он открывает какую-нибудь книгу стихов, — соответствия своим чувствам, совпадения, общую тональность, «гармонию»  с автором. О! —  думает читатель, это – совсем как у меня, я так же чувствую, и слова даже мои, какие-то знакомые…Избалован наш читатель. И любит, когда стихи звучат – как «по маслу» при этом. Современный обыватель считает, и это его право, что поэзия должна утешать, «ублажать», «гармонизировать» его и – действительность…

С другой стороны, многие читатели стали, может быть невольно, «по моде», приверженцами постулатов поставангардизма, откровенно принижающего поэзию до безразличия обыденности.  Беспросветный и безнадёжный быт героя  сам по себе должен окрасить его существование в трагические(?) тона…  В этой эстетике  поэтической  доблестью считается  достаточно унылое описание всех подробностей и «гадостей» жизни («муха в стакане», «давно немытое окно»). В этом направлении тоже неизбежны поиски слова, но искать гораздо легче, наверное, они оказываются как-то под рукой…Поэзия на этом пути опускается до философии обывателя, и кажется, нет ничего страшнее. «Я сам с усам, пусть я даже таракан»… «Отцов»  этого направления спасало чувство иронии… С одной стороны,  ирония в ХХ веке выросла до художественных высот  (Зощенко, Шостакович, Шнитке…), но – с другой —   стала обывательской, «пофигистской», — и это тоже страшно.

Ну, и,  кроме того, читатель в наше время сам взялся за перо, вернее, за Интернет, а значит, плагиат и подражание стали законом нового псевдо-поэтического времени. По словам Золотцева, «Россия пишет…, как никогда ещё не писала», да, пишет под лозунгом « и я так могу, насколько хватит». Хватает на разное…

А настоящее чтение стихов Золотцева начинается,  если приходит осознание, что его, Золотцева-поэта,  понимание и восприятие жизни как – то сразу выбивает из колеи обыденности, будоражит, напрягает, вплоть до невольного сопротивления и неприятия – когда речь идёт о «больных» темах, порождённых «лихими» девяностыми, и речь стиха становится  гневной, безудержной в выражении боли, стыда, возмущения.  Кажется, что – это слишком, слишком громко, что ли, зачем же так…Таким помнится  первое впечатление от  знакомства с его стихами из книги «Летописец любви» (2001). Не уныло, но мрачно и бурно, с внутренним отчаянием, ожесточением:
«Злобой века мы обручены
Были с лихолетьем –
Как с распятьем…» («Прощание славянки»)

Или:
«Декабрь уходит по чёрному льду,
Под снегом солнце распятое пряча…» («Новогодняя песня»)

И ещё:
«Так снова здравствуй, время холодов.
Зажги меня своим огнём суровым.
Просторы дремлют под седым покровом,..» («Дневник смуты»)

Золотцев возрождает право поэта на выражение в стихах  жизненной дисгармонии. Важно оценить его художественные достижения в создании стихов в таких трудных  лирико-публицистических жанрах. И всё оправдывает  понимание, что в своих «больных» стихах  поэт не стонет или скрежещет от боли, он  не мучительно косноязычен, нет,   он рокочет, пророчествует, возвещает великолепным мощным языком, речью выразительной скульптурной лепки… В «Дневнике смуты» («Летописец любви»,2001):
«Как легко быть печальным пророком
В нашей богохранимой стране
И вещать о столетье жестоком,
Что наступит в кровавом огне…»
……
«Нет, Россия, ты себя не сохранила.
Ты себя, Святая Русь, не сберегла.
Череда веков была твоим горнилом,
а двадцатый – надломил твои крыла…»
«Сколько лживых к нам пришло пророков!
Слово их – как в сердце ржавый гвоздь…»

«…где могильником ядерным стала
Почва пашен, лесов и полян,
Где живут по заморским уставам
Внуки вольных и гордых славян…»

И  знаменательно, что продолжением его полемических, возмущённых  стихов 90-х стали  произведения, написанные в высоких жанрах «реквиема» (о защитниках Белого дома), гимна («Гимн грядущей России»), элегии («Ах, душа моя!»)…А стихотворение «Русская душа», буквально потрясающее своей словесной, речевой энергией представляется особым жанром, это – своеобразный алхимически-аналитический этюд – исследование, симфоническое по своему звучанию.

«Я душу накренил – и в склянке золотой
отнёс её частицу на анализ
туда, где над земною суетой
верхи галактик в вечность окунались…»

Как музыканту, воспитанному на классической музыке, поэзии и литературе, и продолжающей их любить, мне невероятно трудно было поначалу привыкнуть к таким, например,  строчкам:
«Как смола ядовитая тянется
смута нашего хмурого дня…».

Казалось, слова «смола ядовитая» звучат острым, невыносимым  диссонансом. Правда, такой же эффект производили на меня в свое время стихи В. Ходасевича, у которого в каждой  внешне «серебрянозвучной» строфе находилось слово-диссонанс, мгновенно разрушающее внешнюю гармонию всей строфы. Здесь же, у Золотцева, стихи растут уже не из «сора», а из  того самого с п л а в а  боли, стыда, возмущения, и – вдруг, вопреки всему, рождается певучая строка, которую поначалу с мукой произносишь, словно сглатывая невыносимую горечь, но затем, в следующих строчках  стихотворения  чувствуешь, как  встрепенулась  неубитая душа…(«Ах, душа моя, нам бы только дожить до зари»). …А в целом, получаются такие песенные строки! Более того, в стиле  этих строчек сохранилась преемственность с яркими и во многом счастливыми, оптимистичными и  звучными стихами 80-х.  Сравните «музыку» стиха:
«…Заиграет она, забагрянится,
в поле вешнем прогреет ростки…»
и
«И однажды в чаду одуревшей от грохота площади…
словно древний припомнится миф…» («Два коня»)
Какие со — звучия!

Если  осмыслить его поэтическое творчество 90-х,  видишь, что он, как хроникёр или репортёр не оставлял без внимания ни одной темы и не только в стихах, но и в обширнейшей газетной публицистике,  в  их множестве отразилась вся человеческая  трагедия крушения нашего государства,  многолетнего последующего, невероятно тяжёлого  «выживания» разных  поколений. Поэтическое творчество, вернее, способность творить поэзию в эти годы тоже подвергалась испытанию. Ведь потрясения и их мучительные переживания могут привести поэта к молчанию. Золотцев  не молчал, утверждая, что нет страшнее ничего, «чем удушье от молчанья своего».

Золотцеву помогали выживать нерастраченные силы в области лирики, ведь именно лирика —  сердцевина творческой вселенной поэта; а также — громадные ресурсы, заложенные  его воспитанием и университетским образованием. Золотцев не просто был поэтом. Он  любил поэзию, как одержимый. В молодости, а затем и в зрелые годы он потрясал окружающих своей  феноменальной памятью. Он много знал и постоянно читал других поэтов. Особенно – своих  кумиров, Ивана Бунина и Сергея Маркова, а также — Заболоцкого, Блока, Мандельштама, Некрасова, в своих переводах  Дилана Томаса,  реже – Пастернака, Бродского, которых он прекрасно знал, но критиковал и не боялся этого  делать.

Он дружил в течение многих лет с плеядой потрясающих сибирских поэтов, в большинстве, своих ровесников. Сильное впечатление производит их переписка. Письма представляют собой обмен яркими жизненными впечатлениями, но, главное, — это настоящий мужской разговор о проблемах современной литературы и поэзии, обмен своими новыми  «нетленками» и критика, обсуждение творческих  удач и неудач. Вспомним, что, начиная с 90-х годов,  местных журналов стало множество, но тиражи их стали такими ограниченными, что возникла, как некая неизбежность,  разобщённость профессиональной пишущей братии по всей России.  Поэты, сохраняя свои старые связи,  старались преодолеть её своим общением на расстоянии. И, читая московские и сибирские журналы (присланные по почте!), видишь, как  самобытны и оригинальны сибиряки, но широкого отклика ни на ту, ни на эту поэзию по всей России нет,  и уже не будет. Нет пространства поэзии, оно свернулось; нет читательского и критического  «эха», которого так ждут поэты. Поэты превратились в невостребованных «профессионалов».

С какой болью приходится говорить, что  их имена – Вишняков, Казанцев, Кобенков, — уже также стали историей. Поколение 70-х, к которому принадлежал и Золотцев, дети Победы, родившиеся во второй половине 40-х, оказалось поколением трагическим, оно ушло, не исчерпав своих жизненных ресурсов. А они были, и какие!

Давно пора признать, что любовная лирика Золотцева – во многом совершенно самобытна. Вспомним, как рассуждая от имени своего героя  в одном из своих романов, («Тень Мастера») о проблемах писательской «перестройки» в «злосчастные» 90-е, он с «белой завистью» описывает профессиональные успехи своей хорошей знакомой писательницы, которая неожиданно нашла себя  в сфере эротических романов, легко добившись известности и материальных успехов в новые для литературы времена,   причём это  никак не отразилось ни на  их дружеских отношениях, ни на добропорядочном облике самой удачливой коллеги.

Между тем, любовные стихи  Ст. Золотцева давно открыли путь в пространство этой волшебной страны – Любви – Эроса.  Эта тема  у поэта – многогранная, манящая, колдовская, глагольная, полная зовов, заклинаний и заклятий. Каждый раз, в каждом новом стихотворении она  настолько  живая, переживаемая по-новому, поэтому  интригующая и как магнитом притягивающая. Волнующая бесконечно  тайна любовных стихов поэта Золотцева, очевидно, и заключена в их захватывающем эротизме. Какой критик может в этих стихах определить меру художественного мастерства, когда они с первых слов  втягивают в некое головокружительное действо. Любовные стихи у Золотцева  —  один из самых мощных пластов в его поэтическом  наследии. Он писал их на протяжении всего творческого пути. И как у любого большого поэта среди его стихов  можно найти несколько стихотворений- пророчеств, стихотворений — предсказаний, где высказано вещее желание, как должна закончиться или оборваться его жизнь. Так звучит одно из пророчеств в его «Женском привороте»:
«Хворый и озябший и седой,
Стукнешься ты лбом с лихой бедой.
Разведу беду твою руками,
Стану для тебя живой водой…»
Или так, в стихотворении «Занавеска…»
«И что бы ни было потом, что ни произошло бы –
Слепящий солнечный удар на несколько часов,
Тугой мучительный роман,
Или – любовь до гроба, —
Но будешь ты всю жизнь идти
На этот женский зов!»

… Об истории  создания своих любовных «поэм» и «романсов» он иногда рассказывал. В  письме к другу поэту, который откровенно восхищался его мастерством в создании любовных опусов, поэт-лирик Золотцев объясняет, что многие удачные стихи являются «римейками», переделками,  результатом упорной работы над первоначальными «эмоциональными» вариантами. Таковой является, например, его непревзойдённая «Соколиная баллада». («Дышало время холодом калёным»):
«И острый, словно свежая осока,
Полночный шёпот веру мне дарил,
Что я и впрямь – слегка уставший сокол,
В котором дух над плотью воспарил»

Как-то он с видимым удовольствием мастера   поведал, какое творческое удовлетворение от  работы почувствовал, когда пространную, но незаконченную поэму о  незадачливой судьбе одинокой женщины, полюбившей впервые в сорок лет, превратил в короткое ёмкое стихотворение из трех-четырёх строф, пронизанное и грустью, и надеждой.  Есть у него интригующе написанный любовный «роман» в сослагательном наклонении и уместившийся на одной странице – «Эту женщину, которой никогда  я не видел…». В саркастическом «Анти-романсе» поэт лихо заклеймил «банальные» издержки псевдо-романтической любви, сохранив, с усмешкой, главное – своё представление о колдовской  и неотвратимой женской силе, которой герой всегда оказывается подчинён.

В книге «Последний соловей» лирика Золотцева представлена удивительным разнообразием «музыкальных» жанров — мотивы, напевы, песни, баллады, фантазии, романсы, гимны, величания:

«В честь этой женщины,
Моей возлюбленной,
От пенья птичьего рассвет оглох…»
оды, серенады, молитвы («Моление», «Последний соловей», 2007):

«Об одном молю; только б ты жила
Золотой струной в горевом тумане.
Только бы тебе слишком тяжела
Ноша не была моих желаний…»
Одной из мощных кульминаций его эротической любовной лирики,  звучащей  как  бурная поэма или финал симфонии (Allegro agitato) является стихотворение  «В минуты близости с тобой». Это удивительное стихотворение читается «взахлёб»,  при чтении – оно – проживается, не только переживается, уверена, что у читающих  учащается пульс, и, на какое-то время обретается новое, любимое  поэтом Золотцевым  «огненное» ощущение жизни:
«Но что такое грех, когда
В нём каждый миг – самосожженье,
И каждый вздох – ожог стыда…»

Читая лирику 70-х, 80-х, 90-х, 2000-х — хочется сделать обобщение: стихи постепенно складываются в роман-эпопею, где меняются и герой, и его окружение. Неудивительно, что поэт постепенно и осторожно переходил в своём творчестве к прозе: повестям, рассказам, романам. На наш взгляд, уже в его ранних лирических стихах  проявился мощный повествовательный «элемент», который превращает лирическое стихотворение в «историю» с ярко очерченными персонажами. Более того, сильно проявляется в его лирике и скрытый  драматический «элемент». Он заключается  в том, что лирический герой у поэта – скорее  анти-герой, усталый, неудачливый, подавленный жизнью. До высот любви, до невероятных взлётов любви его поднимает женщина – любимая, возлюбленная, Муза, колдунья, ворожея, искусительница, соблазнительница, хищница, всадница, «паромщица»…

Каждая, вопреки его утверждению, не «всегда, всегда, всегда одна и та же», а каждый раз – в чём-то неповторимая, узнаваемая, как некий новый персонаж. И всё же,  побеждает демиург — Поэт, так как именно он  превращает множество историй  любви  в мгновения любви,  явления преходящие, а затем они его жестокой волей и волшебным жестом  складываются  и превращаются  в многоцветное мерцание вечности. Лирика превращается в музыку, её недостаточно читать «про себя», она должна звучать!

Лирика Станислава Золотцева кажется всеохватной по темам. Чем больше вчитываешься  в одно стихотворение, проникаясь его глубиной, тем ярче возникает предчувствие  новых открытий и откровений. В творчестве Золотцева сложилась система символов, воплощающих образы  горячо любимой им малой родины – Пскова и Псковщины: звонницы, колокола, храмы, крепости, словенские ключи, цветущая вишня, в которой утопал когда-то тихий послевоенный Псков, сирень, рябина, смородина, кони, снегири,  луговые травы, времена года в Пскове.

Псковскую сирень Золотцев воспел в цикле стихотворений в  70-х — 2000-х, среди которых  и  оды, и элегии, и романсы, баллады и вальсы. Некоторые из  них неоднократно положены на музыку местными  композиторами, потому что  очарование, ритмическое и звуковое «Сиреневой песни» и «Осенней сирени» создаёт манящее ощущение лёгкости, с которой это можно сделать, ритм стихов словно «подсказывает» мелодии, и то и другое кажется  вполне приятным и банальным. Век-то у нас не «серебряный», б а н а л ь н о с т ь  в цене… Сам  Золотцев сетовал иногда, что некоторые музыканты, с энтузиазмом  накидываясь на его стихи,  слишком упрощённо понимают  ритм  и, вслед за этим,  смысл его некоторых стихов. (Пример тому – обманчиво-простой «Псковский мотив» — «…целовались мы с тобой»)

Стихи Золотцева очень разнообразны и порой  сложны по ритму и строению строки и строфы.  И вот уже другие стихи о сирени, «сиреневый сонет»  –  «Опять бушует псковская сирень, в распахнутые вваливаясь окна»  кажутся гораздо более самобытными с их неукротимым стремительным ритмом и весенним «рокотом»! А «Баллада о сирени», на мой взгляд, является очередным  ш е д е в р о м  поэта (В ряду  с «Соколиной балладой» и «Словенскими ключами» и др.»).  Игра стихотворных ритмов и вереница образов в неторопливом повествовании «Баллады»  просто кружат голову своей красотой.

И вновь  возникает иллюзия, что вы прочитали  роман или печальную, полную любви повесть, к которым, как и полагается, автор приложил сложный эпиграф из ранних изысканий самого поэта на эту тему.

И невозможно удержаться  от попытки превратить перечисленные стихи  в «Сонату сирени», состоящую из четырёх частей:
Allegro («Сиреневая песня»):
«Вновь у каждого окна
Цвет кипит лиловый.
И земля пьяным — пьяна
От сирени новой…»
Adagio («Баллада о сирени»)
«И снова я везу в Москву из Пскова
в мешке льняном земное колдовство.
Сирень…сирень! – таинственное слово:
певуч, как птица Сирин, свет его…»
Andantino(«Осенняя сирень»), вальс
«Как внезапно вспыхнуло тогда
В нас двоих сладчайшее горенье,
И мои осенние года
Запылали майскою сиренью…»
Allegro molto («Псковская сирень»).
«…чистейший по земле несётся шквал,
Сквозь камни к солнцу рвётся молодая,
Густая смесь мгновений и веков…»

Получилось ещё и  невольное  и  красивое подражание Чюрлёнису, с его, правда, живописными «сонатами»…   Но, согласитесь, что живописность, красочность, владение внутренним пространством  стиха  – это неотъемлемые свойства  стихотворных  произведений Станислава Золотцева.

Читая и перечитывая  Золотцева,  убеждаешься  и соглашаешься, что живописность, красочность, звучность, владение внутренним пространством  стиха  – это неотъемлемые свойства  стихотворных  произведений Станислава Золотцева. И в наше время   интернетной,  «самопальной»,  поставангардной и  графоманской  поэзии хочется привлечь внимание к  поэтическим книгам  Ст. Золотцева,  потому что в его поэзии его профессиональное мастерство является таким же спасительным якорем, как и мощный  ритм  и творческий дух, пульсирующие  в ней.  Его поэзия – это истинная поэзия, потому что она, порой  волшебно,  преображает (преобразует) реальность.

Поэт ушёл, так хочется, чтобы жили его стихи…

Татьяна Лаптева,
член Союза композиторов России