Архив рубрики: Стихи и проза

Авторские произведения и их обсуждения. (Просьба к авторам размещать каждое произведение отдельной публикацией, для удобства их обсуждения).

Стихи лауреатов. Анатолий Вершинский

АНАТОЛИЙ ВЕРШИНСКИЙ
г. Раменское Московской обл.

Третье место
в поэтическом конкурсе
«Мы воли и огня поводыри…»
посвящённом 95-летию
со дня рождения
поэта-воина Игоря Григорьева

Модель в портрете ищет сходство,
пока портрет модели льстит.
В ней могут быть черты уродства,
но их смягчать велит нам стыд.

«Красиво» лучше, чем «похоже»:
разгладь рубцы, добавь румян…
«Тьмы низких истин мне дороже
Нас возвышающий обман…»

Мы эти пушкинские строки
за откровение сочли,
забыв другие — о пророке,
судье неправедной земли.

И Блок с учителем согласен:
«Сотри случайные черты —
И ты увидишь: мир прекрасен».
…А если в нём «случаен» ты?

И за твоей баржою волны
смыкает Обь глухой порой?
Но «без меня народ неполный»
твердит платоновский герой.

И пишет в сумрачной Овсянке
солдат, чурающийся лжи,
как шли на смертный бой подранки —
сынишки ссыльных с той баржи.

В могиле братской с палачами
своих отцов и матерей
глядят нездешними очами
на явь, не ставшую добрей…

За все не благостные лица,
за каждый злой и грубый штрих
не след художнику стыдиться —
пусть мир стыдится, видя их.

 

Перейти на страницу с итогами конкурсов, проведённых в рамках фестиваля

Вечно буду. Воспоминания о Станиславе Золотцеве

Вечно буду

воспоминания о Станиславе Золотцеве

Восстань, пророк, и виждь, и внемли,
исполнись волею моей
и, обходя моря и земли,
глаголом жги сердца людей!
А. Пушкин

Счастлив тем, что целовал я женщин,
мял цветы, валялся на траве,
и зверьё, как братьев наших меньших,
никогда не бил по голове.
С. Есенин.

Станислав Золотцев

При первом знакомстве он производил впечатление человека целеустремлённого, решительного и делового. В его всегда приветливой улыбке, в прищуре внимательных, изучающих глаз, скрывалась какая-то тайна. Тайна его души, его характера, которые раскрывались уже позднее, при более близком знакомстве. И тогда становилось видно – какая это добрая, но, отнюдь, не простая душа. Какой это добрый, хотя и не простой характер.
Каждый человек уникален, а тем более поэт. Станислав Золотцев обладал ярким дарованием, страстной натурой. Он был настоящим сыном своего непростого и противоречивого времени. Он умел увидеть и отразить в своём творчестве поэтическую правду окружающего мира. Он видел и воспевал красоту русской природы и уходящей деревни.
У нас есть несколько заветов великих наших поэтов, из которых в качестве эпиграфа, я привёл только два: Пушкина и Есенина. На мой взгляд этим заветам более всего соответствует жизненная и творческая судьба Станислава Золотцева, его жизненный и творческий путь, путь наследника русской поэзии.
А когда произошло наше первое знакомство, признаться, – не помню. Но когда 21 февраля 1986 года Александр Бологов, бывший тогда председателем псковской писательской организации, привёл в клуб завода ТЭСО, на котором я тогда работал, двух молодых московских поэтов, одним из которых был Станислав Золотцев, — я его уже хорошо знал. У него к тому времени были выпущены четыре сборника стихов: «Зимняя радуга», «Дело чести», «Магнитное поле» и, вышедшая в конце 1985 года в издательстве «Советский писатель», книга «По северной тропе». Вот из этой последней книги Станислав и читал свои новые стихи перед собравшейся рабочей аудиторией.
Мне сразу запомнились два стихотворения: «Чёрная корова» и «Мы новую песню начнём». Первое поразило меня сходством сюжета и накалом страстей с моим собственным стихотворением «Вина», написанным в это же время. Поскольку я веду вольный рассказ-воспоминание о моём близком товарище по перу, мне хочется, чтобы и читатель окунулся в мир моих тогдашних ощущений и пережил, хотя бы частично, то, что я пережил тогда.

Вот стихотворение Золотцева:

Мне снился сон мальчишеской порой
и многократно повторялся снова:
как будто мчится по лесу за мной
взбесившаяся чёрная корова.
Два мутных солнца в туче грозовой –
её глаза. Рога – крупней лосиных.
Шерсть оставляя на сухих лесинах,
она летит, огромная, за мной.

Я задыхаюсь, и кричу, и плачу,
и потом истекаю на бегу,
и вот я загнан ею на лугу,
спина — в её дыхании горячем.
Вот-вот вонзится в спину правый рог,
поддев меня под левую лопатку!

…Но тут же превращаюсь я в цветок,
растущий на лугу, сыром и сладком.
Она меня не видит. Я спасён!
Ревя уходит чёрная корова…
Я стал взрослеть. И сгинул этот сон.
Но через двадцать лет явился снова.

Я вновь бегу, и сердцу всё больней –
колотится, в груди не умещаясь.
Я падаю на землю перед Ней –
но ни в какой цветок не превращаюсь.

И вот грудную клетку просадил
её удар, и кровь пошла рывками.

Я просыпаюсь.
У меня в груди –
огромный рог
сломавшийся о камень…

Валерий Мухин

Когда я показал Станиславу черновик своего стихотворения «Вина»,
он тут же отреагировал:
— Так это же моя «Корова». Когда ты его раньше читал?
— Никогда, я его только первый раз сейчас услышал.
— Нет безусловно, это совсем другое стихотворение и по сюжету, и по настроению. Но по сути, по духу, по чувству вины они об одном и том же.
— Вот это то меня и поразило. Они оба отвечают на один и тот же вопрос: за что это мне?
— Да, вот именно, что я такого сделал? В чём моя вина? За что это мне? В обоих стихах силы судьбы, силы Рока, сверхъестественные силы оказываются сильнее человека – так и есть на самом деле и ничего с этим не поделаешь, хотя у меня корова — ломает себе рог, а у тебя горб-вина так и осталась навсегда. Я сознательно приношу ущерб корове, говоря этим, что иногда, чтобы доказать что-то себе и другим, надо противостоять стихиям, а то и бороться с ними.
Вот тогда в первый раз мне приоткрылся характер Золотцева-бунтаря, ещё не совсем окрепший, но уже обладающий той каменной стойкостью, о которую судьба-корова может обломать свой острый рог.

Второе стихотворение, которое мне понравилось из того, что прочитал Золотцев в тот памятный день было «Мы новую песню начнём»:

Мы новую песню начнём –
она уже зреет под сердцем,
и заново землю качнём –
земля перестала вертеться.

Настала пора рисковать
без устали, бесполовинно,
и сердце своё раскрывать
до самой своей сердцевины,

до огненной магмы внутри,
иначе – планета остынет.
Но кто себе скажет «Сгори!»,
тот пеплом вовеки не сгинет.

Мы дети сухого кремня
и смол золотисто-сосновых.
У нас ещё хватит огня,
чтоб жить в этом веке рисково.

И стоит почуять в себе
хоть самую малую смелость,
чтоб дрогнула ржавь на резьбе,
чтоб снова земля завертелась.

Здесь с ещё большей силой проявляется бунтарский характер, желание противостоять стихиям: «и заново землю качнём, земля перестала вертеться», «Настала пора рисковать», «чтоб дрогнула ржавь на резьбе, чтоб снова земля завертелась».
И здесь же ещё робко, но всё уверенней пробивается важная тема, тема вечности: «Но кто себе скажет «Сгори!», тот пеплом вовеки не сгинет».
Она красной нитью проходит через всё творчество Станислав Золотцева.
Название книги «По северной тропе» красноречиво говорит о том, что автор стал по иному ощущать жизнь, как «немыслимое» чудо, именно здесь:

Нет худа без добра, и нет добра без худа!
В гостиницах, в гостях, в казармах и в купе
я ощущал, что жизнь – немыслимое чудо.
И я её познал на северной тропе.

В начале моего рассказа я указал точную дату этой встречи. Конечно я бы никогда не запомнил её, если бы не автограф на книжке «По северной тропе», которую Станислав тогда мне подарил: «Дорогому Валерию Мухину – с пожеланием творческих успехов. 21.02.86».

Надо сказать, что с этого момента Станислав Александрович проявлял всяческое внимание к моему творчеству поощряя и хваля за выход очередной моей книги стихов и это было неоценимой поддержкой для меня начинающего поэта. А в 2001 году он написал статью обо мне в журнале «Встреча» №1 под названием «Там деревни: Даль и Тишь» и привёл в ней пять моих стихотворений. Не буду приводить всю статью, а возьму только её окончание. «И вот, перешагнув рубеж 50-летия, Мухин пришёл к созданию полнокровных и сильных поэтических произведений. В 90-е годы ему удалось (ещё одно чудо для наших дней) выпустить 5 книг стихов, и каждая становилась новой ступенью в творческой зрелости. Валерий Мухин – настоящий во всём: он может и избу срубить, и машину вести по сельским буеракам.. А главное: он состоялся как поэт своей земли…».

Станислав Александрович Золотцев родился 21 апреля 1947 года в деревне Крестки, бывшем псковском предместье. Со временем город разрастался и сегодня от деревни ничего уже не осталось. Она исчезла, растворилась в городских кварталах новостроек. С болью поэт вспоминает в стихах о своём деде садоводе, об отце и матери собиравшими чёрную и красную смородину, о тоненьком саженце-яблоньке, которую он подростком посадил когда-то большой взрослой лопатой. И которая стала большим, и красивым деревом:

…………………………
«Здесь, в саду огромном, я когда-то
весь а поту, в натуге детских сил,
взрослою орудуя лопатой,
саженец тончайший посадил.
И от сада прежнего осталась
лишь она – дремуча и стара.
Никого из нас не красит старость:
ствол корявый, в трещинах кора…
………………………………..
Было всё в её древесной доле
то же, что в моей судьбе земной.
Но – цветёт царевной на престоле
яблоня, посаженная мной!
…Терем её лиственно-узорный,
умертвила пришлая орда…
Но под осень вновь забрезжат зёрна
в сердцевине каждого плода.
Зрелые, святые зёрна эти
брошу в землю будущей весной.
…Вечно будет жить на белом свете
яблоня, посаженная мной!

(«Яблоня посаженная мной»)

Деревни нет, нет и яблони, но боль и память – живы.
С 15 лет Станислав пошёл работать слесарем на псковский завод АДС (Аппаратуры Дальней Связи). И об этом он позднее напишет стихи – о своих первых ступеньках, которые надо было пройти, чтобы подняться и идти дальше и выше:
………………………..
«Набухали вены на руках,
неумело делавших нарезку,
и сверло, зажатое в тисках,
гнулось и ломалось, как в отместку.

И казалось, что не устоять
перед непослушной, хрупкой сталью.
К пальцам прикипала рукоять,
стружка золотистая спиралью,
завивалась, как ребячья прядь.

И во всём цеху визжали свёрла.
И когда пересыхало горло,
я, довольный первою сноровкой,
обжигался свежей газировкой.

И такая свежесть нарождалась,
и такая появлялась прыть,
Что в судьбе крутой перешибить
их не могут горечь и усталость,
и душе сломать не могут крыл
в молодом полёте против ветра!

Шаг резьбы,
я кровно заплатил
за твои косые миллиметры.

(«Шаг резьбы»)

Вот оно – начало зарождения характера и пути против ветра, -сопротивления всем жизненным трудностям и невзгодам.
Свою работу на заводе Станислав совмещал с учёбой в вечерней школе, которую окончил в 1963 году. Моя жена Валентина преподавала в этой школе химию, несколько позже, когда Станислав её уже окончил. Но будучи на одном школьном мероприятии мне случилось поговорить с учительницей русского языка и литературы Марией Алексеевной. И я её спросил тогда:
— Такого ученика – Станислава Золотцева помните?
— А как же его не помнить.
— И чем же он Вам запомнился?
— Очень трудный ученик. Какой-то ершистый и неукротимый, сам себе на уме, так что к нему всегда особый подход был нужен… Но очень способный и умный.
— А стихи он тогда ещё не писал?
— Этого я не знаю. Но всегда был с книгой. Даже на уроке, помню, делала ему замечание, чтобы не занимался посторонним чтением.

Сразу же после окончания школы, в этом же 1963 году, он поступает на вечернее отделение филологического факультета Ленинградского государственного университета и параллельно работает строителем на Кировском заводе. Через два года переходит на дневное отделение. А в 1968 году оканчивает университет по специальности «преподаватель и переводчик английского языка».
Около двух лет Золотцев работает переводчиком в Индии.
С 1970 по 1972 год работает преподавателем в Московском историко-архивном институте.
С 1972 по 1975 год служит офицером авиации на Северном флоте.
В 1978 году оканчивает аспирантуру Московского государственного университета по кафедре зарубежной литературы. Тема его диссертации – «Творчество Дилана Томаса и его место в современной английской поэзии»
С1970 года постепенно начинает печататься в периодических газетах («Труд») и журналах, таких как «Аврора» и «Новый мир».
И это было огромным успехом и окрыляло молодого талантливого поэта для новых творческих поисков.

В первой своей книге «Зимняя радуга» (1975) Станислав опубликовал много стихов о Советской армии и Флоте, о той действительности, которая его окружала во время его службы офицером, а также стихи об Индии.
Жизнь переводчиком в Индии, служба в Заполярье, в военно-воздушном флоте, сформировали важнейшие грани его творческой личности. Они ярко проявились в его северных стихах и балладах. В них живут неиссякаемая романтика и мужественность.
Лирический герой стихов Злолотцева молод и отважен, и этим он радует, и покоряет читателей, для которых распахиваются новые поэтические и жизненные открытия. Перед ними разворачиваются сюжеты о военных лётчиках, картины природы и людей Индии и его родной Псковщины.
Но и во время службы он постоянно помнит о своём доме, о своём гнезде:

И всё же хорошо, что за моей спиной
за грохотом турбин, за крыльями моими –
огромная земля, мой сад и город мой,
и весело они моё припомнят имя.

А когда он мчится в машине по жарким дорогам Индии:

И воздух ревёт за спиною,
Как тигр, не догнавший меня.

Сразу виден поэтический характер С. Золотцева – свободный и властный.
И всё-таки земля малой родины ему ближе всего на свете и её он воспевает с особым трепетным чувством:

…………………………………
Черёха! Пью черёмуховый холод –
им пахнет пойм твоих земля сырая.
Когда в тревожный час под сердцем колет
с надеждой твоё имя повторяю.
Оно для сердца – мужество и крепь.
Оно звучит, как древняя тревога.
В нём журавлей крылами плещет цепь
и ветры веют стрелами Стрибога.

(«Черёха»)

И в мятежной душе никогда не увядает чувство, что когда нибудь он всё же вернётся на эту землю уже навсегда:

Может, стал я черствей, может, просто суровей,
но в родные места я без чувства вины
прихожу, научившись родству – не по крови,
а по тяге единой к работам земным.

Но я знаю: однажды, быть может, не скоро,
может быть полпланеты изметив трудом,
я вернусь навсегда в мой единственный город,
чтобы помнил мой сын, где стоит его дом.

(«Псков»)

После выхода в свет своей первой книжки С. Золотцев был принят в 1975 году в Союз писателей России. И почти двадцать лет он живёт в Москве, является московским литератором. Окунается в бурную многоплановую и напряжённую жизнь столицы. Он пишет эссе и критические заметки о литературной деятельности своих коллег-современников. Бывает в творческих командировках, участвует в литературных семинарах в разных областях СССР.
Он продолжает заниматься переводами и становится известным переводчиком с восточных языков.
В 80-е годы доминирует и входит в пору зрелости его поэтическое творчество. У него выходят шесть книг стихов и книга критических эссе «Нет в поэзии провинций» (1986).
В этих книгах много стихотворений посвящены псковскому краю, малой родине. В них видны порывы и распахнутость души автора, романтика, связанная с испытаниями и борьбой, познание жизни через истину:

Есть умные и мудрые. Они
Друг друга дополняют.
………………………….
Ум открывает истину, как ересь,
ни крови не жалея, ни чернил,
чтоб через век,
в ней напрочь разуверясь,
мудрец её, как прах похоронил.
И если ум идёт путём открытий
неотвратимых, словно жизнь сама,
то мудрость – это, что ни говорите,
высокий сплав
безумья и ума.

(«Ум и мудрость»)

Поражает, что в постоянных поисках самого себя Станислав Золотцев открывает в глубине души своей ту «несмиренную» натуру, которая и дарила ему «живучесть» в этой нелёгкой жизни:

…………………………………
…Если всё, что я пережил, перелюбил, повидал,
можно в слово вложить, это слово одно – потрясенье.
……………………………… …
Ох, кому довелось народиться под знаком Быка,
тот всю жизнь будет мучим своей несмиренной натурой.

Вот и я заряжён смесью гнева, любви и огня.
Разрываемый ими, мечусь и тревожусь и мучусь.
Но, быть может, они, порожденье апрельского дня,
и дарили мне в лютые зимы живучесть..

Словно лось, по весне медногорло и зычно трубя,
за своё заповедное дыбился я не однажды,
каждый стебель земли, каждый волос любимой любя…

(«Тридцать пятый апрель»)

Щемящей болью пронизывает стихи тревога за судьбу России и её народа, которая открывается в горьких откровениях поэта:

…………………………………..
Очей славянских синь эстрадный дым забил –
гнусавый микрофон лахудры низколобой.
…Звезда моя полынь. Цветущий чернобыл.
Земля моя полынь. Беда моя – Чернобыль.
…………………………………….
Но где покой, когда не сосчитать платки
солдатских юных вдов на молодых могилах…
Мне снится: моего младенца на штыки
уже берут, а я – спасти его не в силах.
…Реактором любви остался мой народ,
хотя никто ему не возместил потери.
И мглится небосвод. И длится этот год.
И звёздная полынь цветёт среди метели.
О, память, не остынь – как пепел не остыл,
слетевший с горных троп в афганские сугробы.
… Звезда моя полынь. Горящий чернобыл.
Дитя моё полынь. Земля моя – Чернобыль.

(«Звезда-полынь, или воспоминание о 1986 годе»)

Характерно начало отрывка, который я привожу здесь. Станислав Золотцев утрату советской эстрады, советской культуры сравнивает с опустошающим культурным Чернобылем, новым шоу-бизнесом, похоронившим и русскую песню и «очей славянских синь».

А в другом своём стихотворении «Наши песни» поэт с отчаяньем, непониманием и горечью вопрошает, куда же подевалось наше «солнце народной поруганной славы», народные и советские песни, почему они не звучат и мы их совсем не слышим?

Я слушаю песни разрушенной нашей державы.
Я слушаю счастье и горе огромной страны –
высокое солнце народной поруганной славы,
отлитое в звуки, что нынче почти не слышны.
…………………………………………………..
Я слушаю их, и волнением острым и сладким
полно моё сердце, и плачет оно, и поёт.
Зачем Дунаевский и Хренников, Блантер и Фрадкин
надежду и веру творили семёркою нот?!

«Катюша», «Землянка», «Смуглянка», «Скалистые горы»,
и «Тёмная ночь» и раскаты «Священной войны» —
в хаосе безумья, под грязью дремучего вздора
замолкли они и в эфире почти не слышны.

Развал Советского Союза сразу никто не осознал и, можно сказать, не понял, что же произошло? И только спустя время народ начал осознавать всю трагедию, всю катастрофу произошедшего. Страна умерла тихо, как умирает большинство старых людей.
Трудно было поверить, что такая огромная держава, оплот мира во всём мире может умереть. Да, не просто умереть, а исчезнуть, испариться как дым, «как утренний туман»:

Что мы пережили в эти дни? –
Шторм безумья, фарс переворота,
лязгание танковой брони
посреди столичной толкотни,
выплеск ядовитого болота…
Бунтом взбаламучена Москва.
У ревущих толп она во власти…

Снова, как в Семнадцатом году,
воздух смуты чёрен и неистов,
породил безмозглую орду
юных, крови жаждущих чекистов,
Пена правит сверху. Но жива
Глубина своей живою силой.
…И свои последние слова
В глубине хранит ещё Россия.

(«Август-сентябрь 1991 года»)

Но, когда народ, всё же, осознал, что произошло, он понял, что растоптали не только страну, но и его самого. Растоптали, нарушили его целостность, единство, привычные устойчивые экономические, родственные и другие связи и законы.
Развал СССР и реформы, последовавшие за ним, которые потом назвали людоедскими, привели к огромной сверх смертности людей.
И вот спустя десять лет С. Золотцева как будто током поразило – а страны-то нет! «И только в этом городе восточном, неумолимо, неотступно, прочно всем существом я понял эту явь – как будто море огненное вплавь я пересёк».

…………………………………
— Прощай, моя Советская страна,
прощай моя Союзная держава!
Дай Бог – другие грядут времена,
твой новый образ возродят потомки…
Сегодня же вокруг – одни обломки,
уже остывший пепел, прах седой,
покрывшийся травой забвенья сочной.
Дай Бог, чтоб стал он самой доброй почвой
для новых всходов, нового пути.
Сегодня же – прощай!
И нас прости…
(«Жестокое прощанье»)

И вновь растёт в душе поэта протест против произошедшей несправедливости, против того, что не должно было никогда произойти.
То, что сделано было навеки — обязательно должно вернуться снова:

Обретая земли и моря,
что тебе принадлежат по праву,
возродись, Империя моя,
Русская, Великая Держава!

Древнее духовное зерно
вырастает в новую святыню.
Никому на свете не дано
поселить в душе твоей пустыню.
………………………………….
Пережив лихие времена
униженья, смуты и насилья,
возродись, огромная страна,
наша неделимая Россия.
…………………………….
Да сомкнутся все твои края
под багряным стягом Правой Славы.
Возродись, Империя моя,
Русская Великая Держава!

(«Гимн Грядущей России»)

И уже в новом прошении, но всё с той же молитвой и любовью об Отечестве звучит тема не дающая покоя поэту. «Дума»:

Да воскреснет земля, где живут мои люди родные,
Да не сгинут святыни, и грады, и веси её.
Да не будет последней молитва моя о России.
Да не будет последним последнее слово моё.

Вместе с распадом Советского Союза в 1991 году распался и Союз писателей СССР. В стране образовалось сразу несколько союзов. В одной Москве – сразу три: Союз писателей России, Союз российских писателей и Союз писателей Москвы. Есть ли разница между ними? В принципе – нет.
Но Союз писателей России традиционно считается организацией «патриотической» направленности, тогда как возникший как альтернатива ему Союз российских писателей придерживается «демократической» направленности.
Вирус распада, гулявший по всей стране, попал и в нашу писательскую организацию и 11 декабря 1997 года было заявлено о создании в Пскове новой писательской организации – «Объединения псковских писателей», которая вышла из основного состава и стала жить своей самостоятельной жизнью.
Руководителем новой организации был выбран Станислав Золотцев.
В состав отделившейся организации вошли Станислав Золотцев, Ирена Панченко, Лев Маляков, Валерий Мухин, Александр Гусев, Елена Морозкина, Валентин Краснопевцев, Борис Ильин, Виктор Васильев.
Позднее в неё вошли Евгений Афанасьев, Виктор Русаков, Георгий Гореловский, Любовь Федукова, Вера Романенко, Геннадий Моисеенко, Николай Гончаров, Иван Калинин, Александр Казаков, Павел Осокин, Мирра Яковлева.

И в судьбе С. Золотцева происходит много изменений.
В 1992 году умирает мать поэта и это событие поражает его не меньше, чем гибель страны:

…………………………………
Как же черно завершается доля,
полная света духовных ключей –
в смрадной палате, в корчах от боли
и при бессилии нищих врачей.

Словно придавлена лапой железной,
женщина, жизнь подарившая мне,
мучится вместе со всеми, кто в бездну
брошен кошмаром, царящим в стране.
……………………………………
Как же совпало с бременем бремя
две черноты моего бытия:
мать умирает – и в это же время
гибнет Россия моя.

(«Смерть мамы»)

А за престарелым и больным отцом нужен был присмотр и уход.
И вот с начала девяностых годов Золотцев возвращается в родной город всё чаще и подолгу живёт здесь и работает. Он ухаживает и заботится о своём отце, иногда приводит его на заседание писательской гостиной в «Городской культурный центр» на Рижский, 64, благо он находится недалеко от их дома. Я помню этого статного пожилого человека, убелённого благородными сединами, внимательно слушавшего выступления псковских поэтов и собственного сына.
Золотцев сохраняет свои обширные связи с литературными журналами и газетами разных областей и городов России. Правда в эту пору разрухи и раздробленности резко сокращаются тиражи и местных и столичных журналов и газет.
Эти связи помогали С. Золотцеву опубликовывать различные статьи в центральных газетах и журналах о жизнедеятельности новой, уже родной ему писательской организации. По возможности, он пишет статьи почти о каждом в отдельности члене нашей организации с публикацией стихов каждого автора и биографических заметок о нём. Это благотворно влияло на настроение и жизнь в целом молодого авторского коллектива. Появилось как бы второе дыхание, что сразу же сказалось на работе всей организации. Появились новые идеи, издательские планы, которые претворялись в жизнь с большим воодушевлением.

Кроме различных статей и заметок Золотцев организовывает радиопередачи на радио России, где звучат стихи псковских авторов. В этом ему помогает жена Ольга Золотцева, работавшая тогда на Радио.
Как-то приехал из отпуска мой хороший друг Серёжа Никитин, который отдыхал под Краснодаром в большой семье своей невестки и рассказывает:
— Сидим это мы за большим столом в своём саду. Трапезничаем, значит.
Погода шикарная, солнышко южное благодатное ласково греет. Вдруг по транзистору объявляют: «слушайте стихотворения псковского поэта Валерия Мухина». Мы так и подпрыгнули от неожиданности. Вот, думаем куда псковские волны долетели. И так радостно было воспринимать твои строки о Пскове, о родной псковщине – там на южном солнце, что комок к горлу подступал… И все жадно слушали.

В этом же 1992 году у меня умирает тесть и могилы матери Станислава и моего тестя оказываются совсем рядом. Через пару лет у меня умирает тёща, и вскоре у него умирает отец. И опять наши могилы рядом.
А Станислав напишет стихотворение «Не умирают отец и мать»:

Не умирают отец и мать,
лишь переходят в иную стать,
в иную волю, в иную долю,
в нерукотворную благодать.
Не умирают отец и мать.

Не умирают отец и мать.
И суждено им не истлевать
в могильной почве, но днём и ночью
в душе рождаться твоей опять.
Не умирают отец и мать.

Где опять, но уже в другой транскрипции здесь звучит тема вечности.

Мы часто бываем на кладбище, иногда едем туда вместе на моей машине. А когда прощаемся Станислав иногда просит:
— Захватывай меня, когда следующий раз поедешь.
И я «захватывал».

Валерий Мухин и Станислав Золотцев

Золотцев часто в своей поэзии использовал народные «корни»: народные обычаи, поговорки, народные присловья, приметы, привороты
и т. д. И вот в одной из наших поездок, когда я его «захватил» на кладбище он и говорит:
— Не даёт мне покоя один русский обычай, когда раздают вещи покойных родным, друзьям и знакомым. Во-первых вещей столько, что мне их никогда не раздать. Вот ты например – возьмёшь зарядное устройство отца.
— А почему бы и не взять? Возьму. У меня совсем плохонькое стало.
— Отлично, вопрос решили. А во-вторых, я написал стихотворение на этот обычай, пока черновой вариант. Приедем – посмотришь.
Когда приехали на кладбище и я остановил машину, он достал из потайного нагрудного кармана листок сложенный вчетверо и протянул мне. Начав читать я обратил внимание, что стих белый. И в общем-то будничный.
Кому я подарю то? Кому я подарю это? Кому это нужно? Кому это принесёт пользу? И я уже хотел было сказать Станиславу, что над стихом ещё надо бы поработать, как вдруг в конце читаю совершенно потрясающие строки, которые, как это всегда умел делать Золотцев, «вытаскивают» все стихотворение:

Куда мне девать всё то, что они носили на себе
и в себе, всё, что вынесли они на своих плечах?
Всю выношенную ими страну по имени Россия
— кому передам я сегодня?..
(«Факультет ненужных вещей»)

— Ну, Станислав, ты, видать, волшебник какой-то. И просто, и возвышенно, и, как всегда, патриотично. И образ замечательный, но почему белый стих?
— Ты знаешь, так на душу легло… Как легло, так я и писал, и мне было так свободно и легко в этом белом стихе, что я, наверно, уже почти ничего менять не буду.

После образования «Объединения псковских писателей» мы включились в частые поездки по области с целью пропаганды своего творчества и новой писательской организации. «Объединение» с самого начала избрало путь активной поддержки авторов, живущих не только в центре, но и в глубинке. Были налажены прочные творческие связи со всеми литературными клубами при районных библиотеках и школах, выявлены десятки талантливых авторов, которые впервые получили возможность быть опубликованными на областном уровне.
Мы развернули широкую издательскую деятельность: находили заинтересованных спонсоров, в поездках при выступлениях реализовывали нашу новую продукцию, крутились как могли.
Станислав, будучи руководителем новосозданного Московского Литературного фонда (социально-правовая защита писателей) уговорил нас вступить в Литфонд с надеждой получать в дальнейшем какие-то гонорары. Так и было: мы все, послушавшись его, и заплатив какие-то взносы, вступили в Литфонд и он снабдил нас членскими билетами. А в дальнейшем стал привозить какие-то деньги. Раза два или три делили эти деньги поровну. Приходилось по две или три тысячи на человека. И мы решили больше деньги не раздавать, а лучше использовать их для новых наших изданий.
За время существования «Объединения» в свет вышло более 50 коллективных сборников и десятки авторских книг.
И это без всякой официальной финансовой поддержки.
Для сравнения: за это же время Псковская писательская организация, возглавляемая Александром Бологовым, а позже Олегом Калкиным, выпустила только один сборник – альманах «Скобари», который был профинансирован областной администрацией.

Но стоило «Объединению» выпустить свой первый поэтический сборник «У родника» (авторы: Золотцев, Морозкина, Маляков, Мухин, Гусев, Панченко), как он подвергся острой «грязной» критике бывших друзей-коллег родной писательской организации, вылившейся на страницы областной печати.
Значит, сто раз был прав Александр Блок, открыв миру, эту страшную правду в своём стихотворении «Друзьям»:

Друг другу мы тайно враждебны,
Завистливы, глухи, чужды,
А как бы и жить и работать
Не зная извечной вражды.

Что делать! Ведь каждый старался
Свой собственный дом отравить,
Все стены пропитаны ядом,
И негде главы преклонить!..

И почти одновременно в газете «Вечерний Псков» была опубликована статья известного поэта-песенника Николая Доризо, который был в восторге от сборника «У родника». Я не буду приводить эту статью целиком, но поскольку Николай Доризо в ней даёт краткую характеристику каждого автора – я приведу только то, что он говорит о Станиславе Золотцеве:
«В последние годы мне, хоть и реже, чем прежде, но всё-таки часто дарят и присылают поэтические новинки, есть среди них и удачные, и не очень, но, признаюсь, сборник «У родника» воодушевил меня по особому:

Святогорье моё, Лукоморье моё –
Жизнь, омытая пушкинским взором.

Так завершается стихотворение, открывающее этот сборник, и не случайно же оно посвящено памяти С. Гейченко, — как и несколько стихотворений других участников книги: не должно землякам «Домового»,
подвижника и фактического творца нынешнего заповедника, забывать это великое имя. «Жизнь, омытая пушкинским взором» — трудно, кажется, найти более точную словестно-художественную «формулу» для обозначения того мировосприятия с которым жил Семён Степанович, и с которым живёт каждый, кто ощущает, что «Пушкин – наше всё».
Автор же этого стихотворения, как и первого раздела книги – мой младший, хотя уже и очень давний добрый товарищ, по перу Станислав Золотцев, чья творческая судьба в Москве разворачивалась на моих глазах.
Теперь, зная, что он живёт по преимуществу вновь в Пскове, и читая в книге «У родника» его самые новые стихи, вижу: возвращение на родину пошло на пользу этому одарённому и многогранному литератору».
Не могу не привести хоть несколько строк из этого стихотворения, чтобы читатель мог почувствовать ту симфонию звуков, которая рождается в душе поэта при соприкосновении его с Пушкиногорьем:

Я в снегах, как в стихах.
Я в стихах, как в снегах,
с высоты на меня нисходящих.
И в Тригорских борах
звёздный кружится прах,
и в еловых Михайловских чащах.
……………………………….
Я прошит ими весь.
Я на родине здесь,
на славянской земле заповедной.
Сосны смотрят в зенит,
и под ними звенит
каждый холм, словно колокол медный.
………………………………..
Млечный пух, снежный день,
и крестовая тень
На высоком холме под собором…
Святогорье моё,
Лукоморье моё! —
Жизнь, омытая пушкинским взором.

(«Я в снегах, как в стихах…»)

Между тем у Золотцева к этому времени вышли книги стихов: пятая – «Зов Азии»,1987, и последующие – «Пора брусники», 1988, «Приворот», 1989, «В наше время», 1990, «Сыновья поэма», 1991, «Прощённое воскресенье»,1992, «В минуты близости с тобой», 1993, «Всё пройдёт, а Россия – останется»,1997. И прозаические произведения – «Поэзия и смута: очень несвоевременные заметки», 1993, «Мир Пушкина. У синичьей горы», 1999, «У подножия синичьей горы: роман эссе», 1999, «Камышовый кот Иван Иваныч: история его жизни и смерти», 2001.

В своей автобиографии во Всероссийском автобиобиблиографическом ежегоднике «На пороге 21-го века», том1, Москва, 2004 г., Золотцев пишет: «В конце 80-х стал выступать как публицист: статьи и очерки были направлены против разрушения СССР, в защиту отечественной культуры, против ограбления страны и народа. Осенью 1993 года я участвовал в обороне здания Российского парламента»:

С октября во мне – два главных ощущенья.
В каждом – эхо залпов пушечных звучит
От того, что жив остался – удивленье.
От того, что жив остался – жгучий стыд…

(«После расстрела»)

Весной 1998 года я подготовил рукопись своей новой книжки стихотворений «Зеленоглазый ангел». Золотцеву очень нравились некоторые стихи из этой рукописи, которые я читал при совместных выступлениях в Пскове и в поездках по области. Это были «Мадонна», «Два ангела», «Зеленоглазый ангел» и другие. И мы договорились, что он станет редактором этой книжки и напишет кратенькое предисловие.
Буквально через неделю он мне позвонил и попросил прийти к нему за рукописью сегодня вечером, так как завтра с утра он собрался уезжать к родственникам в деревню. И я, как это у нас принято, захватил с собой бутылку водки и пришёл к нему.
— Вот это ты здорово придумал, сказал он, принимая «пузырёк».
— А я думал, что ты ругаться будешь.
— В другое время бы стал, ты же знаешь, что я не пью. А сейчас не буду, отвезу родственникам в деревню, там этот товар – валюта.
— И надолго ты уезжаешь?
— Да нет, надолго не могу, максимум на неделю. Но и не съездить, тоже нельзя. Там сейчас трудовые руки, ох, как нужны. А заодно надо разных травок пособирать, да посушить – там есть где. Вот — насушу и приеду.
Соскучился я по травному чаю, страшно…

Когда дома я стал читать его длинное предисловие к сборнику, у меня было желание – половину сократить, но что-то меня остановило и я убрал только пару предложений вначале. Была бы полностью моя воля, я бы оставил только самую концовку, а именно: «Валерию Мухину удалось проложить для себя такой путь – то есть, быть гражданственным поэтом России. От книги к книге его стихи становились всё более сильными, звучными, исполненными живых и самобытных интонаций. Всё более они дышали красой Псковщины, несли в себе её неповторимый облик, вечно-былинный — и все более тревожными и смелыми по сущности становились, в лучшем смысле этого слова – современными! И сегодня я могу сказать с великой радостью для себя и (верится!) для многих читателей: Валерий Мухин состоялся, как настоящий сильный и зрелый поэт. По-человечески он вступил в возраст, говоря пушкинскими словами, «грозный и суровый» — прекрасный по-своему возраст, пора наступления мудрости земной, но ещё и та пора, когда «буйство глаз и половодье чувств» не покидают человека. Поэта – не покидают…
А главное: я глубоко убеждён сегодня, что именно в наши, труднейшие для России дни голос поэта Валерия Мухина станет надёжной духовной опорой в жизни многих русских людей, для которых поэзия является одной из высших ценностей нашей нации.
Поэт пришёл к нам в трудное время, но – вовремя».
Когда я стал дальше просматривать рукопись книги я не нашёл в ней ни одной золотцевской поправки, ни одной даже исправленной запятой.
Заподозрив, что Станислав вообще не прочёл мою рукопись, по приезде его из деревни я сказал ему об этом, на что он мне мягко ответил:
— Валера, у тебя тут так всё отточено и пригнано, что мне просто нечего было поправлять…
И эти слова были самой лучшей похвалой моим стихам, моему творчеству. И, конечно, мне пришлось извиниться за своё недоверие.

В литературной гостиной

Как-то на моём мероприятии, по поводу презентации книги, в «Писательской гостиной», на Рижском проспекте, 64, где у нас постоянно проходили заседания, каждый третий четверг месяца, и где меня поддерживал песнями написанными на мои стихи, мой добрый друг и бард Вячеслав Рахман, после выступления к нам со Славой подошёл Золотцев. Он поблагодарил нас за выступления и похвалил: меня за стихи, Славу за песни:
— Все песни у вас замечательные – сказал он – но одна, мне особенно понравилась своей задушевностью, патриотизмом и глубиной. Это песня «Россия- поле». Я бы даже назвал её гимном.
— О, Станислав, спасибо за высокую оценку. А гимном чего?
— Ну, конечно, России, потому что слова — о России. Мы с Мишуковым сейчас задумались над гимном Пскова. Думаю, что-то должно получиться. Текст я ему уже дал, а он музыку творит. Один раз он мне изобразил на фортепьяно, — мне понравилось, а ему что-то ещё хочется почистить.
— Ну здорово, у Пскова будет свой гимн! Поздравляем!
— Да рано ещё поздравлять. Ещё столько заморочек предстоит. Сплошное хождение по мукам, пока его утвердишь.
— Да, ладно, Станислав, помучайся, гимн этого стоит.

Гимн города Пскова был утверждён Псковской Городской Думой в 1999 году. Это было событие года. Когда он звучал на торжественных мероприятиях, в первое время, у многих псковичей мурашки бежали по коже.
Его величавая, торжественная, распевная мелодия и такие простые, ясные, доходчивые и весомые слова, проникавшие в самую глубину души, быстро полюбились псковичам и пришлись по сердцу:

Там, где к Великой мчится Пскова,
Там, где Россия в людях жива,
Встал наш любимый город седой,
Вечно хранимый Ольгой Святой!

Блещет барс над каждой башней.
Блещет золото крестов.
Вечно славься, Псков вчерашний!
Вечно здравствуй, новый Псков!

Звон колокольный в небо плывёт.
Город наш вольный гордо живёт.
Годы лихие сгинут, как дым.
Славу России мы возродим.

Не опрокинет временем гром
Нашу твердыню – каменный Кром.
Вскормлен и вспоен силой земной
Пахарь и воин, Псков наш родной.

Блещет барс над каждой башней.
Блещет золото крестов.
Вечно славься, Псков вчерашний!
Вечно здравствуй, новый Псков!
(«Гимн города Пскова»)

В январе 1999 года Станиславу Золотцеву была присуждена литературная премия Булгакова. Я запомнил, как мы тогда радовались, а я даже опубликовал заметку в газете «Вечерний Псков». Вот она:

«Добрая весть из столицы.

Полку псковских писателей, являющихся лауреатами различных премий, прибыло. На сей раз нашего писателя-земляка увенчали лавры литературно-общественной премии имени Михаила Булгакова. Этой награды удостоин Станислав Золотцев, секретарь правления Союза писателей России, председатель регионального отделения СП «Объединение псковских писателей» и кандидат филологических наук. Учредителями премии им. М. Булгакова являются Союз писателей России, Министерство путей сообщения и газета «Гудок» (где в 20-е годы работал будущий автор «Мастера и Маргариты» — вместе с Пришвиным, Бабелем, Паустовским, Катаевым…).
В предыдущие годы этой награды удостаивались писатели В. Распутин, В. Белов, В. Крупин, В Карпов. В 1998 году она присуждена ветерану отечественной драматургии Виктору Розову и нашему земляку.
Станислав Золотцев стал лауреатом за публикацию глав из его «пушкинского» романа-эссе «У подножия Синичьей горы» на страницах
газеты «Гудок».

Валерий Мухин. 1-8 января 1999, «Вечерний Псков»

О Москве, в которой Золотцев прожил в общей сложности более двадцати лет, да ещё регулярно наведывался, даже когда переехал на постоянное жительство в свой родной Псков, он написал много разных стихотворений. Есть среди них и светлые оптимистичные, но чаще это стихи с привкусом печали и разочарования – не такой должна быть столица.
Не потому ли его всегда тянуло в родные псковские места, места заповедные и древние, без которых он уже не мыслил своей жизни:

На улицах столицы – грязь и мразь
разбойничья, и просто всякий мусор.
Москва в полон Антихристу сдалась
и, кажется, пришлась ему по вкусу.

Прогнивший и смердящий Вавилон,
продавшаяся нелюдям блудница, —
Москва моя!.. стряхни свой страшный сон,
проснись великой русскою столицей.

Какой бы чёрный не ложился стыд
на звёзды и кресты твои святые, —
на них, как прежде, с верою глядит
Вселенная по имени Россия.

(«На улицах столицы»)

И он даже, кажется, совсем не жалеет о том, что покидает Москву,
потому что только на своей малой родине он наконец вернулся к «самому себе»:

Меня в столице многие забыли:
ведь я теперь совсем провинциал.
Там стол рабочий мой – под слоем пыли.
Там отлюбил я и отвоевал.
Ну что ж, сегодня из Москвы нередко
сбегают – кто в Париж, кто в Тель-Авив…
Я тоже убежал на землю предков,
где главный предок мой пока что жив.
……………………………………………
И я живу теперь в своём народе
и на земле единственно моей.
И растворилась в пушкинской природе
моя душа среди родных людей.
И пусть меня в Москве совсем забудут:
я счастлив, что в моей лихой судьбе
Свершилось это радостное чудо –
Что я вернулся к самому себе…

(«Меня в столице многие забыли»)

В конце апреля 1999 года по приглашению Международного Сообщества писательских союзов России и стран СНГ (МСПС) в Москве состоялась первая творческая встреча-знакомство членов сообщества с делегатами Псковского регионального отделения «Объединение псковских писателей».
Это «первое свидание» подготовил Станислав Золотцев. Оно проходило в рамках совместного заседания Совета по киргизской литературе и Совета по детской литературе, посвящённого 200-летию А. С. Пушкина.
Делегированные в столицу С. Золотцев, Л. Маляков, В. Мухин, И. Панченко, И. Плохов (и примкнувшая к ним в Москве Е. Морозкина) прибыли на встречу не с пустыми рукам, а с прекрасно изданными сборниками стихов и прозы.
Выставка книг, изданных «Объединением» всего за два года существования, произвела сильное впечатление даже на искушённую публику. Столичные писатели и коллеги из Киргизии, многочисленные журналисты, издатели и переводчики дали высокую оценку деятельности псковичей, назвав увиденное «уникальным явлением». Особое внимание критиков и литературоведов было уделено коллективным поэтическим сборникам, посвящённым юбилею А. С. Пушкина и среди них: «У родника», «Звучание свирели», «Хранитель лукоморья», «Времена года» и две книги антологии псковской литературы для детей и юношества «Солнечный цветок» и «О любви? И только!».
Большой список желающих выступить по тому или иному изданию не был исчерпан даже за три с половиной часа заседания. А мы делились своим опытом, как нам удаётся издавать книги, да ещё и для детей. Мы рассказали, как надо не только выживать, но и жить творческим людям – писателям и поэтам – в это смутное время.
Станислав Золотцев испытал свой заслуженный триумф, я бы сказал свой звёздный час, поскольку был в центре внимания и щедрых похвал. Он безусловно был горд и счастлив от успеха своих земляков и своей писательской организации.
Приятной для псковичей была встреча с бывшим губернатором, а ныне заместителем министра по национальным вопросам В. Н. Тумановым пришедшим на заседание, чтобы порадоваться творческим успехам земляков.

Как-то, когда мы с Валентином Краснопевцевым увлеклись афоризмами (он своими «Горошинами», а я своими «Проблесками») Станислав с воодушевлением стал напутствовать меня на создание отдельной книжки таких афоризмов:
— Я внутренним духом чую, что тебе надо трудиться в этом направлении. У тебя врождённая способность писать кратко, а это не у каждого пишущего есть. Мне тоже иногда надо сдерживать себя от многословия. Но это уже от натуры. Давай пиши, а я помогу отредактировать.

— Хорошо, у меня уже с полсотни есть, а что тебе понравилось больше всего:
— Ну, хотя бы, вот это:

Идёшь по жизни слепо, наугад,
И что-то покупаешь, чем-то платишь,
И каждая душа – бесценный клад,
И весь вопрос – на что его потратишь?

Или это:

Не делайте беды из ничего –
Живите выше горя своего.

А мне нравится твоё короткое:

И та, кого я в юности любил,
и та, кого люблю сейчас, и даже
та, что разбудит в старости мой пыл –
всегда, всегда, всегда – одна и та же…

— Да, спасибо, но всё же нет ничего точнее и лаконичнее афоризма, чем русская частушка. Ты же знаешь эту весёлую частушку про барыню. «Не зря же, ох, не случайно эта непечатная частушка пережила всё двадцатое столетие, придя в него из предыдущего, и до наступившего века дожила. Да, груба, да, детям её нельзя слушать… Но до чего же точно она отражает суть людских взаимоотношений в обществе. В любом обществе – любого времени и века. Да и суть самого общества. И времени тоже…». («Столешница столетий»).
И я потихоньку стал собирать афоризмы. Когда набралось больше сотни я отдал Станиславу. Он отредактировал: десяток вычеркнул совсем, некоторые пришлось поправить, и когда он дал «добро» я опубликовал их в нашем коллективном сборнике «Берёзы не покидайте Россию» в разделе «Проблески».

Это был какой-то переломный момент в жизни Золотцева. Он ходил везде подавленный и мрачный. И, наверное, в это трудное для себя время, он чаще повторял своё «нет доли печальней, чем русским родиться поэтом».
И, наверное, в это же время он написал множество своих злых и колючих эпиграмм не только на псковское начальство, но и на московских чиновников.
А «Псковская правда» охотно их публиковала. За Золотцевым укрепилась слава неудобного, колючего поэта, и эта «тень» неизменно падала на всё «Объединение». Мы все для начальства стали неудобными и бунтарями, и хорошо ощущали это на себе. И начальство на нас так и смотрело, как на изгоев.
Станислав всё чаще говорит о своей отставке, об уходе с поста председателя. Он мотивирует это тем, что хочет всецело отдаться прозе, а для этого требуется много времени, что ему надо осуществить свои личные планы и сосредоточиться на этом.
И вот накануне перевыборного собрания он пришёл ко мне домой и начал такой разговор:
— Валера, я пришёл за твоей поддержкой. Я знаю, вы все или почти все не хотите, чтобы я ушёл.
— Лично я тоже не хочу, чтобы ты ушёл.
— Я знаю, и поэтому я прошу, чтобы ты проголосовал против моей кандидатуры.
— Почему ты решил нас покинуть?
— Многого не объяснишь, но поверь – это надо лично мне. Да и перед Иреной я тоже виноват. По сути всю работу в «Объединении» по выпуску нашей литературы, работу с типографиями и всё остальное – делает она. Вот и пусть она станет председателем. Так будет честнее.
— Я всё понял, Станислав, и, если ты так хочешь, сделаю, как ты просишь.
И на перевыборном собрании мы его переизбрали. Новым председателем «Объединения» стала Ирена Панченко.

Первый раз я ощутил на себе его неуживчивый характер, когда летом 2002 года, после моего 60-летнего юбилея, он мне обиженным тоном заявил:
— Валера, я на тебя рассердился.
— И за что же это?
— Почему ты меня не пригласил на свой юбилей?
— Стас, ну извини, но ты же в Москве был.
— Ну, и что же, я бы приехал.
— Ах, если б я знал, что ты приедешь, я бы тебя пригласил.

Я почему-то не чувствовал за собой никакой вины…
Но он действительно обиделся. И, кажется, надолго. Не знаю, — это ли было причиной или было что-то другое, но вскоре он отказался публиковаться в нашем следующем сборнике «На крыльях юности», 2002.
И было это при очень странных обстоятельствах.
Ирене Панченко был звонок из Москвы. Звонил Золотцев.
— Ирена, привет. Что вы сейчас готовите к публикации.
— Новый сборник стихов «На крыльях юности».
— А мои стихи там есть?
— А как же мы без тебя, конечно есть.
— И какие это стихи?
— Ну какие ты давал, те и есть, я уже не помню какие ты давал.
— Я не давал никаких стихов и не хочу участвовать в этом сборнике.
— Ну, здрасьте, вот это номер, но ты опоздал, потому, что рукопись уже в Великих Луках.
— Да?..
И ведь он не поленился позвонить в типографию в Луки, прямо самому Юрию Позднякову и попросил снять его подборку с книги.
А следующую книгу мы выпускали песенную. Это был сборник песен на стихи псковских поэтов «Псковщина – песня моя». Мы собрали песни всех псковских авторов. Их оказалось более восьмидесяти, а Золотцев по известной причине в этом сборнике не участвовал. Но когда книга вышла, он с обидой стал упрекать нас, за то, что он не был включён в сборник:
— Ну, почему вы меня не взяли, ведь столько песен написано на мои стихи. Эх, ребята, ну давайте уже жить дружно. Я всё понял и каюсь, что был не прав.
После этого случая Золотцев снова стал «нашим» и снова участвовал в каждом нашем последующем сборнике.

В сознание многих читателей Станислав Золотцев вошёл как пламенный певец любви. Говоря словами поэта:

«Я к ногам твоим. Русская женщина,
жизнь мою, как поэму слагаю».

Его муза славит любовь, как прекрасное, возвышенное чувство, способное вдохновить на смелые подвиги и на великие свершения, кажется, что она воспевает сам воздух любви.
Говоря о лирике Золотцева, нельзя не отметить ещё одну особенность. Он не боится простых слов, общепринятых эпитетов, иногда даже готовых формул. Поэтическая сила и обаяние лирики Золотцева, порой, не в причудливом образе и в необычном словосочетании, а в непосредственности чувства, задушевности тона, подчас даже в наивности, детскости восприятия.

Мы в клеверном поле с тобой обнимались,
и воздух медовый был розово-бел,
и к солнцу от поля лучи поднимались,
и клеверный ветер над нами шумел.

А рядом ожившей мелодией вальса
кружилась по берегу стая берёз.
Я в клеверном поле с тобой целовался
под музыку эту до звёзд – и до слёз.

И зрела рябина, и завистью алой
горела — смотрела, как, жарко дыша,
ты в клеверном поле меня целовала
и в солнце твоя растворялась душа.

А в клеверном небе заря занималась,
и розово-белый качался прибой…
Что помню я в жизни! — лишь самую малость —
Лишь вечность, где мы целовались с тобой.

(«Клеверный вальс»)

Золотцев очень современен. Его стихи затрагивают самые насущные, самые коренные проблемы нашего времени. Каких бы глубинных вопросов народной жизни мы не коснулись, мы убеждаемся, что о многих из них мучительно думал или размышлял Золотцев, тревожно вглядываясь в будущее России.
По сути Золотцев стал зеркалом отразившим своё время – время распада страны, — Советского Союза, время смуты и перестройки, и время наступившего нового тысячелетия, как время надежд на светлое будущее.
Что ждёт Россию в будущем? Сумеют ли люди будущего сохранить красоту природы, любовь к земле…А значит сохранить себя и весь род человеческий! И поэтому эти стихи обращены не только к нам современникам, но они обращены и в завтрашний день:

Судьба, одно даруй мне в час последний –
уверенность, что в жизни без меня,
что в мире без меня мой дом не рухнет,
не воцарится ядерная ночь…
И в голоде блокадном не опухнет,
И не умрёт единственная дочь.

(«Как странно видеть…»)

И судьба дарует ему такую уверенность, и веру, и надежду, что Россия будет всегда. И поэтому он повторяет, как заклинание, как мантру. «К моей душе».

Что душа моя, вещая странница,
Тяжко в стужу звенеть соловьём?
Всё пройдёт… А Россия – останется.
Ради этого мы и живём.

(«К моей душе»)

И, как пророк, успокаивая и призывая отчаявшихся оглянуться назад, на историю и вечную славу России, утверждает. «Ну, хватит плакать».

Так хватит плакать, хватит, будет…
Пускай услышит белый свет:
— Мы есть, мы – русские, мы – люди
Тысячелетий, а не лет.

(«Ну, хватит плакать»)

А в конце у Золотцева выходят следующие книги стихов: «Псковская рапсодия», 2003, «Соло на два голоса», 2004, «Звезда и крест Победы», 2005, «Четырнадцать колоколов любви», 2006, «Последний соловей», 2007.
И прозаические произведения: «Зажги вьюгу!», 2007, и «Столешница столетья», 2008.

Художественный мир Золотцева — прозаика романтически эмоционален, драматичен и афористичен. Его проза, в большинстве своём, предельно реалистична в показе картин народной жизни. Он часто обращается к теме Псковщины, глубинных псковских народных корней, красоты родной земли и простых людей, живущих на ней. Он остро ощущал своё кровное родство со своей малой родиной и поэтому с большой сыновней любовью воспевал этот мир уходящей и нетленной красоты.
Его романы «Камышовый кот Иван Иванович», (об удивительной истории из жизни деревенской семьи в псковской деревне) и «У подножья Синичьей горы», посвящённый Пушкину, его обители в селе Михайловском, — оригинальны по замыслу и поэтичны по сути.

Золотцев очень любил живопись. Постоянно вращаясь среди художников, посещая различные выставки, и бывая на мастер-классах, устраиваемых в «Филиале городского Культурного центра», он неоднократно был уже готов и сам взяться за кисть, но его всегда что-то останавливало.
На одной выставке моих картин он остановился около одной из них, и долго рассматривая, сказал:
— Ну, Валера – тут ты превзошёл самого себя. И когда это ты успел так овладеть красками, ведь ты всего пять лет, как взялся за кисть?
— Открою тебе секрет. Эта картина – копия с картины одного, можно сказать, известного живописца, очень талантливого. Я нашёл её в интернете и она мне так понравилась, что я не устоял и сделал копию. Тем более, что наши учителя Погостин и Орлов это дело – копирование – поощряют, как полезное для начинающих художников. Когда же ты возьмёшься за кисть, ведь давно хочешь это сделать?
— Не сыпь соль на рану. Помнишь, как когда-то, несколько лет назад, Ирена Панченко организовала этот проект, когда Юрий Юрин рисовал нас — тебя, меня, Ирену, Малякова, Гусева, я уже не помню кого, для музея. Я тогда в первый раз усомнился, в том, что я возьму кисть. Как подумаю, что надо выстоять два-три часа перед мольбертом – дрожь берёт. И сразу охота отпадает. Я непоседа – моя жизнь – движенье и воля… Но и скрывать не хочу – краски – моя слабость.

В последний раз мы встретились случайно у почтового отделения на улице Коммунальной, куда он пришёл в первый раз получать свою пенсию.
Это был самый конец января 2008 года. Вид у него был радостный и почти счастливый. Лёгкий январский морозец и солнышко, смотревшее с голубого чистого неба разрумянили ему щёки и вызывали добрую дружескую улыбку:
— Привет!
— Привет! Вот, пришёл получить свою первую пенсию.
— Как первую?
— Так – первую, пока за январь месяц, которую Анна каким-то образом выхлопотала мне. Теперь буду всегда её получать. А сегодня первую!
— И сколько?
— Почти три тысячи!
— Да-а, поздравляю!
— Спасибо… Будет с чем в Москву поехать. Теперь мне полегче будет с пенсией-то. А то в последнее время совсем без денег жил.
— А в Москву-то зачем?
— Вот, пригласили выступить на 12-м Всемирном Русском Народном Соборе. Он в Феврале будет. Сейчас сижу доклад готовлю. Очень ответственное выступление.
— Погоди, но Собор организовывается под эгидой церкви, причём здесь мы – писатели.
— Ты что! Наш Ганичев – заместитель Главы Собора. Он же будет и заседание открывать, после общей молитвы. И мне слово будет давать тоже он.
— А где будет заседание и что у тебя за тема?
— В кремлёвском дворце. А тема общая: «Будущие поколения – национальное достояние России».
— Круто, наконец-то о будущем задумались. Но, у тебя-то есть что сказать, и даже стихи твои некоторые в эту тему хорошо вписываются.
— А как же без стихов, они будут — обязательно будут!
— Ну, удачи тебе, Стас. Пока!
— Пока!
И мы расстались. А через несколько дней из Москвы пришло сообщение о том, что 4 февраля его не стало.

Золотцев был убеждён, что культура – это не только движение вперёд, но это и движение к истокам, к корням, а без знания русской деревни узнать Россию вообще нельзя. Тем более написать такие пронзительные лирико-философские стихи, как эти. Романтически прекрасный образ «двух коней на лугу» беззащитных перед удушающим «чадом, одуревшей от грохота площади», наполнен сыновней любовью к Родине, ко всему живому на земле:

И однажды, в чаду одуревшей от грохота площади
вдруг виденье мелькнёт – словно древний припомнится миф:
два коня на лугу, две усталых расседланных лошади
одиноко стоят, золотистые шеи скрестив.

Два коня на лугу, на вечернем лугу затуманенном.
Два коня над рекой, уплывающей в красный закат,
у опушки лесной, где висит комариное марево,
и пушистых птенцов перепёлочьи гнёзда таят.
И звенят за рекой и сверкают в некошеной свежести
две последних косы, луговые срезая цветы,
и сожмётся душа от нежданной-негаданной нежности
от земной и родной — и такой неземной красоты.

И куда б ни лететь через весь этот мир заполошенный,
от себя самого никуда не отпустят меня
два коня на лугу, две усталых расседланных лошади
посредине земли. На вечернем лугу. Два коня…

Летописец любви, никого не прошу я о помощи,
только память мою — где в разливе добра и тепла
набухают росой
их червонные гривы до полночи,
и малиновый жар излучают большие тела.
Два коня, две красы, обречённо друг к другу прижатые
той же силой земной, что гуляет по венам моим,
и рождает детей, и возносит колосья усатые,
и уводит людей от земли в галактический дым.

И какие вы рельсы на Млечном пути ни положите,
в них опять зазвенит неизбывный славянский мотив:
два коня на лугу, две усталых расседланных лошади
одиноко стоят,
золотистые шеи скрестив.
Два коня…
(«Два коня»)

Я думаю, что наверняка этот образ «Двух коней» Станиславу был навеян образом «Красногривого жеребёнка» Есенина из «Сорокоуста», трагически-беззащитного перед силой железного «коня», железного века.
Эти стихи Золотцева наполнены живой красотой русской природы, которая, по существу, становится всё более беззащитной перед натиском «чада, одуревшей от грохота площади». А проблема защиты живой красоты природы, не только осталась, но со временем ещё больше заострилась.
Более того – она стала нынче всемирной, касается всех и каждого из нас. Человечество стоит у края экологической пропасти. Но поэтому стихи о «двух конях на лугу» будут волновать и тех, кто придёт за нами.
Поэт как бы говорит нам: остановитесь хоть на миг, отбросьте повседневность, посмотрите на красоту вокруг, на «уплывающий красный закат над рекой», на «лесную опушку», где «висит комариное марево», «и пушистых птенцов перепёлочьи гнёзда таят»… «Два коня, две красы», обладающие той же силой земной, «что гуляет по венам моим».

Мир человека и мир природы – он един и неделим. Поэт осознаёт, что конфликт с природой приносит непоправимый нравственный ущерб. Отсюда прозрение и нравственная высота Золотцевской философской лирики.
Потому-то Золотцев встаёт открыто в стихах на защиту «двух коней на лугу». Они для него олицетворяют красоту и гармонию мира.

Золотцев убеждён, что Россия должна идти не по какому-то европейскому или американскому пути, а что у неё есть и всегда был свой путь, которым она шла все эти века и тысячелетия. Это «путь русской вечности» подаренной поэту, умеющему увидеть, услышать и разгадать тайны и величие этого самого пути. Поэтому даже в минуты роковые «смертной тоски» он спасён и оправдан тем, что:

…Так что же охвачен я смертной тоскою?! —
Ведь русская вечность подарена мне,
Как белому храму над синей рекою
И каменным стражам на той стороне…

И этот самый путь «русской вечности», который проходит красной нитью через всё творчество поэта, через его стихи и прозу, говорит лишь об одном – о безграничной любви к вечным ценностям: к жизни, к природе, к Родине, к Пскову, к земле, к женщине. К тому, что он так страстно и пламенно воспевал.

Гимн городу Пскову, городу, который вечно был и вечно будет, тоже будет жить и исполняться нашими потомками. А значит будет жить и имя автора слов, поистине вещих и вечных. Не это ли имел ввиду Станислав Золотцев, когда восклицал:

…И всё-таки — меня окликнут снова
на той земле, где начал я житьё.
И с древней честью города родного
сольётся имя древнее моё.
(«Псковские строки»)

И, когда в полушутливом стихотворении своём «Две кукушки», Золотцев говорит:

Ни к чему мне теряться в догадках,
как в зелёной кукушечьей мгле.
Знаю сам, что ни долго, ни кратко –
вечно буду я жить на земле…

Мы уже твёрдо верим, что именно так и будет.
Дай же Бог, чтобы эти слова оказались пророческими.

P.S. Решением Псковской городской думы от 3 февраля 2012 года библиотеке духовного развития «Родник» города Пскова было присвоено имя Станислава Золотцева.

Валерий Мухин, поэт, художник,
Член СП России. Февраль 2018.

Размышления на Мгинском мосту

Владимир Савинов,
Псков. 2018 г.

Радуюсь

В 2017 году я с радостью поздравил организаторов Международного фестиваля «Мгинские мосты» с выходом одноимённого литературно-публицистического альманаха за 2016 год: «Вами создано по-настоящему грандиозное печатное издание. И прежние альманахи были хороши, но этот ещё лучше. Литераторам моего древнего Пскова остаётся лишь завидовать, сожалея, что у нас нет подобного! Нет вообще своего литературного журнала, давно не выходил альманах «Скобари». Одна надежда на небольшой по объёму сборник «Словенское поле», который всё-таки выходит ежегодно как итог дружеского «Мгинским мостам» фестиваля исторической поэзии «Словенское поле». По достоинству высоко оцениваю блестящую форму и насыщенное разнообразное содержание Вашего альманаха! Отдаю должное примечательному факту, что издание больших по объёму альманахов не на словах, а на деле поддерживается руководством Ленинградской области»
Сегодня предлагаю Вам размышления, возникшие во время прочтения альманаха.

[1] Литературно-публицистический альманах «Мгинские мосты». Санкт-Петербург, п. Мга Ленинградской области, 2016.

Глядя с моста

Прочитал я альманах [1] с начала до конца, стал читать с конца в начало, как будто прошёлся по мосту-мостику через вполне ощутимую реку Мга – туда , потом обратно, да всё на воду её смотрел, на течение, на плывущих по этому течению птиц-чаек, что белели, словно бумажные листки с письменами. Остановился. Течёт вода, плывут и плывут листки. Где ровные длинные строчки прозы виднеются на них, где короткие, где и вовсе ломаные, присущие многим из многочисленной поэтической братии. Сверху не разглядеть, что написано, но, оказывается, можно напряжением воли душевной с этих листков проявить в сознании, как на фотографии, самые близкие тебе строки, уловить главный смысл, вдруг опалить сердце вспышкой чувства или, наоборот, охладить его строгостью мыслей. Иные листки проплывают мимо взгляда и интуитивного моего порыва, оставаясь невнятными, не проявившимися или просто менее значимыми – это обычное дело, значит, они не мне адресованы. Их оценит кто-то другой.
Не знаю, как у вас, а по себе заметил, что когда стоишь и, держась за перила, смотришь вниз с моста на движущуюся воду, то внутреннее состояние может оказаться совершенно непредсказуемым, мысли в голове неожиданные, а желания парадоксальные. Лучше всего, разумеется, когда возникает внутреннее сосредоточение, очищение слов и мыслей от суетности. Ты сейчас – наедине с этим течением, с этим мостом… Будучи, так или иначе, не совсем приземлённым человеком, метафизически воспринимаешь течение реки, как проходящую или почти прошедшую жизнь, мост – ступени или возвышенности, на которые тебе приходилось восходить, важнейшие события, встречи или разлуки, соединяющие этапы твоей судьбы или, наоборот, разводящие разные ипостаси тебя самого и множество встретившихся на пути людей, по разным берегам реки-жизни. А если река ещё называется не Синяя или Сороть, а имеет не совсем понятное для непосвящённого имя Мга, то будешь поневоле искать внутри себя прочные зацепки, твёрдое основание, чтобы стоять на мосту крепко, надёжно, даже если чуть-чуть голова кружится.
А почему только внутри себя? Множество чаек-листков плывут, не тонут, некоторые разворачиваются на завихрениях течения. На листках есть то, что может укрепить тебя, рассказать о твоей нужности, обнаруживается очень необходимое человеческое совпадение выводов, открывается пространство для размышления, нахождения для себя чего-то нового, ранее не познанного. А вот и знакомые имена на письменах, белыми чайками плывущих. Их уже довольно много: этих знаю и привечаю давно, а вот эти имена слышал, но только сейчас начинаю узнавать подробнее (раздел журнала «Об авторах»). Но мне кажется, что сейчас не следует разделять всех по именам и ролям, сравнивать, чьи строки «такие», а чьи «этакие». Нет, не следует. Пусть плывут по одной реке Мга все они вместе, говорят или поют, обращая общий Голос ко мне, может быть, хор, я не знаю… Смотрю на них с моста, сам уже будто плыву среди них бумажным корабликом, они строчками проявляются во мне (или на мне?), я вижу их и слышу, читаю и что-то пытаюсь сказать, повторить.
И всё же, как мне называть в своих размышлениях этого единого (может, соборного?) автора альманаха [1]? Нельзя же называть его то так, то эдак… Может быть, именно – Голос? Я улыбаюсь этой мысли, потому что хочется сказать полностью «Литературный Голос русской реки Мга, притока Невы», но соображаю, что этимология имени реки (говорят, что от «Мха» – топкие места…) вполне может также указывать на его угро-финское происхождение. В Ленинградской области всё так: перемешались здесь словене да кривичи с финнами да карелами, с кем ещё, один Бог теперь знает. А чтобы никто не думал, что слизал название популярного телевизионного вокального шоу «Голос», то пусть хор авторов (коллективного автора) альманаха [1] зовут («по моему велению…» ) – М.Голос. Хорошо, вот и договорились. Загадочно, но твёрдо.

Видится и проявляется

Вопросы, вопросы… Конечно, главные решения и свершения всегда начинаются с серьёзных вопросов. Как и литературные произведения, кстати, которые в большинстве своём можно интерпретировать как ответы на вопросы: что я вижу? что я слышу? о чём хочу сказать? что теребит мне душу или задевает моё сознание? чего я не могу бессловесно вынести? о чём я сожалению, по кому слёзы лью? чему радуюсь, чем или кем восхищаюсь? Строй этих вопросов – чуть ли не бесконечен, потому что каждый из них имеет тысячи определений через время, судьбы людей, явления, божественный промысел, конечно же. А вот и М.Голос уже включается через один из листочков в мои размышления:

«И нега, и страсть в терпком воздухе липнут,
Но чей монолог ты сегодня прочтёшь?
Чей мир будет щедро тобою обласкан?
Чьей свято ты правде опять присягнёшь?»

Четыре строчки с тремя «вечными» вопросами, анализируя которые, можно замахнуться на создание литературного трактата. Начать с монологов известнейших литературных героев (принц Гамлет подойдёт?) и закончить развёрнутой дискуссией о том, что есть правда на земле, и что получается, когда одни люди присягают одной правде, а другие всеми способами отстаивают сотни других правд. Читая эти вопрошающие строки, я думаю вот о чём: слава Богу за то разнообразие в мире, которое позволяет людям жить, обстраивать своё окружение, создавать произведения искусства по различным правилам. Лишь бы не о вред законам природы и нравственности.
Разнообразие, о котором сказал выше, пусть будет и в моих размышлениях неким правилом (или, наоборот, пусть исключает всякие правила, в частности, строгую последовательность моих мыслей). В конце концов, я же не знаю заранее, какие чайки-листки появятся в данный момент из-под моста, что поведает мне М.Голос (он вообще весьма непоследователен, часто меняет направления и настроения – уж так случилось). Как придётся…

«Не дышать! Не дышать! Не дышать!
В зале все затаили дыхание.
Не мешайте душе улетать,
Постигать красоту мироздания»

Придётся и мне затаить дыхание. Хотя категорически не принимаю слово «мироздание», которое у меня вот и теперь невольно «застряло в зубах» в силу его необычайной выспренности, тем не менее, вслед за всеми в этом зале, расширившемся до размеров окружности горизонта, я слышу тишину (тикают часики, механизм которых завёл нам Господь в момент нашего рождения). А душа пока ещё пусть побудет (полетает синей птичкой и вернётся).
Что же касается собственных полётов (конечно, во сне, наяву, в мыслях и фантазиях…), то М. Голос много раз в альманахе [1] сознался, что летает по самым разным поводам, а чаще всего – над лесом, над полем, над рекой. Ничего нет в этом необычного, так как без полётов, птиц, ветра, метели с вьюгой и прочих «летающих метафор» поэзия потеряла бы половину своих возможностей воздействовать на чувства читателей. Удивительно, если бы поэты время от времени не взлетали бы то сказочным соколом, то чеховской чайкой, то пушкинским шмелём.

«И стремглав к тебе лечу,
Преодолев леса и склоны,
И ничего так не хочу,
Как, нарушая все законы,
Прижаться к твоему плечу»

У меня даже голова закружилась от этакой стремительности. Может быть, правда, на течение реки загляделся: на мосту ведь очень явственно ощущение полёта. Не стану шутить о нарушении «всех законов», поскольку, порой, действительно человек способен отдать всё на свете, чтобы прижаться к плечу любимого человека. О законах ли тут думать.
Впрочем, страстные порывы – они, надо признать, не являются постоянным состоянием человека. Разумеется, я об этом рассуждаю не отвлеченно, а «примеряю на себя». Есть обычное спокойствие, есть рабочая сосредоточенность, есть состояния всевозможных переживаний (за себя, за других людей – близких и дальних), есть крайние эмоциональные состояния и так далее (читатель может продолжить). И вот в этой тональности, как мне кажется, я воспринимаю мысли М.Голоса, чередою предо мной появляющиеся…

«Сочувствие ещё не любовь, только подступы к ней. Посочувствовал и пошёл дальше по своим делам. А вот так, чтобы «не могу молчать!», чтобы перевернуло всего, пока ни у кого не получается. Хотя писатели искусные есть»

Ведь как верно сказано! Увы, любви человечеству явно не хватает ни в маленьких сообществах, ограниченных родственниками, ни тем более «в мировом масштабе». Не берусь раскрыть хотя бы основные причины этого явления, ведь этим испокон веку занимаются с одной стороны служители искусств, а с другой – служители церкви. Но, если уж совсем просто, то, по-моему, большинство из нас каждый раз непроизвольно начинает взвешивать на одной чаше весов собственные неотложные дела и потребности (и своих самых близких), а на другой – самоотречение от всего этого ради других благородных целей. Далеко не все люди способны на самоотречение. Даже на взаимное сочетание этих «двух чаш» не всем хватает духа и сил. И вот тут «каждый выбирает по себе…» Какая чаша перевесит? И позволяет ли окружающая обстановка (читай – условия жизни в стране, в городе или в маленьком посёлке, или в деревне, а также отношения в семье) уделять свои физические и душевные силы не просто сочувствию страждущим, а помощи искренней и терпеливой, конкретной и бескорыстной? Начиная с мелочей, заканчивая риском для здоровья и для самой жизни. Воспитание в семье, воспитание в обществе, учителя, круг друзей, круг интеллектуальных интересов, отношение к вере, многое другое – все и всё это соединяется в одной точке принятия человеком решения просто переживать или делать что-то большее.

«Русскому человеку этого мало. Живём уже в совершенно ином мире, а вопросы нас мучают всё те же: о совести, о душе, о справедливости, о Боге. Тяжкие вопросы, на которые, наверное, и ответов-то нет. Но искать нужно. Даже сама искренняя попытка такого поиска необычайно ценна и всегда находит отклик у читателя. (…) магистральный путь русской литературы остаётся именно таким»

Я соглашаюсь с этим высказыванием М.Голоса. Русскому человеку «много чего мало». Это известно. Только что (выше) я пространно размышлял о сочувствии, а тут ещё – справедливость. Замечу, что очень обидно за русского человека, которого слишком часто провоцировали на «нет справедливости!» И он опрометчиво вёлся на броские лозунги и крики, вместо того, чтобы спокойно вывести крикунов на чистую воду. Последствия бунтов и революций всегда вели к катастрофе, немыслимым потерям. А ведь по большей части к справедливости ведёт обычное неукоснительное соблюдение закона (даже не во всём совершенного). Разумеется, не всё так просто и красиво. Не сбрасываю со счетов пылкость и ухарство, а также доверчивость к разным внешним обольстителям. «…Но избави нас от лукавого..»

«…хочу поговорить о той точке опоры, которая внутри нас есть, о самой главной точки опоры православного человека, о стяжании благодати Духа святого и Царствии небесном, которое внутри нас есть»

Точка опоры – наверное, это самое важное, что бы хотелось иметь повседневно с собой. Помните? «Дайте мне точку опоры, и я переверну мир». Мир, может быть, иногда надо переворачивать только внутри себя. С точкой опоры достижимо многое, человек находит нужное равновесие и для тех чаш весов, о которых я упоминал. Православному человеку даётся реальная возможность быстрее отыскать свою точку опоры.

«…важно помнить, что стресс – это великая милость Божья. При преодолении стресса у человека включаются все возможности, исчезает лень, он начинает преодолевать трудности, получает жизненный опыт»

А вот это о чём? Наверное, надо пройти солидный жизненный путь, чтобы на своём личном опыте представить это. На чужом опыте познать пользу испытаний крайностями – это как прочитать инструкцию по езде на велосипеде и, не садясь на него ни разу, сказать, что можешь запросто колесить по дороге. В остальном, по-моему, все правильно.

«…что случится, если из нашей жизни уйдут трудности, исчезнут проблемы, и все желания начнут исполняться? Или, например. Мы поймали золотую рыбку, которая выполнит все наши желания. (…) Мы впадаем в великое уныние, в депрессию. Нет желаний… »

Мне трудно к этому что-то добавить. Никогда не удавалось поймать золотую рыбку (даже в переносном смысле), на все достижения был потрачен большой ресурс сил и способностей. Даже то, что называется удачей, неожиданным успехом, достается лишь после соответствующей подготовки. Но есть, есть добавления! Назову хотя бы три из них (Бог любит троицу…). Первое – это родительская любовь, которая большинству из нас даётся без труда, даром. Лишь бы мы откликались на неё, не транжирили материнскую ласку и отцовскую заботу. Второе – это бескорыстная дружба, добрые человеческие отношения, взаимное притяжение родственных душ. Как много мы от этого получаем! Не всем везёт в этом, но, как говорится, сначала сделай добро, получишь сторицей, а станешь искать выгоду – потеряешь лицо. Третье – это красота природы! Примеры приводить надо? Думаю, и так всё ясно.

«…хочу сказать, что жизненные трудности – это та самая руда, из которой выплавляется золото благодати нашего спасения. Важно научить себя думать о хорошем, когда плохо…»

Хорошо, когда умные люди вовремя объяснят. А ещё и песня хорошая подскажет, как надо правильно жить, чтобы не закисать:
«Старость меня дома не застанет,
Я в дороге, я в пути…»

«…не потеряйте то радостное, светлое, детское, благодатное восприятие мира, которое заложено в каждом человеке от рождения. Не охладите свою душу, не потеряйте ту благостную связь с миром, которая дана Богом каждой душе»

Для меня это высказывание, приплывшее с очередным листком по течению, особенно дорого, поскольку всем своим писательским делом стремлюсь не отдаляться от детства, а, наоборот, всегда пребывать в нём. Общение с детьми через стихи, сказки, песенки, обычные разговоры, действительно создаёт ощущение просветления жизненной дороги впереди. Не зря говорят, что в каждой детской душе живёт маленький Бог.
Куда он только испаряется у многих из них, когда они взрослеют и сталкиваются с искушением забыть про своего Бога. Если бы его можно было задержать хотя бы до тех пор, пока не подрастут собственные дети… Сколько счастливых людей бы мы встречали на улицах. Не мрачных, сварливых и агрессивных, как сегодня. Сколько бы детей не становились вдруг одинокими оттого, что их кто-то бросил за ненадобностью…
Я уже начинаю привыкать к тому, что М.Голос на очередном проплывающем листочке меняет тему. Хотя все эти изменения на поверку оказываются не столь уж резкими. Всё равно ведь речь идёт – о жизни.

«Знаю, будет нешуточный спрос,
А пути – все неисповедимы,
И грядут судьбоносные зимы,
От которых по коже мороз»

Нешуточный спрос у нас, в сегодняшнее относительно мирное время, как я это понимаю, на правильные решения и упорное их исполнение. Не хочется фантазировать в масштабах всей страны или даже небольшого региона, города. Хотя свойство (и, наверное, предназначение) пишущего человека – это безмерное расширение горизонтов для своих мыслей и желание удачной строкой обобщить многое, сделать выводы по самым глобальным вопросам. А если осмотреться вблизи, то всё именно так и обстоит: даже в личных делах предполагаешь одно, а в результате двигаешься совсем по другим путям-дорожкам, и каждый божий день приносит новые неожиданные явления. Кстати, верно замечено, что в России именно зимы являются судьбоносными, и не зря мы так трепетно относимся к новогодним праздникам, каждый раз ожидая от них какого-то чуда. Чуда, как правило, не происходит, но мы на это не очень сетуем, поскольку впереди ожидание весны, а с ней и новых надежд. Правильно сказано, что зиму надо пережить, перетерпеть.

«Но незримо я прикован
К этим землям, к этим водам.
Эта цепь железа крепче,
И меча надёжней в сече.
Мы зовём её любовью.
Люди же прозвали – верность»

В прежние времена люди тысячами нитей были соединены воедино со своей родной землёй, и только огромные потрясения вынуждали их массово покидать милые сердцу просторы. Была ли это вынужденная эмиграция в чужие страны – следствие катастрофической революции и гражданской войны, также переселение для освоения дальних земель в Сибири и на Дальнем Востоке, другие «движения народа». И в каждом случае при всём многообразии индивидуальных судеб люди тосковали, с нежной любовью вспоминая родительские дома в милых сердце деревнях и городках, речки, тропинки в поле, опушки леса, яблоньки в садах. Старались оставаться верными традициям предков. Конечно, рождались следующие поколения, для которых уже новые земли или страны становились родными, а прежние для них находились в тумане воспоминаний старших.
В современном мире перемещения людей, особенно внутри большой страны, давно стало обычным явлением. Моя собственная судьба, как и у большинства моих друзей и знакомых, является совершенно конкретным примером. Уехал из дома родителей в Кинешме Ивановской области сначала в Ленинград для учёбы в институте. Молодым специалистом, радиоинженером, распределился на завод в Пскове, привёз из Кинешмы жену с малюткой-дочкой. Псков стал родным для всей нашей разросшейся семьи. А любовь и верность наша теперь распространяется на все необозримые российские просторы. Хотя сердце особенно теплеет (бывает, что и болит…) от дум горячих о памятных с детства и юности местах, которые бережно сохраняются в укромных уголках памяти.

«Лети, лети, соколик. Посмотри наших детушек в зыбках. Будь приглядой им от их юной немощи до седой их старости. (…) Расскажи им, как с грозою в рядах мы на битвы шли, как плясали мы, держа солнце за руку, как мы землю величали всё – Матушкой. Коли вспомнят всё – среди них нам жить. Коли забудут нас – им рабами слыть. А полюбят ложь, знать, не наши дети в русских зыбках росли. Лети, лети, соколик – нашей русской речи словечко!»

Сердце сжимается от жгучего желания, чтобы такой вот волшебник-соколик долетал до каждого нашего ребёнка да очаровал бы его, вложил бы с самых пелёнок любовь и верность через истинную русскую Речь к делам и местам достойнейших предков.

«…матушки рожали вас русскими! Каждая верила – будет дитя её доброю славою славиться. А дитя уж, глядь – (…) отцовы кости оплёвывает, под немчуру рядится, с печенегами ладится. Вон, взгляни – кричат на вече, приспешников хвалят. Скоморошничают. А за спиной их стоят твои деды-прадеды, в глаза тебе смотрят. Без слов тебя спрашивают: «Что же ты сынок? Почему молчишь?»

Продолжает в своих письменах М.Голос задавать серьёзные вопросы. В двух словах не ответишь. Одно можно сказать, что народ русский уже не та заблудившаяся и растерянная масса людей, что была ещё лет 25 назад. «Кричащие на вече» сегодня не в чести, идут люди за теми, кто с гордостью говорит о русской славе, и не только говорит, а ведёт за собой в направлении, где слава эта возрождается, крепнет и даёт надежды на прочное будущее.
К несчастью, в труднейшую эпоху предательства и разлома не смогли русские люди удержать в своей семье многих своих братьев. Ложь всё-таки нашла себе жертву в виде целой страны Украины. Мои горькие слова и мысли об украинской трагедии выражены в большом цикле стихотворений под названием «Украинская хронология», которые, надеюсь, ещё будут не раз услышаны.

«…чужбина ведь стелет матушкой, только спать у неё – что у мачехи. Что ей русский человек? Ей свои дети прежде важны»

Никогда не сомневался: не стоит питать надежды на то, что кто-то за пределами нашей страны искренне будет её любить. Оговорку можно сделать только в тех случаях, когда мы говорим не о странах, народах, различных социальных группах людей, а имеем в виду просто людей, так или иначе сумевших близко и бесхитростно узнать истинную красоту русского человека и окружающего его мира (гостеприимность и душевность, культура, история, природа…)

Просветление взгляда

Поразительно, но следующие, течением реки присланные листки, стали для меня откровением. Среди всех строк М.Голоса эти я воспринял с волнением. С удивлением смотрю на самого себя: оказывается, никогда прежде так не задумывался над истинной сутью важнейшего исторического события, казалось бы, подробно изученного ещё в школе. Ведь, оказалось, что…

«По-разному оценивая настоящее, мы часто обращали взгляды в прошлое, пытаясь там найти ответы на волнующие нас вопросы. (…) Одна из интереснейших – тема декабризма, ведь именно они (декабристы) разбудили спящего революционного дракона. (…)
Нужен или не нужен был России впервые предложенный декабристами «революционный способ действий»? …сложный вопрос: а что такое вообще движение декабристов?.. Павел Иванович Пестель, Сергей Григорьевич Волконский, Сергей Иванович Муравьёв-Апостол, Михаил Александрович Бестужев-Рюмин, Кондратий Фёдорович Рылеев, Сергей Петрович Трубецкой, другие…»

Наверное, кому-то покажется немного странным, что М.Голос вдруг обратился к этой теме. Мне же такой экскурс в историю представился, наоборот, очень уместным. Во-первых, вновь – сложные вопросы и неоднозначные ответы. Во-вторых, эти размышления – в русле общей патриотической направленности альманаха [1]. В конце концов, надо разобраться, кто они на самом деле – декабристы, зачем они пошли на столь рискованный шаг – попытку свержения существующего строя. Усвоен ли последующими революционными личностями урок провала восстания 14 декабря 1825 года?
Много приведу цитат, да простит меня читатель. Но ловлю себя на мысли, что эти выводы надо бы многим прочитать: мне самому это показалось очень полезным.

«Все они недавно вернулись с войны (1812 года), все они были молоды (19-25 лет), они выросли на этой войне! Опасность, часто смертельная, риск, смелость, кровь … боль от ран, потери друзей, не только закалили их: пройдя в столь юном возрасте через все ужасы войны, они очерствели душами, стали совсем по-другому смотреть на понятия «жизнь – смерть»

Смею провести параллель с возвращением воинов-победителей из поверженного Берлина в 1945 году, также в той или иной степени – с возвращением наших воинов с локальных войн второй половины 20-го столетия. Очень сложно вновь вернуться к обычной мирной жизни. Сколько об этом написано книг и поставлено кинофильмов. Скажем, моему отцу, пришедшему с войны орденоносцем в 1946-м году, удалось нормально пережить неожиданное «хрущёвское» резкое сокращение армии, увольнение в запас, возвращение «на гражданку». Он сразу оказался востребованным по своей довоенной специальности, вскоре женился, родились дети. В 1949-м году отца вновь призвали в армию (служил до 1968-го года). Но далеко не всем так повезло.

«…В среде молодых боевых офицеров начался тяжкий кризис невостребованности! Они привыкли «смотреть на себя как на действующих лиц истории», привыкли думать, что от их личных боевых и человеческих качеств зависит в буквальном смысле судьба страны. (…) Слишком рано достигли они славы, почитания, совсем юными пережили самый большой взлёт своей жизни! Теперь же им казалось, что они получили «отставку», сделались из героев просто «служивыми людьми»

На мой взгляд, как раз преступную невостребованность испытывали офицеры нашей Российской Армии в 90-е годы, в период её намеренного развала. С той лишь разницей, что наши офицеры не считали себя вершителями судеб всей страны, а просто хотели достойно служить своему народу, поддерживать боеспособность армии, но и, конечно, должным образом обеспечивать свои семьи. Не буду здесь углубляться в эту страшную страницу. Слава Богу, что она сегодня практически закрыта.

«Вчерашним боевым офицерам приходилось выбирать: либо забыть о своём зените славы и терпеливо дослуживаться до высоких чинов и почестей (все они были дворяне! для них было вполне реально сделать блестящую карьеру), оставаясь «винтиками» российской государственной машины, либо попытаться сломать сословный строй в России. Затем построить страну, где именно им лично нашлось бы достойное место («…и на обломках самовластья напишут наши имена»)»
«Многие из будущих декабристов не сумели найти себя в мирной жизни. Игра со смертью, ни с чем не сравнимый романтический вкус победы, для них только это было – настоящее! Без этого они уже не могли обходиться»

Вот мы и начинаем подходить к новым ответам на вопросы. Получается, что на первое место в плане, как сегодня мы говорим, мотивации к заговору декабристов, выходит – что? Стремление от славы военной каким-то путём перейти к завоеванию следующей, ещё более значимой славы – губителей самодержавия. Не все молодые победители, конечно, так думали и решались на тайную деятельность.

«Большая часть их ровесников выбрала обыкновенную судьбу, а вот заговорщики пошли другим путём (при этом они были дилетантами в вопросах стратегии и тактики заговора)»

Сегодня никак не проникнуть в умы будущих декабристов, а также в равной степени в умы их боевых товарищей, которым идея заговора была чужда. Но, по-моему, история, если в ней не отбрасывать некоторые неудобные (или сомнительные) для исследователя факты, рано или поздно указывает на истинные мотивы событий.

«Конечно, «души прекрасные порывы» тоже присутствовали. Но от стремления видеть своё Отечество процветающим до участия в антиправительственном заговоре дистанция огромного размера! Идея убить императора Александра-I пришла к ним вскоре после создания тайной организации, всего через полтора года после окончания войны! Странно, ведь в это время он в глазах русских был героем, спасителем России!»

Действительно, странно… Видимо, самым отчаянным головам (Павел Пестель, в первую очередь), такой жестокий ход представлялся логичным. Достаточно вспомнить историю цареубийств в России. Каждый раз заговорщикам надо было уничтожить не просто первого властителя, но, прежде всего, символ прежней власти, этим сломить волю, непоправимо запугать её сторонников. Большевики, которые в какой-то степени считали себя последователями декабристов («из искры возгорится пламя!»), пошли в этом злодействе значительно дальше, по-зверски уничтожив под Екатеринбургом всю царскую семью. Идея оказалась очень заразительной.
Господь отвёл руку убийцы от царя Александра I (он умер своей смертью по болезни), и хотя бы этого греха на совести декабристов нет.

«В тайных беседах Павел Пестель всегда лидировал. Молодёжь (…) слушала его, затаив дыхание. Разговоры о великой французской революции, о конституции, о войне, о развитии России были для них глотком свежего воздуха после душной атмосферы казармы»

Что такое «идеологическая обработка молодёжи», хорошо известно нескольким поколениям в нашей стране. Страстные призы умелого оратора ложились на благодатную почву, умножая число сторонников очередной «революционной» идеи.

«Видимо, жажда славы (и пусть даже преступной – «здесь и сейчас»), а также эгоцентризм, так характерный для нашего времени, были присущи амбициозным молодым людям всегда!»

Я бы только заметил, что молодые люди всех времён, даже если рассматривать их самые активные группы (сословия, сообщества, коллективы, союзы и т.п.) – очень разные по своим идеям, желаниям, социальным, экономическим и прочим действиям. Невозможно – «всех под одну гребёнку». Огромнейшее значение имеют среди них лидеры, обладающие соответствующими качествами. Лидеры с эгоистическими и даже потенциально преступными наклонностями могут привести не к «светлому будущему», а к настоящей беде.

«Сергей Муравьёв-Апостол был упрям и не хотел слушать никакие доводы (в пользу долгой теоретической и практической подготовки революции)»

Я уверен, что М.Голос, когда написал эти строки, как я, мысленно перечислил в уме не один десяток «личностей в истории» или иначе «великих авантюристов» (я не хочу их сейчас называть), которым в полной мере, в отличие от Муравьёва-Апостола, удалось реализовать свои губительные для миллионов людей наклонности.

«Советские историки часто упирали на то, что одной из целей декабристов было освобождение крестьянства, что они принесли себя в жертву русскому народу. Следует отметить, что по указу Александра I от 20 февраля 1803 года «о вольных хлебопашцах» любой помещик мог сам освободить своих крепостных крестьян, причём, целыми общинами, но с обязательным наделением их землёй. (…)
Так вот, сведений о том, чтобы кто-то из будущих декабристов поступил согласно этому указу, т.е. по своим политическим убеждениям и нравственным установкам освободил собственных крестьян, не имеется».

Так исчезают мифы, что я ещё могу сказать. Революция – это всегда шок, боль, крушение жизни, насилие и тирания; за ней всегда следует диктатура, которая ради своих личных целей не считается вообще ни с чем: законом, моралью, верой – ни с чем! О каком освобождении народа тогда может идти речь?

И я вот читаю, по-моему, о самом главном.

«Гордыня… Мать всех пороков… Этот грех водился за всеми заговорщиками»
«Идеи руководителей заговора зачастую входили в противоречие с нравственностью и человечностью»

Добавлю, что и предлагаемые способы осуществления этих идей представляются не менее жестокими, они напоминают скорее казнь на эшафоте, нежели достижение превосходства своих идей в общенациональной дискуссии. Слишком явно разглагольствования лидеров заговора о демократии сводились к желанию установления личной диктатуры.

«14 декабря 1825 года в Петербурге был подавлен военный мятеж. И вот уже арестованный тем же вечером Кондратий Рылеев даёт признательные показания. Вскоре к его признанию (по сути дела доносу) присоединились доносы многих других участников заговора»

Можно высказывать самые различные мнения, оценивая факты (нет оснований не доверять этим фактам, о которых ранее мы даже не подозревали) быстрого признания на следствии целей заговора и доносительства членов тайных обществ друг на друга. Я не стану оценивать такое поведение, поскольку не имею на это права. Нет, по-моему, оснований сомневаться в личном мужестве большинства декабристов, смелости и готовности к самоотречению. Видимо, были совершенно особые обстоятельства, продиктовавшие решения в таком признании. По-моему, здесь ещё скрыто очень много тайн и человеческих трагедий.

«И ещё одно… Декабристы вывели на Сенатскую площадь своих солдат, которые практически ничего не подозревая, не понимая вообще, что происходит, безропотно подчинились приказу командиров. Впоследствии всех этих рядовых солдат по приговору прогнали сквозь строй и до смерти избивали шпицрутенами. Никто их не защитил. Романтики-декабристы прекрасно знали, какая судьба ожидает солдат. Куда подевались все их красивые разговоры об освобождении народа от рабства, о свободе и равенстве?»

Такому отношению к простым солдатам удивляться не приходится. Это не есть что-то из ряда вон выходящее. Только такие великие полководцы, как Александр Суворов и Михаил Кутузов понимали роль солдатушек-ребятушек, жалели их, учили как следует, чтобы минимизировать потери в бою. А подавляющая часть военачальников никогда не считалась с потерями «живой силы» в армии. И в начале 19-го века это было нормой, и позднее. Во время Великой отечественной войны кто жалел солдат? Вторая Ударная армия… Миллионы погибших под Ржевом… Хватит примеров? Преступление? Несомненно. О каких «благородных порывах» можно говорить? О какой свободе и равенстве?

«Да, жизнь во все времена жёсткая и многослойная, но они были честолюбцами, и стремление к великой личной славе было одной из основных струн и стихий их юных сердец!»

К сожалению, жизнь не менее (а, может, и более) жестока в наши дни. А природа человеческая, обуреваемая страстями и дьявольскими искушениями, мало изменилась. Непримиримая война между добром и злом на земле продолжается по нескончаемой спирали. Очень важно никогда и ни при каких обстоятельствах не складывать руки в борьбе со злом, с опасными грехами и заблуждениями людей.
Свой вклад в приращение количества добра, несомненно, вносят такие музыкально-литературные фестивали, как «Мгинские мосты». Спасибо М.Голосу за проникновенные строчки, что становятся откровением, просветляют мой взгляд .

Крыльям расправиться

Я словно очнулся от короткого периода забытья, стоя у перил моста, воспринимая всей душой и погружаясь в письмена о романтичных и противоречивых поисках нового пути для России будущими декабристами. Но вот и эти страницы уплыли по течению, а затем неожиданно взлетели вдали пугливыми белыми птицами.

Вглядываясь в следующие строки М.Голоса, я чувствую, что моё внутреннее напряжение понемногу ослабевает, обзор над рекой и её берегами становится светлее, приветливее.

«Земля задышала легко. Над простором полей
Поплыли кораблики тёплого млечного пара.
Не сдержим в себе потаённо сердечного жара,
Как будто мы шкиперы тех неземных кораблей»
(Пасхальное утро)

Господь приветствует наше терпение и смирение, умение стойко противостоять трудностям, но ещё лучше, когда люди являются проводниками радости, праздника. Особенно в светлые пасхальные дни!

«Кто бы ты ни был, остановись вдали,
Сердцем прими праздник небес большой,
Ты за друзей светлую высь моли,
И со врагом ты примирись душой»

Горячий призыв к каждому из православных людей – Христос воскресе! – включает в себя столько радости, столько высокого смысла! И насыщенные подлинным содержание поэтические строки тоже проникают глубоко в сердце, переполняют его настолько, что больше не надо никаких слов и объяснений. В какой-то момент сама собою рождается и поётся замечательная песня.
Сколько поэтически и песенно настроенных людей с вечно молодой душой в нашей стране несли много лет и продолжают нести в себе неизбывную радость встреч, тёплое общение друзей, тягу к бесконечно родной природе! Ведь если задуматься, то радость пасхальная (люди радуются встрече друг с другом так же искренне, как Воскресению Христову) совершенно родственна той радости, которая обретается нами во время совместного пения любимых песен (особенно под гитару, у лесного костра, в совершенно волшебной обстановке – «наш ковёр цветочная поляна, наши стены – сосны великаны…»)

«Кажется, что все пропеты песни,
И кострам наскучило гореть,
Уж и говор мы впитали местный,
А желанье не проходит петь.
Нас недаром птицы прописали
В свой оркестр, отлаженный давно,
Партитуры песен наших взяли,
С ними петь нам в жизни суждено»

Слава Богу, что человеку дано в жизни хотя бы иногда возвыситься над бесконечным решением житейских проблем, над суетой, чтобы дать душе раскрепоститься, слуху насладиться звуками природы, вобрать в себя неповторимые мелодии, а глазам нашим рассмотреть яркие краски полотен лучшего живописца в мире – земной природы.

«Так, чтобы взгляд – не окно, не стекло –
Вечная высь с облаками широкими…»

Самое правильное пожелание для поэта – при всех его сложных земных заботах – не опускать свой взгляд, часто и пристально всматриваться в небеса.

«…всё земное – такая стена,
Чувству оно почему-то не нравится,
В келье груди сложно крыльям расправиться –
Хоть и грудная, но клетка она»

Крыльям расправиться… И не сооружать самим себе клетки отчуждения как от реальной жизни, так и от образно-фантастического мира. Потому что реальная жизнь питает поэтические крылья силой, воздухом, направлениями полёта, а образный мир фантазий даёт свободу, красоту и музыкальность. Мне кажется, что, стоя у перил Мгинского моста, я ощущаю взаимодействие двух составляющих поэзии: реальности и воображения.

«И рождались стихи о простом и вечном,
Где глаза дорогие, к мечте дорога…»

М.Голос, конечно, понимает, о чём он написал эти две внешне скромные строчки. Наверное, я тоже принимаю их к себе, много раз прочитав глазами. В них глубина, надежда на то, что мечта осуществима.

«Звук кружиться хотел над страной, над домом,
Проносился над речкой, касаясь глади –
И держал его лишь переплёт тетради»

Мне представляется, что поэт сам при написании особо проникновенных стихов превращается в тонкий сенсор-уловитель летящих в выси звуков, которые создают мелодии, звучат рифмами и ритмами. И вот стихотворение написано. Тихонько лежит внутри тетради (сегодня – в компьютере). А поэт ходит «тревожный, но спокойный наружно…», звуки продолжают сочиться, хотят вырваться из «переплёта тетради», чтобы отозваться эхом от сердец слушателей. А иначе звуки могут стихнуть совершенно. Я бы не хотел этого.

«Вечер лёг на равнинном ложе,
Звёздным светом сгорает высь.
Если встретиться ты не сможешь,
То привидься… хотя б приснись!
(…)
Ничего, пусть мечта-синица
Скрылась в дымности голубой,
Я попробую сам присниться
И во сне говорить с тобой»

М.Голос продолжает говорить о крайней необходимости для поэта, чтобы звуки его стихов обязательно долетали до слушателей, в сознании и душе которых может случиться резонанс, и возникнет тогда чудо ожившей поэзии. Тем более, если мечта-синица летит к любимой (хотя бы в её сны…). Хочу пожелать плодотворных снов всем поэтам-лирикам.

«Вдруг – открылось окно… тонких листьев шелест,
Золотою росой загорелись веси,
И от ветра как будто опять запели
Пожелтевшие крылья минувших песен»

Мне открывается живописное полотно, на которое можно долго и безмолвно смотреть с благостным настроением, жалея только о минувших песнях, ожидая, что новые песни будут ещё мелодичнее и трогательнее.

«Зачем случилось так? Эх, что же здесь за место?
И кто я сам теперь? – скажите мне скорей.
Никто не объяснит… лишь челюсти подъездов
Кусают душу мне протезами дверей»

А пока новые мелодичные песни ещё не звучат, прорываются диссонирующие звуки, приходящие во времена сомнений, неуверенности (не дай Бог – отчаяния). Всё бывает, конечно, в жизни пишущего человека. Он такой же живой, как и все остальные, только, наверно, ещё более ранимый, потому что принимает неурядицы гораздо ближе к сердцу. Невольно так получается. Оттого и образы возникают сюрреалистические – вот здесь в виде необычных «челюстей» и «протезов».

«Провинциальный тихий городок,
К нему дорога, словно поводок,
На привязи держащий всю округу…
(…)
Витает тишь, преследуя умы,
И пролетают тучи, как дымы,
В холодном и почти погасшем свете.
Уже совсем недолго до зимы.
И, словно в ил попрятались сомы,
Затихли избы меж коряг столетий!»
(Затихли избы)

Я действительно ожидал, что приплывут по течению из-под моста странички М.Голоса, наполненные грустью и тоской по утраченной деревенской жизни. Никуда от этого нам не деться. Сам я не раз и не два написал об умирающей деревне в стихах, постоянно читаю и слушаю со слезами об этом же. Куда нам спрятаться от жгучей тоски, болезненной ностальгии и недоумения, почему не смогли сберечь от исчезновения прежний столь дорогой нам уклад жизни? Ведь ещё так свежи в памяти благословенные времена детства в деревне или родном маленьком городке, посёлке. Когда начался губительный процесс? Можно ли было его не допустить или остановить? И ещё вопросы, вопросы… А полноценные ответы всё равно не сыщутся, в этом я уверен. Деревня уходит вслед за людьми. Деревенский мир в нашей стране начали жестоко и целенаправленно разрушать давно, когда сначала большевики фактически уничтожили крестьянство, как таковое, превратив всех крестьян в бесправных колхозников, с/х работников. Потом – репрессии, война, целина, кукуруза, нищета, водка, бездумное выдавливание населения в крупные города, дичайшая и преступная приватизация сельских хозяйств, полное забвение на десятилетия со стороны государства. Сотни причин! Сегодня страна начинает с большим трудом выздоравливать от мощного тридцатилетнего стресса перестройки и «девяностых» (деревня в постоянном стрессе находится гораздо дольше – все сто лет). Но кто-нибудь слышал о государственной программе спасения от смерти малых городов, посёлков, оставшихся деревень? Особенно в областях средней полосы с севера России? Никто не слышал. Нет такой программы. Нет у страны на это денег, нет пресловутой «политической воли». Не доходят до мест благие пожелания и указы из столицы. Пока «у руля» всех конкретных дел (чаще, отсутствия этих дел, обмана, подтасовки) находится неисчислимая «гвардия» чиновников (в плохом смысле этого слова), уповать русским людям можно только на Господа, что он услышит их молитвенные слёзы. Деревня дальше продолжит умирать, люди ностальгировать и всё более скапливаться в крупных городах и вокруг них.
Жаль, бесконечно жаль!

«В деревне люди чище и добрее…
(…)
Нет зависти. И заповеди помнят,
И терпеливо соблюдают их.
(…)
И любят песни, те, что понапевней,
Не рубят избы вдоль кривых дорог.
Душа России – русская деревня,
Где в каждом доме обитает Бог»

А может, кому-то в России более и не нужны деревни и посёлки?
Или всё-таки не все шансы утеряны?

«…сложные вопросы не следует замалчивать, о них следует говорить. Ведь только так – публично – можно сдвинуть с места те важные дела, которые не решались не то что годами, а десятилетиями»

Смотрю на движение воды, успокаиваюсь…

Хорошо всё-таки, что М.Голосу свойственно (я об этом удовлетворительно говорил выше) в нужный момент сменить тему своих страничек. Я готов это поддержать, потому что от таких тем, как предыдущая, начинает болеть сердце. А мне ещё не хочется уходить с Мгинского моста, пока течение не покажет всё, что мне надлежит увидеть, воспринять.
О сложных вещах лучше всего говорить спокойно и желательно с долей юмора. Я стараюсь придерживаться этого правила, хотя, в иные моменты накал эмоций может быть оправдан.

«Не хотим мы драки, видит Бог,
И вообще имеем мирный нрав.
Отчего ж такой переполох
Среди шпротно-килечных держав?»

Это, разумеется, о сегодняшних отношениях с нашими прибалтийскими соседями. Зная, откуда «ноги растут», нам, наверное, и остаётся лишь шутить на эту тему. Хотя, шутить иногда не хочется. Наша любовь к прошлым безмятежным прибалтийским впечатлениям (сколько раз посчастливилось там побывать в молодости) сохраняется, и друзей «на той стороне», говорящих на русском языке, остаётся ещё много.

«Мир, васильками рассиненый,
Благоухающее томный,
Свеж, одаряя росинками,
Посреди лета Эстонии.
Ветер, шуршащий колосьями,
Слёзки кукушки колышет.
Тишь синевою разносится,
И стрекоза в траве рыщет»

Наши друзья и близкие люди там живут надеждами, что рано или поздно всё наладится. А как наладить, если внешние носители мировой лжи всё более упорно затаскивают балтийские народы в свои паучьи сети.

Мы даже вполне привыкли обходиться без тех «западных видов», которые в советские годы нас манили в Ригу или Таллинн. Пошутить удаётся и на улицах Санкт-Петербурга.

«…Одни маршрутки, а троллейбуса всё нет.
Толкусь, скучаю, озираю местность.
Киоск газетный есть, но нет газет,
И не бывает, вот что интересно»

Особенно, когда, наконец-то в апреле небо очистится от надоевшего сплошного облачного покрова, затянувшего наши края ещё в октябре. Утомительный дневной сумрак меняется на радостное свечение и чуть слышное хрустальное позвякивание.

«Вот снова весны повеленьем
Лицо озарилось земли.
На счётчике чудных мгновений
Уже не сплошные нули»

М.Голос не скрывает, что весенняя тема на его страничках, наверное, самая любимая и благодарная.

«Проплакалась, умылась, ожила,
Воспряла к небесам, к земле прильнула»
(…)
Весна, что наконец-то к нам пришла»

Весна неразрывно связана с брожением чувств в крови, восхищением природой, с любовью. А когда вот-вот наступят майские дни, то ощущая приближение Дня Победы – самого любимого победного праздника в нашей стране, с особой благодарностью и нежностью думаем о своей Родине. Не во все времена она бывала ласковой, одинаково доброй ко всем. Но вера в неё никогда не может быть исчерпана.

«Я иду полями, весями, веря в правду и рассвет.
Говорят, что славлю песнями то, чего в помине нет.
Только вижу я – за войнами, за обидой и враждой,
За ночами беспокойными – образ Родины иной –
Что сильна не гордым норовом, а любовью и добром,
От чужого, злого ворога сберегает отчий дом,
Что словами громогласными о победах не кричит,
Кружева сплетает ласково, а выходит – крепкий щит.
Чуждой воле непослушная, непокорна силам зла,
Не идеями, а душами наша Родина сильна»

И каждый укромный уголок, что мы привыкли именовать малой родиной, очаровывает нас на всю жизнь, поддерживает нашу кровную связь с Родиной большой.

«Протекает речка Луга
Среди пойменного луга,
Среди сосен златоствольных,
Среди всяческих красот,
И волною речка Луга
Говорлива и упруга,
То сварлива, своевольна,
То совсем наоборот»
(…)
Кто имел счастливый случай
Быть в плену её излучин,
Тот пребудет, без сомненья,
Очарован навсегда»

Наверное, у каждого русского человека есть своя маленькая родная речка или большая река. И ведь это не просто течение воды. Всё намного сложнее, острее, ближе к сердцу. Вспоминаются детские годы: барахтанье-купание в реке, друзья, первая рыбалка, утренний молочный туман, шуршащие камыши, солнечные зайчики на поверхности воды. Кто-то вспомнит юность, свидание на берегу реки, в зрелые годы свою реку по примеру русских былин мы нередко отождествляем с волшебными персонажами, пытаемся с ними разговаривать, доверять им сокровенные переживания, грустим с ними вместе.

«Кому-то весело в застенках,
Иному – грустно у ручья»
(…)

Думы о своей малой родине, своём периоде детства и юности неизбежно переключаются на думы о собственных детях и внуках. Как это бывает одновременно и сладостно, и тревожно.

«А кроха малая – ребёнок –
Всё сыплет истины свои»

«Глаголет ли истина устами» ребёнка, я не знаю, но эти две строчки М.Голоса притянули мой взгляд. Понятно, что сохраняя и вскармливая своё потомство, хорошие родители исходят из того, что ребёнок является высшей ценностью, его желания они стараются исполнять с готовностью и любовью. Это нормально, соответствует православной морали.

«Так смотрю я на спящих детей
В тёплых стенах родимого дома,
Чуть уставших от игр и затей,
Разомлевших в объятиях дрёмы»

Такая семья живёт как единый организм, в добре и согласии (не углубляюсь в противоположные примеры). Но процесс воспитания, как известно, начинается «с пелёнок», требует большого ума, терпения и разумных ограничений в потаканию капризам. Важный разговор. Мне он очень близок, поскольку самое моё любимое поэтическое занятие – это написание стихотворений для детей от самых маленьких до подростков. Свои внуки уже выросли, но я легко представляю их маленькими (всё помню!), слышу их непосредственную реакцию на добрые и весёлые стишки и песенки.

«На дворе мороз серьёзен,
Детворе, так всё равно,
Строят крепости у сосен,
А снежки летят в окно.
…Не ворчу на них – как можно!»

На детей нельзя обижаться. Постарайтесь поладить с ними, направить в нужное русло добром и смекалкой.

Плывут, плывут по течению мгинской речки письмена, чайки-странички…
Отрадно, что М.Голос не забыл в них про вечные и самые дорогие ценности – про семью, родителей – нашу опору в жизни, одновременно источник нашей любви и сильных переживаний.

«И не поскупимся на доброе дело и слово,
И будем почаще звонить, навещать и писать.
Они ещё с нами, мы помним, что время сурово…
Пока они с нами, нам надо свой долг им отдать»

Конечно, дело вовсе не в том, чтобы просто отдавать долги за рождение на свет, за воспитание, образование и т.д.. Ведь это может выглядеть формально и неискренне. А вот долги в виде любви, заботы, внимания, доброты и терпения – это совершенно другое, что не поддаётся учёту и накоплению.

«Я свой круг поставлю оберегом
На любовь и нежность, как печать,
Выстоит под ливнем он и снегом,
Сохранив способность защищать»

В свой оберегающий круг, за пределами которого реально или интуитивно чувствуется опасность, риск, хочется заключить, как в широкие объятья, всё, без чего жизнь не может быть счастливой. В первую очередь то, о чем я сказал чуть выше: дети, семья, родители, близкие друзья. Ведь именно им предназначена любовь и нежность. Дай Бог, чтобы наши круги-обереги никогда не распадались.

«На мир, что спит в объятиях метельных,
Смотрю с теплом и лаской, чуть дыша,
А Русь моя в напевах колыбельных
Всё так же бесконечно хороша.
Всё в этих звуках: путник у порога,
Пришедший на огонь моей свечи,
И долгая счастливая дорога,
И запах хлеба только из печи.
(…)
Когда внезапно меркнут жизни краски,
Застуженные холодом разлук,
Мы всё равно, как в детстве, верим в сказки
И в доброе тепло родимых рук»

Пожалуй, уважаемый М.Голос, трудно найти лучшие слова, чтобы завершить стайку страничек о детях, семье, доброте. Вот и они уплыли по течению реки. Может, кто-то ещё со следующих мостов или берега сможет их разглядеть и прочитать… Попробуйте.

https://4.bp.blogspot.com/-dB7OyVo8Iag/WrC9fYwigQI/AAAAAAAAUC0/y0FwOITem6Et76CI__fs0qi-xSFbLn2_ACLcBGAs/s1600/09-%25D1%2580%25D0%25B5%25D0%25BA%25D0%25B0_mga.jpg

Мысли терзают грудь

Невозможно не возвращаться в своих думах и стихах в окровавленные войной места, где не какая-то простирается пустыня – там люди каким-то образом живут. Живут в совершенно ином измерении, почти непонятном для остальных, не слышащих воя снарядов «града», грохота минных разрывов, звона вдребезги разбитых оконных стёкол в своих домах. М.Голос говорит, что поэтическая строка проникает и на войну, потому что ужасы войны терзают грудь поэту, где бы он ни находился.

«Было б странно видеть нынче льдистый
Ровный шлях, не вспаханный войной,
Чтобы снег лежал на нём искристый,
Чтобы «град» не выл над головой»

«Нагая грудь у вспаханных полей.
За что, декабрь, моим краям – немилость?
Иль растерял снега среди степей?
Сам растерялся? Вьюга заблудилась?
Иль спутал кто привычные пути,
Деля наш белый свет по-человечьи?
Лукавство! Хоть стократно будь ретив,
Туманно всё людское и не вечно…
(С думой об Украине)

Отечественная война нашего народа с немецкими фашистами, открытые раны которой постепенно зарубцовываются, вдруг возвращается другой войной к недоумению и жуткой горечи наших братьев в ДНР и ЛНР – по изуверскому сценарию новоявленных фашистов.

«И в добровольческих рядах
Мой муж – под стать солдатам.
Шахтёр… с оружием в руках,
Как дед наш – в сорок пятом»

(…)
Завей же пушки саваном снегов,
Пускай ослепнут и заглохнут танки,
Пусть стынет кровь у натовских шутов
От сиверка и голоса тальянки!»

Военная тема для нас по-настоящему святая. О войне никогда не должны утихнуть стихи и песни. И белые странички, плывущие по реке, отсвечивают красным цветом: то ли это отсветы вечерней зари, то ли проступает цвет истёкшей крови погибших бойцов.

«В этих местах не дарит покой природа.
Чуть отвлечёшься – вместо июля март
Сорок второго лютого горе-года,
Вместо ветров свирельных – метели вой.
Бросило в пот от страха, дыханье спёрло –
Лишь обернёшься – ты не передовой.
(…)
Это Второй Ударной идут полки
И штабелями падают под обстрелом.
(…)
Каждый второй, кто был здесь – уже убит,
А каждый первый ждёт своего снаряда…»

Пять лет кровавой войны, беспримерного народного подвига, и уже больше 70-ти лет сражения за то, чтобы такая же война не повторилась вновь. А ведь современный мир, опутанный ложью, постепенно сходит с ума. Только память о страшной войне позволяет в столкновении с мировым злом становиться сильнее и увереннее.

«Ракета в небе тускло догорала,
Она как наша жизнь была точь-в-точь…»
И вот опять запела, заплясала
«Шестая» батарея в эту ночь.
(…)
Всё это было, было в сорок пятом…»
(героическая)

М.Голос напоминает, что в наши дни святая память о подвигах бойцов и командиров буквально откапывается ребятами-поисковиками в лесных подзолах и торфяных болотах. Честь и слава, низкий поклон этим ребятам. Но ведь не за славой они идут в леса и болота, единственный двигатель – веление сердца.

«Нам не верится, что откопали,
Вздёрнут дёрн, перевёрнут пейзаж.
Распознают ли только? – едва ли
Тайну выдаст разбитый блиндаж… »

И всё-таки такова наша реальность: на одном полюсе благородство, порядочность и любовь, а на противоположном – оголтелая ложь, грубая сила, мнимое превосходство власти греха. Между этими полюсами война, которая не может быть прекращена никогда.

«От вопросов до ответов длинный путь,
Но опять холодный ветер студит грудь,
Дым да гарь от горизонта – не до сна.
В пене конь, и ранен конник – знать, война»

Как пронзительное напоминание о беспримерном подвиге жителей блокадного Ленинграда звучат строчки, написанные детской рукой:

«Две маленькие девочки-сестрички
Идут по мрачной и холодной мостовой,
Худые ножки, тонкие косички,
Идут они из садика домой»
(«Зимнее детство», И.Чемерзова, 15 лет)

«Блокадная книга» Алеся Адамовича и Даниила Гранина у меня дома всегда рядом, я открываю её и читаю по одной, две странички; читать больше тяжело, как будто всё написано о моих родных людях. Хотел бы, чтобы в наших школьных программах эта книга стала обязательной и читалась тоже понемногу на протяжении всего обучения вплоть до выпускных классов. Только не надо за это ставить никаких оценок. Пусть она входит в сознание детей естественно, спокойно и правдиво.

Приплыл по течению реки и бумажный кораблик, на котором просматриваются строчки о так называемой «неизвестной войне» (финской). Снова возникают сложные вопросы. Да, сегодня можно много прочитать, в какой-то степени расшифровать «неизвестность», многие секреты уже раскрыты. Но не в этом дело. Главное – помнить и этих молодых парней в совсем не зимнем обмундировании и со скудным вооружением, замёрзших или убитых в карельских снегах. Они честно выполнили приказ и, замерзая, в последних мыслях вспоминали свой родной дом.

«А я буду вам петь о сыпучей метели,
О Карельской гряде, утонувшей в снегах.
О замёрзших садах, что очнутся в апреле,
О родительском доме, родных берегах.
(…)
А когда засыпал в тишине медсанбата.
Плыл весенней порою к садам за рекой.
Отпустите туда поскорее, ребята…»

Где был их дом, что им грезилось? Кому-то, может быть, не столь уж далёкие от карельских сопок древние места, откуда пошла русская земля.

«Трещины в камне, как руны, как вены,
Мхами покрыты, зелёной травой.
Тянутся поверху древние стены –
Гордые плечи брони крепостной.
(…)
Белая Ладога спит летней ранью,
Но через миг перед солнечным днём
Красная Зорька в своём волхованье
Стены раскрасит рассветным огнём»

Закрою глаза, и привидятся мне такие же каменные стены Старого Изборска, возвышающиеся над Жеравьей горой, тоже спящие ранним летним утром. А густой белый туман морскими волнами поднимается над Городищенским озером, наплывает на крепость, отчего она превращается в огромный старинный корабль. Вот-вот корабль, просыпаясь, покачнётся и отправится в плавание навстречу своему собрату – кораблю Старой Ладоги.

«А над рекою белых берёзок свечи
Тщетно сгорают в ярком зари огне.
А Ладоге осень. Тёплый дождливый вечер,
Словно целитель, душу врачует мне…»

 

И всё-таки верьте, пожалуйста, верьте

Многократно убеждался на примере собственной судьбы, которая, неразрывно связана с судьбами родных и близких, друзей прошлых и нынешних лет, что существует предопределённость жизненных событий, а случайности оказываются следствиями кем-то заданной цепочки обстоятельств. Не стану раскрывать подробности, но совсем недавно, казалось бы, абсолютно никак не решаемая личная проблема нашей семьи, грозящая непредсказуемыми последствиями, неожиданно была решена естественным образом. Хотя эта естественность теперь навсегда запечатлена в моём сознании, как божественное решение. Мы только следовали тому пути, по которому должны идти нормальные люди. Изначальная вера в провидение получила очевидное подтверждение. Взгляд сам собою устремляется в заоблачную высь, а губы сами шепчут благодарственную молитву.
Вероятно, подобной же предопределённостью можно объяснить (пусть совсем это не научно!) перипетии судеб множества талантливейших людей в России в разные периоды её истории. М.Голос в своих письменах постоянно касается этих не всегда легко объяснимых периодов. Вот, например, не дающий покоя очень многим «серебряный век» с его противоречивыми авторами, безумным соперничеством, сюрреалистическими текстами, свободными нравами и многим-многим другим:

«Есть в серебряном веке надрывное что-то
Из тумана дождей с перехлёстной игрой.
Век срывался и грезил безумством полёта,
И израненной птицей парил над рекой…
(…)
Век ушёл, рассыпаясь осколками храма.
Билось море о камни, как песня без слов»

При всём блеске, разнообразии и огромном значении для последующих поколений авторов, судьба «серебряного век» печальна, ведь он был расплющен красным молотом на чугунной наковальне. Осколки с плачем и стоном разлетелись по закоулкам страны и за её пределы. Но несмотря на фактическую публичную казнь или изгнание целой когорты поэтов, художников, артистов этого века, лучшие из них в нашем сегодняшнем представлении видятся людьми чистой души (пусть до сих пор не всеми понимаемой), искренней веры в красоту мира, любви к Родине изначальной, святой.

«Повадился ветер листву воровать,
Дождь льёт, как из рваного сита.
Мне душу от Родины не оторвать –
Как будто гвоздями прибита»

Именно так: гвоздями прибита душа, когда при этом даже нестерпимая боль оказывается благом и светом по сравнению с неприкаянной душой, отринутой во мраке крушения веры от Родины.

«От белого снега на сердце – бело,
И света в душе – как в берёзовой роще!
Все тёмные мысли пургой замело,
И жизнь стала чище, светлее и проще.
И жизнь стала ясной, как день в январе,
Наполненный снежным слепящим сияньем.
Мороз на дворе. Сады в серебре.
Весёлые святки с вином и гуляньем…»

Верить! И тогда обязательно «душе настанет пробужденье, и для неё возникнет вновь…»

«Мне нравится шорох листьев и веток хруст
Утром, когда немножечко подморозит.
Лишнего – ничего. Только душа и осень.
Искренность мысли рождает открытость чувств»

Мрак и растерянность отступят, постепенно засияют сначала несмелые краски, потом вместе с рассветом они станут всё более яркими, к ним добавятся звуки и ароматы:

«Между набережных трёх каналов – Остров.
Крюкова, Адмиралтейства, Мойки.
Гениально, значит, очень просто:
Невский воздух с ароматом моря»

М.Голос явственно подводит меня к выводу (не беда, если он пока что преждевременный), что мы, современники альманаха [1], в какой-то (малой или значительной) степени являемся наследниками и продолжателями авторов-маяков «серебряного века». В наши дни, когда количество писательских талантов множится с каждым годом, а их выявляют, в том числе, такие фестивали, как «Мгинские мосты», велика вероятность начала какого-то особенного поэтического периода . Поэты всё смелее выходят на сцены, на улицы, на площади, на мосты, соединяющие прошлое, настоящее и будущее…

«Петроградская. Замедляемся. Капремонт.
Машинисты предвосхищали, теперь молчат.
Горьковская и Невский, и переход,
Где со всех сторон над рекой закат.
Стою на Дворцовом, смотрю на февральский лёд.
На этом месте на все вопросы – ответ:
Заря обещает весну, весна – свет»

Мосты через Неву! Это не просто гениальные инженерные сооружения, соединяющий берега очень значимой в нашем сознании реки, но каждый из них – абсолютный поэтический образ, ещё, по-моему, не в полной мере раскрытый петербургскими авторами. Наверное, представляет огромный интерес литературное исследование и систематизация произведений, написанных за последние столетия, в которых упоминаются мосты Санкт-Петербурга и обозреваемые с них берега Невы. В центре этого исследования, вероятно, будет поэма «Медный всадник» А.С. Пушкина. Как в большую полноводную реку вливаются воды малых рек, так в это исследование вольются стихотворения, в том числе, М.Голоса из альманаха [1]

«Ты в Калифорнии, я – в тоске.
Очень давно не бывало хуже…» –
Пишу тебе щепочкой на песке
На Петропавловском сером пляже.
Все эти надписи – как одна
В разное время, в одном порыве…
Ветер подхватит, качнёт волна
И через час растворит в заливе»

Любимый мой Ленинград, Санкт-Петербург! Частичка сердца всегда находится в нём, тоскуя и стремясь как можно чаще воссоединяться с остальными частями сердца.

«Но под гулкий гудок электрички
Возвращаюсь обратно во Мгу
Я, крестом осеняясь по привычке,
Всё твоё тебе честно верну»
(верну – Петербургу…)

После каждого возвращения домой из поездки в родной город, словно соскучившись по непередаваемому состоянию поэтического возбуждения, возвращаюсь к своим неоконченным ранее строчкам и с новой, влитой в меня энергией, я утопаю в круговерти рифм.

«Пора? Или опять показан мне
Итог – лишь для смирения гордыни?
Стихи крылаты в ясной вышине
Плывут, плывут издревле и доныне…»

Нет, дорогие мои читатели, итоги ещё подводить рано. Я всё ещё стою у перил моста, плывут в небе облака, плывут по течению чайки-страницы. И продолжаю свои размышления над письменами М.Голоса. Мысленно могу улететь в те города и малые местечки, «где я бывал, по которым тосковал».

«Я не спешу. Остановлюсь. Подумаю.
Вот – город мой. Вот – видные окрест –
Трёхцветный флаг над городскою Думою,
А чуть повыше – над собором – крест»

Такую картину я воспроизвожу в своей визуальной памяти применительно к нескольким близким мне городам. Псков, приволжские Кинешма и Юрьевец… Есть много фотографий продолжающих стоять памятников вождю российского пролетариата, чья направляющая рука («правильной дорогой идёте…») указывает направление как раз на фоне святых церковных крестов.

Казалось бы, это является примером визуализации непримиримых противоречий. По-прежнему – одни люди яростно отстаивает особые идеологические ценности советского периода, другие отказались от них, проповедуют свободу выбора других жизненных приоритетов. Невозможно указывать другим людям, по какому пути они должны следовать. Путей много, в начале каждой дорожки пути стоят зазывалы и настойчиво приглашают свернуть именно к ним, обещая различные блага и преимущества. Кому верить? Или вообще никому? Как важно отыскать для себя (или в себе) точку опоры, о которой было сказано выше словами М.Голоса! Укрепить свой дух, опираясь на неё, видеть впереди свет прочных вековых истин, заповедей.

«А в мире шум стоит такой – себя не слышно!
Зарыться б в тишь, да с головой, лежать недвижно.
(…)
Мне ж надо всё против ветров, навстречу небу!
И «Будь готов!» – «Всегда готов!» – души потреба»

Каждый человек для чего-то был допущен на нашу землю. В знаменитой сказке «Синяя птица» Мориса Метерлинка в главе «Царство будущего» мы читаем: «Они (люди) сами этого пока еще не знают, но они непременно должны с чем-нибудь прийти на Землю: с пустыми руками туда не пускают…». Можно совершенно не думать на тему своего предназначения, ведь мы просто живём, учимся, трудимся, чем-то увлекаемся, совершаем свои открытия, общаемся с другими людьми, переживаем огромную массу чувств… И, тем не менее, предназначение будет исполнено. Как отдельного человека, так и народов, поколений. Останутся на земле следы: материальные, духовные. Будут построены следующие ступеньки для вновь приходящих на землю людей, наших потомков.

«В позолоте тёмных туч края –
Вспыхнет солнце или дождик брызнет?
На земле у каждого своя
Миссия, отмеренная жизнью.
(…)
Подморозит. И в печи дрова
Запылают. Судьбы – как мгновенья.
Но взойдут плотнее, чем трава,
Новые из плоти поколенья»

Бесконечны воды реки Мга, и это понимаешь, когда смотришь на них с высоты моста. Течение не остановить. Но скоро закончится плавание стаи чаек-страничек по её течению мимо моего взора. Не могу ответить, всё ли я успел прочитать и воспринять, как не скажу, что смог ответить (пусть даже самому себе ) в рассуждениях хотя бы на часть взлетающих со страничек вопросов. Пора уже отойти от перил и медленно вернуться по мосту-мостику на тот берег, откуда пришёл. Может быть, осуществятся мои надежды, и кто-то из читателей вслед за мной проведёт своё время размышлений у перил этого моста или другого моста через свою речку. Хорошо, если ему привидятся иные письмена и живописные картины, послышатся другие мелодии от звучащих в тиши инструментов.

«В ночной скрипке игры задушевность,
В ночной скрипке вибрация крови
Дарит запахи мне и напевность…
И предчувствие летних диковин»

Верьте, пожалуйста, верьте! Верьте в добро и в волшебную силу Слова. Верьте в то, что праведность и искренность души не останется незамеченной, что благородные дела вознаградятся в самый нужный момент вашей жизни. Какие бы сложности не пытались заслонить тучами небеса над вашей головой, верьте в наступлении светлых дней.

«А жизнь тебя не балует, прости,
Но веришь ты в обычные приметы.
И счастья капельки встречались по пути:
В дождливом небе синие просветы»

https://4.bp.blogspot.com/-t8T_L33YXXs/WrC-CNBdSyI/AAAAAAAAUDE/N8kNfq89PiEIehXMAidySchdGRfA7JniwCLcBGAs/s1600/DSCN2291.JPG


Приложение
Авторы, цитируемые в статье

Сергей Шипулин, г. Тихвин Ленинградской области, Литературное объединение «Автограф» (Шестой героической батарее посвящается)
Лаэрт Добровольский, г.Санкт-Петербург, член СП России («Откопали и нас… Наконец-то…»)
Сергей Савин, г. Выборг Ленинградской области, Клуб авторской песни «Ковчег» (Грёзы садовника)
Ирина Горбань, с. Макеевка Донецкой области, Донбасс. член СП ДНР член СП «Новый современник» (Сезон «градов»)
Владимир Савинов, г.Псков, писатель (Синие просветы)
Ирина Чемерзова, пос. Синявино Ленинградской области (Зимнее детство)
Александр Дрозденко, губернатор Ленинградской области (Семья ленинградская)
Борис Орлов, г. Санкт-Петербург, член СП России, председатель Санкт-Петербургского отделения СП России («В деревне люди чище и добрее…»; «Повадился ветер листву воровать…»; «Растопили осень сентябрём…» )
Николай Переяслов, г. Москва, член СП России, член Союза журналистов Москвы (Родное; От белого снега на сердце — бело)
Наталья Советная, г. Городок, Беларусь. Член СП России, член СП Беларуси, член СП Союзного государства («А в мире шум стоит такой…»; С думой об Украине; Из Севастополя письмо)
Олег Ващаев, г. Санкт-Петербург (Треугольник; В Румянцевском сквере (Покров); «Петроградская. Замедляемся. капремонт…»; «Жили на Выборгской стороне…»)
Виктор Гайчук, г. Йыхви, Эстония («Я останусь, тебя е зовёт к себе море…»; «Мир, васильками рассиненный…»; «В ночной скрипке игры задушевность…»)
Андрей Бениаминов, г. Псков, член СП России (Молотом по наковальне)
Марина Царь-Волкова, г. Санкт-Петербург (Забытое, далёкое, родное; «Жёлтое поле. Тихий пейзаж осенний…»4 «Утро над Волховом…»; Тихай охота; Очарованная странница; Простое, деревенское)
Светлана Конева, п. Мга Ленинградской области, член СП России (Дождались; Круг; Они ещё с нами; Край)
Игорь Деордиев, г. Санкт-Петербург, член СП России (Затихли избы)
Виктор Кудявцев, г. Санкт-Петербург, член СП России (Тишина, «…Одни маршрутки, а троллейбуса всё нет…»; «Вот снова весны повеленьем…»; Луга)
Юрий Иванов, п. Лебяжье Ломоносовского района Ленинградской области, член СП России (Пока жива смешинка в нас; Счастья малая планета)
Артём Бордесар (Б.А.Сарибеков), г. Пушкин (Санкт-Петербург), член СП России (Серебряный век)
Игорь Кабанов, г.Кировск Ленинградской области (В келье груди сложно крыльям расправиться; Монолог военного поэта; Приснилось мне; Память; Кто бы ни был ты, остановись вдали)
Владимир Панфилов, Прозёрский район Ленинградской области (Дремлют полинявшие палатки…)
Татьяна Игнатьева, Тихвинский район Ленинградской области (Пасхальное утро)
Тамара Панкова, г. Пушкин (Санкт-Петербург) (К 190-летию восстания декабристов)
Сергей Лифантьев, г. Санкт-Петербург (Русь прижмёт тебя к сердцу — Выборг; Соколик; Звон; Море)
Александр Соловьёв, Ленинградская область («Прилетай, приезжай, приходи…»)
Отец Григорий (Григорьев Григорий Игоревич), настоятель храма Рождества Иоанна Предтечи в Юкках Выборгской епархии, доктор медицинских наук, Заслуженный врач РФ, профессор, доктор богословия, член СП России (Иго мой – благо)
Виктор Кирюшин, Москва. Заслуженный работник культуры России, член СП России, член Союза журналистов России, председатель Совета по поэзии СП России (Елена Серебрякова. Беседа с поэтом Виктором Кирюшиным)
Елена Оленина, Выборг, Ленинградская область (Дирижёр)
Светлана Евстафьева, Выборг, Ленинградская область (Преддверие ночи)

Перо и миномёт

Перо и миномёт

Проездом из Москвы, с дипломом третьего места ежегодной литературной премии «В поисках правды и справедливости» в номинации «Молодая поэзия России» и журналом «Роман-Газета», который опубликовал произведения всех лауреатов, в Великих Луках побывал Александр Сигида из луганского Молодогвардейска (ЛНР).
Любители поэзии могут знать известного краснодонского поэта и члена Союза писателей России Александра Ивановича Сигиду. Наш гость – это сын того самого Сигиды, Александр Александрович Сигида.
Он окончил Луганский лицей иностранный языков, Луганский педагогический университет им. Т. Шевченко (специалист по французскому и испанскому языкам), магистратуру по французской филологии (тема «Особенности стилистики прозы М. Уэльбека»). В 2011-2014 годах, до тех пор, пока не началась война на востоке Украины, работал в Киеве, занимался продвижением французских издательств учебной литературы.
Помимо, скажем так, профильных языков владеет немецким и английским языками. Широко публикуется как поэт и переводчик.
Александру Сигиде-младшему – 30 лет. Чувствуется, что война наложила и на творчество, и на личность человека свой отпечаток, а недавние лейтенантские погоны – не бутафория и дают о себе знать даже, когда человек не на передовой. Однако же, и поэтическую составляющую вместе с тягой к филологии никакая война вытравить не смогла.

На снимке (слева направо): Юрий Ишков, Андрей Канавщиков, Александр Сигида, Татьяна Лапко, Александр Сапрунов.

Встреча великолучан с нашем гостем состоялась в центральной городской библиотеке им. М.И. Семевского. Александр объяснил мотивы появления здесь. Они не только личные, связанные с конкретными людьми, но и более глубокие:
— Мне давно хотелось оказаться в ваших краях. Сначала посетил Москву, потом Владимир, потом поехал в Псков, Изборск, потом в Петербург, потом – сюда. Хотел оказаться здесь на севере, потому что мне, как русскому человеку, интересно увидеть места, где Русь начиналась.
В родных местах А. Сигиды сейчас, по счастью, всё более-менее спокойно:
— Есть определённые горячие точки на Донбассе. Это западная окраина Донецка и юг, всё, что между Новоазовском и Мариуполем.
На юге сейчас самое интересное происходит, там – маневренная война. То есть какие-то высоты, какие-то балочки переходят из рук в руки. А на западных окраинах Донецка идёт жёсткие позиционные бои в духе битвы при Сомме или Вердена, совсем как было 100 лет назад, под лозунгом «На Западном фронте без перемен». Там идут артиллерийские дуэли.
А в Луганске всё спокойно, только что работы нет. А если и есть, то зарплата 3 тыс. рублей. Или в шахте получает человек 4 тысячи. рублей, не гривен.
Словом, как следовало из разговора, ничего хорошего в войне нет. Даже когда вроде бы и не стреляют.
Что касается творческих предпочтений филолога Сигиды, то они вполне предсказуемы:
— Очень люблю Средневековье. Мне больше всего нравится скандинавская мифология, исландские саги… И прежде всего потому, что это связано с Древней Русью. Я разделяю норманнскую теорию.
А недавно открыл Ветхий Завет и с удивлением и радостью обнаружил, что там полно героических моментов, прочёл историю Самсона, который тоже в чём-то был похож на викинга.
Он спит, опьянён виноградной лозою,
Не видит, бессильный, сквозь сон
Как дщерь Филистима коварной гюрзою
На ложе вползает, Самсон.
— Я не пишу стихов про Донбасс, про эту войну напрямую. Но, безусловно, настроение войны присутствует.
У меня на войне был боевой товарищ, еврей, как раз из Израиля. В начале войны никому форму не выдавали. Каждый приходил кто в чём. Кто-то даже в тапочках, ну, а я, как человек предусмотрительный, купил заранее немецкую форму, её многие сейчас носят на рыбалку, она очень практичная, много карманов. И вот мой товарищ тоже пришёл в такой же форме. На этой почве мы познакомились, потом подружились.
Слава вам, патриоты Донбасса,
Добровольцы народных дружин!
На защиту рабочего класса
Поднимаются все, как один.
Посылает Майдан отщепенцев,
Посягая на добрую честь,
Но сплотились ряды ополченцев
И готовят священную месть.
Читал Александр Сигида и свои переводы. Иногда совершенно парадоксальные и оригинальные, как это бывает при глубоком погружении в иную языковую стихию.
— Есть у группы «Rammstein» песня, которая называется «Frühling in Paris» («Весна в Париже»). Она чем интересна? Эта песня на немецком языке, но припев там на французском. Знаменитое «Oh non rien de rien / Oh non je ne regrette rien» из песни Эдит Пиаф.
Я буду стараться, читая, не петь, — предупредил поэт, — потому что голос отвратительный, меня выгнали в детстве из школьного хора. Мне просто нравилась учительница хора, поэтому ходил, но это мне не помогло.
Конечно же, свою историю любви Тевтона и Эдит Пиаф Сигида всё-таки напевал, не вспоминая больше про запрет петь от давней учительницы. Нашёл в интернете искомую песню Тиля Линдеманна и тут же, под аккомпанемент гаджета, пояснял сюжет на русском и украинском:
Я помню этот светлый день,
Как будто бы вчера
Смущаясь, подошёл к тебе
О, юная пора.
Твой непереводимый крик,
Восторги юных тел,
Твой восхитительный язык
Забыть не захотел.
То есть немецкий текст«Rammstein» Сигида переводил на русский, а французский припев – на украинский.
— Почему так?
— В русских, мне видится, больше германского, научное мировоззрение, милитаризм, а украинский язык мелодичнее, сексуальнее, наполненный юмором, украинцы, мне кажется, в этом отношении ближе к романским народам, к французам и особенно к итальянцам.
От стихов разговор снова плавно перешёл к войне. И к старой советской военной технике.
— Были у меня миномёты, один 1937 года, другой 1938-го. Ничего страшного. Советские даже надёжнее. А ещё у меня был миномёт, вообще, сваренный в Донецке, свежий совсем. Но я предпочитал стрелять из старого советского. Потому что без ГОСТа существовали опасения, что он скорее меня убьёт, чем врага. Такие случаи бывали, кстати.
— А старые боеприпасы были?
— Однажды мне попались в ящике с минами варежки. Очевидно, девушки, которые комплектовали эти ящики, перед тем, как отправить на фронт, вкладывали в некоторые из них такие сюрпризы для солдат. Другие товарищи рассказывали, что находили там же кисеты. Такие вот артефакты эпохи…
И сами патроны попадались разные. В большинстве случаев были обыкновенные жестяные коробки, но попадались и цинковые, как раньше. И сами патроны попадались со старыми гильзами из латуни.
На вопрос о впечатлениях от Пскова, Изборска и Великих Лук Александр Сигида поделился размышлением о том, что Псков похож на Западную Украину:
— И там и там замки, крепости, много народных промыслов. Затем, тот же Ивано-Франковск – культурный пригород Львова, а Псков – пригород Питера. Заранее уточню, что речь идёт об очень далёких ассоциациях, чисто интуитивных и в них нет ничего оценочно-обидного ни для одной, ни для другой стороны. Просто так увиделось.
Встреча в Великих Луках завершилась приглашением Сигиды-старшего и Сигиды-младшего на фестиваль поэзии «Словенское поле» в Пскове и Изборске. Чтобы и увиделось побольше, и показать себя больше возможностей было.

А. КАНАВЩИКОВ
Фото Елены ЗИМИНОЙ

Надо только успеть…

Вита Пшеничная

Надо только успеть…

А сквозь тучи упрямым конём
Солнце рыжее ломится в мыле…
Станислав Золотцев.

Олег Калкин

В феврале 2007 года мы стояли в Любятовской церкви на отпевании нашего друга и старшего товарища Олега Андреевича Калкина – умного, доброго, всегда полного новых идей, всем сердцем любившего наш маленький провинциальный городок журналиста (всё-таки, в первую очередь, Олег Андреевич был именно журналистом). Стояли потерянные, растерянные, застигнутые врасплох неожиданной и внезапной смертью родного (то, что именно родного, понимаешь, как всегда, слишком поздно) человека. Человека с повышенной степенью совестливости, ответственности и врождённой, Богом данной честности. Число таких людей стремительно убывает.

Станислав Золотцев

И никто из нас не знал, что ровно через год по тому же горькому поводу нас соберёт Станислав Александрович Золотцев. Соберёт, чтобы мы, псковские авторы – от слабейшего (чего греха таить) до яркого уровня литературного дарования, не распались окончательно на элементарные частицы, зацикленные на себе и укомплектованные выпестованными собственными непомерными амбициями и комплексами непризнанных гениев.
Тогда, спустя неделю после потрясения от новой потери, я могла вполне уверенно сказать о себе – «уже адекватна, буря улеглась», сердце – «вошло в график»… Войти-то вошло, да только нет-нет, а соскочет в галоп, вызывая только одно желание: остановиться и перевести дух, чтобы не задохнуться.
Потому что Время в его глобальном значении уже давно сдвинулось и изменило свой ход, став ненормальным для человечества, ненормально распоряжающегося жизнями. Что Время (и мысли, и чувства) – тоже есть некая материя, и к ней применимы те же эмоции и движения, которые мы применяем ко всему живому. И вновь задаешься одним лишь вопросом – почему? Почему каждый раз так больно и неотвратимо? Почему с детства до сих пор не получилось научиться воспринимать уход человека как нечто естественное, на что не нужно растрачивать свое здоровье?..
Но по-другому не получалось никогда. И не получится.

 

* * *

2005 г. Пушкинский праздник поэзии.

Со Станиславом Александровичем мы познакомились на Пушкинском, 2005 года, празднике поэзии, в Пушгорах. Почти не говорили, если и пересекались, то на литературном вечере в Культурном центре. Потом, позже – на его встречах с читателями.
Я до сих пор ломаю голову над одним вопросом: почему однажды, накануне очередной презентации своей новой книги Станислав Александрович отозвал меня в сторону и тихо сказал: «Вон, видишь, пакет (я тот пакет еле дотащила до дома) – возьмёшь домой, почитаешь. Потом вернешь как-нибудь при оказии…» (вернуть я успела).
Там были многостраничная копия рукописи романа «Тень Мастера» – её из-за разрозненности листов я не рискнула прочитать, пухлая подборка стихов, несколько журналов с публикациями его работ, среди которых запомнился очерк «Гавря»…

В последний раз встретила Станислава Александровича в декабре 2007 года (он время от времени заходил в Каверинку). Сетовал на усталость, что нет времени на нормальную работу (писать некогда!), что надоели командировки для читки лекций студентам. Что «будь неладна эта грошовая пенсия, на получение которой угроблено столько сил и нервов!..». Что на днях снова в Москву ехать надо, а ехать не хочется, «Боже, как не хочется!..».

* * *
В пятницу, 8-го февраля 2008 года, шёл мелкий дождь. На кладбище было тихо и безлюдно, как, наверное, бывает всегда. Всё время, пока могилу засыпали землей, ставили венки, около берёзы, выросшей между старых надгробий родителей Станислава Александровича, неподвижно сидела собака. Обычная матёрая дворняга с порванным окровавленным ухом. Подождав, пока от свежей могилы отойдут люди, она села у изголовья холма. Села прямо и торжественно, глядя перед собой в никуда, не обращая ни малейшего внимания на присутствующих, казалось, она даже не дышала.
«Надо же, какая охрана… И как символично…», – подумалось вдруг. Автобус медленно выезжал по дороге, засыпанной мокрым снегом вперемежку с дождём, и я пару раз не выдержала, оглянулась.
Пёс так и не сдвинулся с места.

* * *
Как же долго и трудно нам приходиться учиться не помнить старых обид, не копить новых!.. Как же тяжело вновь и вновь слышать от нашего старшего поколения жёсткие высказывания в адрес тех, с кем когда-то их свела судьба – свела-то не на один день-неделю-месяц! На треть, а то и на полжизни…
Все мы – люди. Все мы – не без греха. Увы, всем нам свойственно не только ошибаться, но и предавать, унижать, оскорблять. Порой – намеренно, порой – невольно.
В одном я уверена: нужно успеть оставить память о себе, след, суть которого – Добро. Ведь если оно было, значит, никуда не денется и не убудет. Тогда и наши души, мысли, поступки станут чище, и дети наши будут смотреть на нас с благодарностью за то, что мы сохранили для них Память. Живую Память.

А судит пусть Бог.

Новый год и Рождество в стихах псковских поэтов

С наступающими Новым годом и Рождеством Христовым.
Счастья, любви, мира и благоденствия.

Андрей Бениаминов

ПРЕДНОВОГОДНЕЕ

Падают снежинки где-то, но не здесь,
За окном лишь дождик свои слёзы льет.
Тащит дядька ёлку (сам промокший весь),
По сему, наверное, скоро Новый год.

И по лужам топая, побежал народ
Закупать подарки, водку с колбасой.
Только мелкий дождик, не перестаёт:
Как и население, он слегка косой.

Окосев от счастья (или от ста граммов),
Незнакомый дядька вдруг пустился в пляс.
К нам приносит злая тётка телеграмму,
С Новым Годом кто-то поздравляет нас.

Тетку понимаю: что же за работа,
Перед Новым годом бегать по домам…
Мои поздравления за её заботу,
Вместе с поздравлением русские сто грамм.

Подобрела тётка, вот, в глазах искринки,
И в ответ, конечно теплые слова.
Развернулись плечи, выпрямилась спинка:
Хорошеют тётки от ста грамм вина.

За окошком дождик каплет без умóлку.
(Видно будет слякоть, а не гололёд),
Я крошу салаты, наряжаю елку:
 Потому, что скоро, скоро Новый год!


Валерий Мухин

ГОДУ УХОДЯЩЕМУ

Прощай, приют надежд моих и дел!.
Стучат неумолимые минуты.
И стало очень грустно почему-то,
Как что-то дорогое проглядел.

Смиренно дней промчавшуюся рать
Я мысленно окидываю взором:
Те дни добром наполнены и вздором —
Иди теперь, попробуй разобрать.

Я пел, как жил… Исхлёстанный житьём,
Глубин тишайших не искал — не рыба.
И, смертный грешник, говорю спасибо
За всё, что было в прожитом моём.

За свет печально-нежных женских глаз,
За ожиданье непришедших писем —
За всё земное, от чего зависим
И что само зависимо от нас.

Гудит мой дом! И жизнь берёт своё,
Где вечное не вечно, а мгновенно.
Прости-прощай! Вовек благословенно
Прошедшее мгновение твоё!


Татьяна Гореликова

С НОВЫМ 2017 ГОДОМ!

Пусть все хорошее придет,
Прекрасное случится.
И в двери Ваши в Новый Год
Нужда не постучится.
Пусть повезет, коль не везло.
И не судите строго
Однажды сотворивших зло,
Их на земле не много.
Пусть в семьях царствует любовь,
Господствует удача.
Пусть дети, что родятся вновь,
С рождения не плачут.
Пусть о родителях своих
Не забывают дети.
Пусть маяком всегда для них
Окно родное светит.
Не торопите жизни бег!
Удачи Вам без меры.
Всего, чем счастлив человек:
Любви
Надежды
Веры!


Александр Себежанин

*   *   *

Январь, мне мил твой несказанный запах,
морозный запах счастья и надежды,
из снега лунного красивые одежды
с мерцаньем звёзд жемчужных в хвойных лапах.


Геннадий Моисеенко

*   *   *

А Зима у нас как в Париже,
И тепло, и снега всё нет.
Новый год всё ближе и ближе,
На гирляндах мерцает свет.

И в замерзших под утро лужах
Отражаются блики звезды,
Но ведь были и снег и стужа,
И ведущие в полночь следы.

Разделяют два года куранты,
В эту ночь мы заснём на заре,
А снежинки, как бриллианты,
Заискрятся у нас во дворе.


Артём Тасалов

НОВЫЙ ГОД

По чорной набережной вдоль
Реки Великой в ночь пространства
Идет семья полюбоваться
Китайским фейерверком что ль.

У младшего глаза горят,
Он знает радость воплощенья.
Серьёзен старший, ибо ад
Предстал и сделал предложенье.

Жена танцует на ходу,
Умеют женщины смеяться,
Когда мужчины в пустоту
Пути как в зеркало глядятся.

Вот это радость — «новый год»…
Господь, дай силы засмеяться!
И мне растягивают рот
В улыбку ангельские пальцы.


Игорь Плохов

НОВОГОДНЯЯ ФАНТАЗИЯ

Шорох снега, блеск бенгальский,
И морозный запах хвои,
Сочиняют ночью сказки
Снегопад и двое.

Ночь и утро, занавеска,
День и вечер, свет и шторы,
Спят, подёргивая леску,
Рыбы – светофоры.

Что-то новое у неба,
Над землёй снежинкам тесно,
Звёзды, словно, крошки хлеба
Для синиц небесных.

Весь проваливаясь колко
В мякоть новогодней дыни,
Сплю, как Дед Мороз под ёлкой
В белом серпантине.


Тамара Соловьёва

С НОВЫМ ГОДОМ, СТРАНА!

Дай Бог, России здравствовать без бед,
Достойной быть среди достойных многих:
Ведь никаких тому препятствий нет —
Лишь дураки, да ветхие дороги!

Вита Пшеничная

СОЧЕЛЬНИК

Не пропадай. В ближайшие сто лет
Мне без тебя с собою не ужиться…
На города лениво ночь ложится,
Закутанная в серебристый плед.

Поговори со мной о чём-нибудь –
Мне нужно рассказать тебе о многом,
Любая тема станет лишь предлогом,
А если что не так, не обессудь.

Канун чудес – шестое января,
Потрескивая, оплывают свечи,
Былого прах мгновением отмечен
На сорванном листке календаря

И ангелы спускаются с небес,
Встречая наши души по дороге…
И чаще вспоминается о Боге
Шестого января, в канун чудес…


Василиса Кравченко

*   *   *

«Свеча горела на столе, свеча горела»
(Б. Пастернак)

Теперь – темнеет рано. За окном
Уже стемнело и не видно улиц.
Метель своим заснеженным крылом
Всех крыш и подоконников коснулась.

В домах теперь – повышенный уют.
На улицах – огни, следы на снеге.
И в каждом абсолютно человеке
Все мысли про грядущее поют:

«Я буду бегать!», «Я начну худеть»
«Я получать теперь начну пятёрки!»,
«Я заведу кота», «Я стану петь»,
«Я выкину не позже марта ёлку».

«Я перееду», «Я ей позвоню!»,
«Я перестану злиться и ругаться»
«Я выучу», «Я сдам», «Я покорю!»…
«Я всё смогу», когда пробьёт двенадцать.

Двенадцать бьёт, звучит российский гимн,
И в прошлом растворяются печали.
Но то, что все себе наобещали,
Всё ж вскоре перекроется иным.

Ну а пока все в радости и в неге,
Сказав друг другу тёплые слова,
Рисуют добрых ангелов на снеге
И ждут
прихода
Рождества…

И в Рождество я часто зажигаю
Одну свечу и подхожу к окну.
Гляжу на тёмно-жёлтую луну,
На огонёк и что-то понимаю.


Надежда Камянчук

СОЧЕЛЬНИК РОЖДЕСТВА

А снег кружился в танце и под ноги валился,
От свежести морозной кружилась голова,
Румяный тонкий месяц над крышами светился,
На землю опустился сочельник Рождества

Торжественно, спокойно и тихо стало в мире:
Лишь к небу поднимался из труб седой дымок.
Мы на земле едины, как жители в квартире,
И надо бы не в ссоре прожить весь этот срок.

А звездная дорожка под ноги опускалась,
Ведь в нынешний сочельник погода — хоть куда!
На крыше как на ёлке, мерцая, возгоралась
Рождественского неба венчальная звезда.


Ирена Панченко

*   *   *

Рождественский вечер спустился на землю,
Умывшийся месяц повис в вышине.
Я тихому звуку небесному внемлю,
Снежинкой звезда засияла во мгле.

А вечер сегодня совсем необычный:
Вот ёлка сверкнула в углу мишурой,
Часы почему-то стучат непривычно,
И что-то сегодня случится со мной.

Быть может, по ниточке памяти вечной
Найдёт меня ныне былая любовь,
С порога, ценя этот миг скоротечный.
Без слёз и упрёка обнимемся вновь.

А может, в часы просветлённой печали
Душою к могилам родных вознесусь.
Пусть весть подадут мне с заоблачных далей,
Что взял их в чертоги свои Иисус.

Кружат надо мной хороводы видений,
Как лёгкие птицы, взмахнувши крылом,
Мелькают забытые лица и тени,
Меня чуть касаясь в полёт е своём.

Свеча оплывает и скоро истает,
И пламя трепещет и рвётся взлететь,
А ночь надо мной и над миром — Святая,
И хочется жить и кого-то согреть.


Дина Дабришюте

НА РОЖДЕСТВО

Сегодня свет пришел с востока,
Сегодня Божье Рождество.
На небе, от земли далеком,
Звезда – предвестница Его.

Волхвы, пришедшие с дарами
К вертепу, где лежал Христос,
Благословлены небесами —
Им Ангел весть благу принес,

Что днесь родился Утешитель,
Вселенной Бог и Господин,
Греха людского искупитель –
Велик и славен Он один!


Андрей Канавщиков

РОЖДЕСТВО

Звёзды со снегом причудливо кружит,
Качается в зыбке младенец-Христос.
Стужа. Но нежная выдалась стужа.
Холодно в мире. Но – тёплый мороз.

Небо в веснушках от звёздных отметин
Тихо склонилось над спящим Христом.
Зыбку качают серебряный ветер,
Ласковый шёпот воды подо льдом.


Татьяна Рыжова

ПСКОВ РОЖДЕСТВЕНСКИЙ

Детвора на улице резвится,
Над землёй снежинок торжество,
А душа от радости лучится –
Светлое настало Рождество!

Город весь под праздничным покровом,
Словно зимний рай прекрасен он!
Белоснежных храмов перезвоном
Воздух благодатно напоён.

Псков любимый! Ты ли не достоин
Почестей небесных и земных! –
Созидатель, миротворец, воин,
Колыбель героев и святых.

Говорю, душой ликуя, снова,
Что земли на свете лучше нет!
И ложится снег на плечи Пскова
Памятью давно минувших лет.

 

 

Игорь Исаевъ. Бюро находок для шпионов

Игорь Исаевъ

Бюро находок для шпионов
(рассказ)

По городу металась пурга. Еле теплились фонари. Перебежками от надежды к надежде передвигались люди. Обыкновенного вида человек (от шляпы до ботинок ничего необычного) выскочил из магазина. «Тьфу!» — клацнули двери очередного маркета, выплевывая его на мостовую.
— Шесть часов до Нового Года, — сказал он, отряхнувшись и поглядев на часы, — а я еще не купил подарок.
И верно. Купить подарок небезразличному тебе человеку за шесть часов до Нового Года — невероятное дело. Более того, трудное дело. Магазинные уборщицы 31-го не работают: все итак подметено покупателями…
Пурга будто дразнилась. Снег, как назойливый фокусник, лез в лицо, хватал за щеки, а после появлялся в карманах. Изнемогая и даже не посмотрев на вывеску, человек заскочил в первую попавшуюся лавку.
Там было тепло. Мерно щелкали ходики. Над окном строго хмурилась усатая маска. Ряды разнообразных носов строились над прилавком.
-Неплохо!
Человек вздрогнул. За прилавком напротив, как в зеркале, стоял… он сам.
-Неплохо, — повторил продавец. — Подарок ищете?
-Д-да, — еще не освоившись, промямлил человек. Он никак не мог отвести глаз от лица продавца. Жуткое сходство.
-А ведь вы уже здесь были, — лениво произнес тот. — Иначе я бы не был так похож, — продавец зевнул, — на вас. Не верите?! — оживился он.
-Признаться, да.
-Смотрите, — продавец выложил амбарную книгу. — 31.12., 10.45 Иванов В.М. купил… Что же он купил? Ах да! Сюрприз.., — он вгляделся в ошарашенное лицо посетителя. — Э, да вы ничего не помните. Все правильно. Все так и должно быть. И на вывеску не посмотрели.
-Нет.
-Какой же вы после этого шпион, батенька?
-Я?!!!
-Вы, Владимир Михайлович. Шпион, да еще какой!… Нет, вы не в дурдоме. Если хотите, то я могу быть и Серегой, и Игорем Александровичем, и Толиком, но это за дополнительную плату. А как же не читать! Читаем и мысли, и движения, — продавец скрылся в подсобке. — Это вы у нас такой клиент смирный, удивлением реагируете, а был тут давеча Джеймс Бонд, так все зеркало расстрелял из «Беретты», себя увидев. Как он ее только через таможню провез? Вы не знаете? — из подсобки появился старик. Вгляделся в клиента. — Только не падайте в обморок, милейший.
-И давно вы существуете?
-Гм… О Вавилонской башне слыхали что-нибудь? Вот с тех пор, стало быть, и торгуем. Шпионы тоже люди, им тоже праздник нужон.
-А чей я шпион?
-Как это «чей»? Свой собственный. В щелочку подглядывали? В школе? Записки писали в институте? «Маша+Вова»?! Шифр простенький, но это шифр.
Покупатель засмеялся.
-А вот это вы бросьте, Владимир Михайлович, — заволновался старик. — Вы удивление заказывали, а сами что делаете? Смеетесь? Истерику изображаете?
Изо всех сил хмурясь, клиент, покупатель и шпион за самим собой Владимир Михайлович купил пару накладных носов в подарок на всякий случай, а может, и пригодятся (мало ли с кем встретишься) и, откланявшись, вышел на улицу.
Старик продавец недовольно покачал головой.
-Ну и шпионы пошли. Заказывают удивление, сами хохочут… Носы купил театральные. Чему их только учат?
Было 10 часов вечера. Ворча, старик натянул на себя синий, отороченный белым халат, затем накинул на плечи широкую полосу ваты, прикрепил бороду. Плюясь вездесущей ватой, он нахлобучил на макушку синюю в звездах шапку, взял в руки посох и принялся ждать последнего посетителя, который ровно год тому назад заказал себе удивление…

Забытые стихи. Григорий Дегелев

Забытые стихи1

Григорий Дегелев


ОТЕЧЕСТВО

О бедное Отечество мое!
В святых потугах на народовластье
Тебя тиранит старое жулье,
А новое, помельче, рвет на части.
О бедное Отечество мое…
Нам помощи не ждать от коалиций.
Проходит перед Миром Драма в лицах,
Как перед Богом — наше бытие.
О бедное Отечество мое!
Еще в сердцах людей так мало света!..
Еще Кащей глумится над планетой
И в стаи собирает воронье.
О бедное Отечество мое,
Придавленное бронзы многопудьем,
Ты дышишь, дышишь терпеливой грудью
И узнаешь себя сквозь забытье.
О бедное Отечество мое,
Святая Русь над грешными веками,…
Лишь только б нам не стать опять врагами,
Не растоптать святое сапогами
И выстрадать, родимую, ее!..

 СВИДАНИЕ

Вечер дымкой пеленал поляны,
В тишине боролись тень и свет.
Сотканным из легкого тумана
Показался мне твой силуэт.

Ты ни полсловечка не сказала,
Только улыбнулась мне тогда,
Где-то пела, булькала, журчала
Шаловливо
Вешняя вода.

Догорала зорька над рекою,
Золотя ленивую волну,
И стояла рядышком со мною
Фея, воплотившая весну.

С той поры
Я каждый майский вечер
Прихожу в черемуховый сад…
Над притихшим местом нашей встречи
Безучастный плавится закат.

 

 ПОРА ЛИСТОПАДА

С каждым днем редеет леса грива…
Кажется мне, грустные слова
Шепчет на прощанье торопливо,
Расставаясь с ветками, листва.

Выхожу на озеро лесное —
Радость и надежду рыбака —
И легонько трогаю рукою
На озерной глади облака.

Мать-природа,
Я к тебе с поклоном —
Светлой грустью сердце освяти!
Только к елкам сумрачно-зеленым
Не решилась осень подойти.

Будничны они и безучастны.
Возвращаюсь к роще молодой.
Что быть может более прекрасным:
Увядая, вспыхнуть красотой.

ОТЛЁТ

Алле Бояновой

А осень уже золотая,
И иней сжигает траву…
Уносятся птицы, рыдая,
С увядшей земли в синеву.
Куда вы?
Куда от гнездовий?
От горестно стынущих гнезд?
С осенней щемящей любовью
Они исчезают меж звезд.
Лишь тени скользнут по границам…
Мне ветер сегодня принес
Прощальную песню синицы —
Искринку с ледышками слез…

*  *  *

Муза, ангел ты мой неземной,
Чистый свет над житейской волною,
Будь веселой и даже шальной,
Словно юное солнце весною,
Но не пой мне неправедных слов,
Не шепчи даже правых проклятий,
В Мире есть — только Бог да Любовь,
Жизнь-дорога да сестры и братья…



Забытые стихи. Владимир Половников

Забытые стихи1

Владимир Половников
(1931-1999)


ВЕСНА

В апреле все: капели-канители,
Обочины в бегущих ручейках,
И эхо затухающей метели,
И солнечные зайчики в руках.

Последнее дыханье ледохода,
Веселое приветствие грача,
Знакомые сирены теплохода,
Зовущие влюбленных на причал.

А за окошком в сумрак лиловатый,
Едва по крышам отшагает день,
Покачиваясь, будто бы сохатый,
Стучится в стекла ветками сирень.

И снова утро. Новая забота.
И солнышко — румяный каравай.
…Прошла зима.
Пришла в поля работа,
Гудит машин железный караван.

И ЛЕСА ШУМ…

Уйду с тобой, почти счастливый,
За светлый город, налегке.
В пути встречать нас будут ливни,
Помашет парус на реке.

Восток нам будет, пламенея,
Даль освещать своим огнем,
А днем, не тихою аллеей,
Веселый лес мы обогнем.

Устроим отдых на опушке,
Лесной состряпаем обед.
Громкоголосые кукушки
Откроют нам судьбы секрет.

Мы леса шум запомним древний,
И современный в небе гул,
И обелиск вблизи деревни,
Что встал навечно в караул.

А ты устанешь непременно,
И станешь празднично нежна.
Поймешь сама, что перемена
Не только лирикам нужна.

Поймешь, что ветра дуновенье,
И все, что нам в пути дано, —
Не прихоть и не настроенье,
А вдохновение само.

ПСКОВА

Вдогонку б, да куда уж там!
Веселою и строгой,
Бежит Пскова по камушкам
Девчонкой босоногой.
И прыгает, проказница,
Уводит за собою,
В льняном весеннем платьице
Судьбою голубою.
Издревле катит, издали
Росистыми лугами.
И вот уже за избами,
С невестами лукавит.
При лунном при сиянии
Водицею напоит,
С частушками-страданьями
Уйдет во чисто поле.
Укроется в излучине
Цветущими садами,
Сверкнет, смеясь, за кручами,
Поспорит с берегами.
И только на слиянии
Спокойнее, добрее,
Как будто на свидании,
Потупясь, оробеет.

НА ПОБЫВКУ

Рассветы, поля, перелески
И снова: сады, поля,
И пахотой пахнет земля,
И вечер такой деревенский.

От станции и до села —
Верст восемь иль чуточку больше.
Как встарь, у знакомых обочин
Рябина уже зацвела.

Не чувствуя ног под собой,
Дорогой иду неширокой.
В сторонке хохочут сороки,
По-видимому, надо мной.

На отмели поят коней
Жокеи — мальчишки босые,
И отблески солнца косые
В знакомом играют окне.

И сходятся люди во двор —
Простые и добрые лица.
Пришли повидать, подивиться,
Благой повести разговор.

ПСКОВСКИЙ ГОВОРОК

Я пойду по утреннему Пскову,
Паровозной улицей пройдусь
И потоку мирному людскому
Широко, по-свойски, улыбнусь.

Нравятся мне утренние лица,
Разговор неспешный у ворот.
Для меня, бывалого бакинца,
Странен этот псковский говорок.

Тот уже «ушедши» спозаранку,
Тот, «поевши» наскоро, спешит.
Парня повстречала псковитянка –
И в словах ее то же «ши».

Псковом прохожу, развесив уши, —
Две старушки разговор ведут:
— Мой-то внук из армии «вернувши».
— А вот мой – «попавши» в институт.

Те слова еще не отзвучали,
И который век своё берут!
Имя провожали и встречали,
С ними на свидание идут.

И шуршат, как камешки на море,
Как на речке в осень камыши,
Эти «ши» в народном разговоре –
Весело,
занятно,
от души.



Забытые стихи. Анатолий Шулаев

Забытые стихи1

АНАТОЛИЙ ШУЛАЕВ
(14.05.1924 — 19.06.2010)

ШУЛАЕВ АНАТОЛИЙ ИЛЬИЧ — член Союза журналистов СССР, участник Великой Отечественной и советско-японской войн, ветеран труда.
Родился в городе. Мураши Кировской области в семье служащих. Не окончив десятый класс, ушёл на фронт. Призван в Красную Армию Мурашинским РВК в январе 1943 г. Окончил школу младших командиров 50-го запасного гаубичного артполка. В августе – сентябре 1945 г. служил командиром отделения 91-й батареи, принимал участие в советско-японской войне. Семь лет служил в рядах Красной Армии. Уволен в запас в 1950 г. в звании мл. лейтенант.
После демобилизации работал в Великолукском паровозном депо, одновременно учился в школе рабочей молодёжи. В 1956 г. после окончания факультета журналистики Московского государственного университета имени М. В. Ломоносова 28 лет работал в Великих Луках в областной, а после ликвидации области – в городской газете «Великолукская правда». Был литературным сотрудником, заведующим отделом, ответственным секретарём, заместителем редактора.
Пропагандировал творчество писателей Вильяма Козлова, Ивана Васильева, Семёна Гейченко, помогал литераторам Энверу Жемлиханову и Николаю Новикову. Работал деканом факультета журналистики Великолукского университета марксизма-ленинизма.
Автор очерков, стихотворений, песен. Его песня «Дарю тебе город» стала гимном Великих Лук. В соавторстве с Л. М. Рудым создал театральный спектакль «Весёлый экзамен». В 1996 г. вышла в свет книга его стихов «Время проходит», в 2010 г. – «Дарю тебе город…». Автор исторических публикаций о событиях Великой Отечественной войны в Великих Луках: подвиге пяти танкистов в Великолукской крепости, налёте советских разведчиков на штаб немецкого коменданта Великих Лук фон Засса в период немецко-фашистской оккупации города.
Печатался в областных, центральных газетах и журналах, литературных и исторических сборниках «Искристые росы», «Псковские богатыри», «Великие Луки. 800 лет» и других. Награждён орденом Отечественной войны 2 ст., медалями «За победу над Японией», Жукова, «Ветеран труда», знаком «Отличник печати» и бронзовой медалью Выставки достижений народного хозяйства (ВДНХ) СССР.

СЕСТРЫ

Сестры старше меня,
Мудрее.
Жизнь им выдала
Полную меру
Испытаний суровых,
Но греет
И сегодня их
Светлая вера.

Вера в то,
Что счастливей их дети
На земле будут жить
И успешней.
Эта вера, как солнышко,
Светит –
Счастье матери
В детях, конечно.

Сестры, сестры,
А нашей-mo маме
Каково было видеть
Крушенье
Всех надежд ее,
Связанных с нами…
Разрывались
Семейные звенья.

На войну
Уходили мужчины,
Сыновья уходили С отцами,
Мужа старшей
И младшей,
И сына
Довелось провожать
Нашей маме.

А потом поджидать.
Ждать известий…
«Пал геройски в десанте»
У старшей…
А у дочери младшей –
Без вести.
Так писали:
«Без вести пропавший».

И ошиблись!
Был ранен, в плену был.
И бежал.
И потом партизанил.
И опять воевал,
Стиснув зубы,
И вернулся домой
С орденами.

Ах, как сладостно
Было начало
Мирной жизни!
Казалось, сиял
Каждый день, каждый…
Вдруг перестало
Сердце биться:
В войну надорвал.

Раны, раны,
Душевные раны,
Пострашнее телесных
Бывают.
Сколько лет с той войны,
А тиранит.
Ее раны не заживают
.

БЕРЕЗОВАЯ РОЩА

Чистая, нарядная,
Солнцем насквозь просвечена.
Стояла, как на параде, она.
Ей листвою звенеть бы вечно!
Здесь свидания назначались.
Заливались вовсю соловьи,
И березы качались, шептались
И, смущенные, потуплялись –
Будто им объяснялись в любви…
А на западе назревала,
А на западе созревала,
Набухала беды волна –
Как змея, затаившая жало,
Подползала война.

И пришла.
Заклубились тучи,
Застонала, затряслась земля.
Дотянулись шупальца паучьи,
Роща, роща, до тебя.

Парни, что тобою любовались,
Полегли, как травы на лугу,
Под косой, которой чужда жалость
Пали, преграждали путь врагу.

Лапушки, девчата — недотроги
Беззащитны.
Спрячь их, роща, спрячь детей!
Только где там…
Пролегли дороги,
Страшные дороги по тебе.
От границы рыты-перерыты,
Искромсали вдоль и поперек…
И не вычеркнуть из сердца,
Не забыть их — Тех дорог…
А в селе не наш — не русский говор,
Визг губных гармоник,
Стон людей…
Варит, жарит, парит рыжий повар,
Разжиревший на чужой беде.

***

Православной матерью рожден,
Кто я есть на этом белом свете?
Никогда не мнил себя вождем
И особых не имел отметин.

Но друзей-товарищей имел.
Не хвалюсь; был ими уважаем.
С недругами ладить не умел.
Награжден обильным урожаем
Синяков да шишек, несмертельных ран.
Может, и смертельных, но я выжил.
И невольно этим ввел в обман
На обратное надеявшихся выжиг.

Но сегодня «правят бал» они,
Растлевая и сердца и души.
Только кривда правду не задушит!
Проклянут потомки эти дни.

Кто же я? Да просто человек.
Человеческое мне ничто не чуждо.
На себе несу смятенный век,
Все его немереные нужды.

ВРЕМЯ ПРОХОДИТ

А секунды,—
Что резвые кони,
Звонко скачут
И только вперед…
Время проходит.
Не подождет.
На попутке
Его не догонишь.

Рубль порвется,
Не бросим, подклеим.
И трясемся
Над багажом.
Только время
Не бережем,
Только время

Ничуть не жалеем.
И секунды,—
Что резвые кони,
Звонко скачут
И только вперед.
Время проходит.
Время не ждет.
Не догонишь его,
Не догонишь.

КОНЦЛАГЕРЬ

Войны порожденье — концлагерь —
Что там библейский ад!
Словно в безветрие флаги,
Трупы висят.

Дымом тошнит крематорий,
Душегубки — без выходных.
Орднунг!
Попробуй поспорить!
Порядок для всех живых.

Но и для мертвых — тоже:
Удобрение для полей,
Бытовые поделки… из кожи,
Мыло…
Забыть скорей…

Но не бывать покою,
Разве забудешь такое:
Детской обуви склад,
Женских волос — разноцветных кос —
Склад, склад, склад…

Женщина!
Нежность, любовь.
Таинством материнства увенчана.
К справедливости вечный зов.
К доброте вечный зов —
Всё женщина!

И эта вот тоже женщина.
Мать своих детей.
Пришла, словно в лавку.
Обещана
Кожа на сумочку ей.

Не простая, с татуировкой!
Кожа обещана ей.
Ее здесь уже со сноровкой
Сдирают с живых людей…

Женщина!
Нежность, любовь,
Таинством материнства увенчана.
К справедливости вечный зов,
К доброте вечный зов —
Всё женщина!
Во сто крат будет все преуменьшено,
Сколько б ей в похвалу ни сказать.
Она — человечества Мать!

А ты — да неужто ты женщина?
Как же такое смогла?
Природу свою предала.
…И в этом опять она —
Война.

ПОСЛЕДНИЙ ЭКЗАМЕН

Памяти
одноклассника
Василия Огорельцева.

Был он самым низкорослым в классе,
И когда пришли в военкомат,
Там «забраковали» Васю.
Так отстал он от своих ребят.

Мы ушли, а он остался дома.
И опять ходил в десятый класс,
И, надоедая военкому,
Осаждал его на дню не раз:

— Ну я мал, так можно ведь на море!
Легок я, так можно в самолет…
А в глазах у военкома горе.
А на сердце военкома лед.

Он бывал в бою и не однажды.
Да и здесь застрял лишь из-за раны.
Знает, что в сраженьи нужен каждый.
Но таким-то вот мальчишкам рано!

Рано, рано им — не испытавшим
Ничего, что жизнь для них копила…
Не ему ль известия о павших,
О геройски павших, без вести пропавших
Полевая почта приносила.

Эх, ты, военком, душа живая,
Ты хотел — как лучше, ты бы рад был
Всех парней, для жизни сберегая,
Из-за парты в бой не посылать бы…

Но война. И военком бессилен.
Что войне до побуждений чистых!
Не прошло полгода — и Василий
После краткосрочных курсов
Стал танкистом.

Это военком наш постарался
За броню хотя бы парня спрятать…
Корешок мой школьный, Вася, Вася,
Вижу танк твой, пламенем объятый!

Этот факел страшный Жжет глаза мне,
Сердце жжет,
Хоть столько лет минуло
С той войны, где выдержав экзамен,
Столько победивших не вернулось!

***

Я ненавижу лицемерие.
Мне с детства
Ненавистна ложь.
Пред ними
Закрываю двери я.
Ни льстец, ни лжец
Ко мне не вхож.
Я ненавижу пустословие.
Болтун, как лжец,
Мой личный враг.
Простить могу
Лишь при условии,
Что он с рождения
Дурак.
Но для меня
Нет злей напасти
(Еще один мой личный враг.
О сколько их!) —
Дурак при власти,
Повелевающий дурак.

***

Привет вам
Из Великих.Лук!
Вы город мой,
Конечно, знаете.
Друзьям — он добрый,
Верный друг
И недругам —
Он памятен…
Какие люди
Здесь живут!
Красивые, сердечные.
Коль бой, так бой,
А труд, так труд! —
Их заповедь Извечная.
Привет вам
Из Великих Лук!
Велик мой город
Не размерами,
А делом
Увлеченных рук
И замыслами
Смелыми.

ЗАСТУДА

Застудился в России я.
Что-то холодно стало ныне…
Похоронена мама моя
На далекой теперь Украине.
Как живешь в самостийной, сестра?
Как племянница?
Все ли здоровы?
Писем нет и тревога остра…
Эй, начальники новые, кто вы?
Кто вы, внесшие в души разлад?
О вопросы все сердце изранишь…
За границею, в Латвии, брат.
Просто так к нему не заглянешь!
…Это был наш родимый дом.
Государство великое было.
А сейчас не держава — содом.
Как в той песенке:
«Было, да сплыло».

…Равноправных республик семья.
А границы — условленность линий…
Застудился в России я.
На душе моей иней, иней.

ДА ЗДРАВСТВУЕТ ЗИМА!

Кому-то холодно, кому-то
Зима не нравится всегда.
А как же лыжные маршруты?
А Новый год?
А та страда,
Когда болельщик, возмущенный
Нахальным натиском «врага»,
Вдруг — «Шайбу-у-у!» —
Крикнет исступленно,—
Ему ль зима не дорога?!
Спросите племя рыболовов
(Великим названо оно!),
Подледного что лучше лова?
— Довольно странно слышать,
Но
Мы вам ответим — ни-че-го!
Охотник, слово за тобою.
— Однажды шел я…
Нет, нет, стой!
Скажи, доволен ты зимою?
— Что за вопрос?
Ответ простой.
Зима — охотник торжествует,
Как тот крестьянин,

Сразу в путь.
Он поминать не станет всуе —
«Ах, лето!» —
Было.
Позабудь.
Сейчас зима и по пороше
Сто верст
За зайчиком, лисой…
Эх, до чего снежок хороший!
Дивишься красоте лесной.
А тишина!
Снежинок шорох
Услышишь,
Лишь не будь глухим.
Коль есть в пороховницах
Порох,
Держи его зимой сухим…
А дети?
Ну, конечно, — за!
Ух, как сверкают их глаза!
Так кто же против?
Единицы.
К тому же мало их весьма,
Совсем чуть-чуть,
Как говорится.
Итак,
Да здравствует зима!

 

ОПАЛЕННЫЙ

1.
Неторопкие реки,
Холмы да озера,
Ширь раздольных полей,
Ткущих северный шелк,
Праздник рощ белоствольных,
Задумчивость бора…

Этот край, сердцу милый,
Я весь обошел.
Я по Ловати плыл,
И она мне шептала
О веках,

Отгремевших в родной стороне,
И о людях,
Что здесь начинали с Начала…
То Начало
Струится в сегодняшнем дне.

С детства помню
Имен знаменитых созвездье —
Здесь о них говорит не учебника лист.
Ковалевская Софья,
Кутузов и Пестель —
Полководец прославленный
И декабрист…

Все они
Подрастали в окрестных селеньях,
И разбег их Из этого края идет,
За века испытавшего Лихо-лишенья,
Потерявшего Битвам-сражениям счет.

Есть здесь город,
Каких у России немало.
Но не каждый
Такою судьбой наделен.
Сколько раз
Вражья сила его разрушала,
Он вставал,
Как живою водой окроплен.

Город — старый годами,
Но юный — навечно,
Седина на камнях,
Зелень в блестках росы…
Величали его новгородцы
Оплечьем,
Москвичи называли
Предсердьем Москвы.

Поднимаюсь в тиши
На валы крепостные.
Сердцем чувствую:
Древности ветер подул.
И легенды живут,
Наяву вижу сны я…
Уж не здесь ли подслушан
«Хованщины» гул?

Не от этих ли стен
К баррикадам Парижа
Томановская шла,
Спрятав горечь в груди,
Боль разлуки и гнев,
Гнев, что слезы повыжег
И сиянье надежды
Зажег впереди.
Занялась, заалела
Заря новой жизни,
Обретенной, построенной
В битвах, в труде.
Засверкали народы
Свободной Отчизны
Самородками
В обогащенной руде.

Видим в капле росы
Отраженное солнце
И не слышим в оркестре
Отдельной струны.
Край мой — в общем строю,
Край мой — словно оконце:
Погляди —
И увидишь свершенья страны.

С каждым днем
Становилась богаче, красивей
И сильней и приветливей
Родина-мать…
Но врагу не спалось,
Снова прочность России
На удар, на излом
Он пришел испытать.

И опять этот край
Почернел от пожаров.
Не увидишь сквозь дым
Белоногих берез…
Мы, солдаты,
Несли на штыках своих ярость
За тоску матерей,
Горечь девичьих слез.

Мы ее донесем,
Донесем до рейхстага!
Но пока не на запад идем —
На восток,
В глубь родимой земли.
Потому с каждым шагом
Злей скрипит на зубах
Отступленья песок…

2.
…Посмотри, друг мой юный,
Сегодня на город —
На заводы,
Веселые скверы, дома…
Это все создавалось
Не сразу, не скоро!
В этом труд тяжелейший
С темна до темна.

Да, с темна до темна.
Так работали люди,
Только лишь отступила
На запад война.
И ютились в землянках,
И верили — будет,
Будет город!

И краше, чем снился во снах!
Засыпали воронки,
Деревья сажали
(И тебе ведь приятно
Сейчас в их тени!)…
Впрочем, все это —
Послевоенные дали,
А тогда, в отступлении нашем,

В те дни,
Мы оставили
Город Великие Луки.
Мы оставили много селений других…
Эх, солдатская доля!
Страшнее нет муки —
Отступать,
На врага покидать дорогих…

3.
…Речка-реченька Ловать,
Ты скована льдами,
В берегах твоих
Норы врага — блиндажи…
Здравствуй, город,
Ты умер?
Неправда!
Лишь замер.
Мы пришли, мы вернулись,
Ты нас поддержи!

Крепость.
Вал ледяной.
Всюду мины и доты.
Каждый дом
Амбразурами смотрит в упор.
Штурм!
И ринулись в бой наши роты
Неуемной лавиной,
Несущейся с гор…

Город взят.
Только города нет —
Лишь руины.
Пепел черный, да щебень,
Да кровь на снегу…
Сколько жизней угасло
В январской той стыни!
Смерть свой шабаш справляла
На каждом шагу.

Жизнь одна лишь дана человеку,
Одна лишь.
Что ж, беги,
Укрывайся от пуль и от мин?!
Жизнь одна человеку дана.
Это знали
Партизаны, бойцы,
Наш Сусанин —
Кузьмин.

И Виталий Сибирцев,
И Саша Матросов —
Генерал и отважный солдат рядовой.,.
Вот он —
В бронзе стоит у речного откоса
В нашем городе.
Бронзовый, но живой!

Продолжается бой,
Начинавшийся в годы,
От сегодня сокрытые
В дымке веков.
Бой за то,
Чтоб не ведала синь небосвода
Взрывов атомных бомб —
Ядовитых грибов.
И сегодня они, в битвах павшие,
С нами!
Наши мысли, дела
Мы сверяем по ним.
Что там бронзы литье,
Обелиски из камня!
Мы им памятники —
Города создадим!

Жизнь одна лишь дана человеку
Одна лишь!
Всего-навсего столько-то
Каждому лет…
Жизнь одна лишь дана человеку.
Товарищ,
Как же надо шагать,
Чтоб остался твой след!

ЧУЖИЕ

Помолчи!
Помолчи немного.
Слов не надо.
И так все ясно.
Мне — собираться В дорогу.
А тебя не зову.
Звать напрасно!
Понимаю.
Обжито, знакомо
Все в квартире
Уютной твоей.
И не манит черта сказка
Таких вот —
Домашних людей.
Не манит.
Скорее пугает
Как да что там
В далеком краю?!
Понимаю.
Я понимаю
И тоску, и обиду твою.
Ты хотела,
Чтоб я остался…
Замолчал он.
Молчат вдвоем.
Неспокойно
Над круглым столом
Папиросный дым
Заметался.

ДАРЮ ТЕБЕ ГОРОД

Дарю тебе город!
Подарка чудесней
Тебе не подарит никто никогда!
Великие Луки —
Заветная песня…
Тебе эту песню дарю навсегда.
Смотри, как прекрасны
Вечерние парки!
Над Ловатью чайка
Сверкнула крылом
Звезда обелиска мерцает неярко.
Валы крепостные молчат о былом.
Прозрачные дали и синие выси,
И радуги ярче фонтаны в садах…
И дружески теплых
Улыбок
CTO тысяч,
Детей и героев войны и труда.
Они отстояли
В сраженьях наш город,

Из пепла пожарищ его возвели.
За все и за город,
Что светел и молод,
По-русски
Поклон им до самой земли!

***

А жизнь так коротка…
Отсюда вся печаль.

Даже себя
Познать не успеваем.
А неба неизведанная даль?
А что хулим сейчас,
Что воспеваем?
Быть может,
Все совсем, совсем не,так,
Все наше истинное
Ложью обернется?..
Какой-нибудь
Праправнук, прачудак
Своим прапредкам
Удивится, улыбнется —
Мол, надо же,
Как мыслили они,
Наивными какими
Люди были.
Зачем-то пересчитывали дни,
И жизнь свою
Зачем-то торопили…

УЧИТЕЛЮ

Когда о детстве вспоминаю,
Среди картин из той поры
Мне часто видится такая:
Двор школы, полный детворы,
На сердце праздник, но тревожно,
И радуга в руках — цветы.
Мы видим, чудеса возможны!
Так в жизнь мою вступила ты —
Учительница.
Это слово
Нам будоражило умы.
А чудом было то,
Что в школу
Входили полноправно мы.
И годы шли и шли, и груда
Учебников
Росла, росла…
И оставалась школа чудом,
Как тайна птичьего крыла.
Но мы тогда не понимали,
Что крылья нам она растила,
Распахивала настежь дали,
И для пути копила силу.
Мы многого не понимали,
Да и сейчас сквозь призму лет
Оценим до конца едва ли
Свет радости Или печали
В глазах учительницы след.
Мы многого не понимали
И не могли понять в те дни…
И строгих — злыми нарекали,
Озорничая, обижали,
И сами горько обижались.
А нам добро несли они.
И раздавали не жалея:
Бери, бери!
Расти, расти!
Иди, иди вперед смелее!
Иди же!
Доброго пути!
Во всем, что сделано рабочим,
Что инженером рождено,
В заветный день,
Бессонной ночью —
Когда —
Не все ли там равно,—
Но он нашел решенье это,
И в нем есть доля твоего труда,
Учитель!
Ты остался где-то…
В туманном далеке — куда
Мы не вернемся никогда.
Остался где-то…
Нет!
Ты с нами!
И каждый день,
И каждый час.
Ты дал нам Знание!
Как знамя,
Оно ведет по жизни нас.

ЗАВИСТЬ

У девчоночки
Зависть такая в глазах…
Это ж надо —
Сейчас совсем рядом
Королева прошла
В бесподобных джинсах
И с таким
Су пер джинсовым взглядом!
Это надо же, надо!
Такие штаны!
Это ж надо — такая походка!
И девчонка в беспамятстве —
Шмяк! — у стены…
Опрокинулась жизнь,
Словно лодка.
Это ж надо, — упала…
Да нет, так нельзя.
И от зависти не умирают.
Я девчоночку эту
Придумал не зря
И подвел ее к самому краю.
К тому краю, где зависть
Берет свой разбег,
Где и кухня ее и аптека,
Где и сам человек —
Не совсем человек.
А подобие лишь человека.
Пусть заглянет.
Быть может, поймет и решит,
Что завидовать,
В общем, не стоит.
Надо попросту жить.
Вот от зависти щит —
Жизнь!
А все остальное — пустое.

 

Забытые стихи. Елена Николаева

Забытые стихи1

Елена Николаева
(14.05.1924 — 19.06.2010)

НИКОЛАЕВА ЕЛЕНА НИКОЛАЕВНА  – поэт, прозаик, член Союза российских писателей,  участник Великой Отечественной войны.
Родилась в с. Вздрючек Куньинского р-на Псковской обл. Русская. Окончила Великолукское медицинское училище в 1941 г. Призвана в Красную Армию 26. 10. 1941г. Служила полевой медсестрой на Ленинградском, Калининском, 1-м Белорусском фронтах в звании мл. сержант, затем в 783-м санитарном батальоне 16-й воздушной Армии. Встретила Победу под Берлином.
После окончания войны осталась работать в военной части оккупационных войск в Германии по вольному найму. В 1949 г. вернулась в СССР на родину мужа в город Сталиногорск (ныне Новомосковск) Тульской области.В ноябре 2000 года переехала на постоянное жительство к детям в город Великие Луки.

Награждена орденом Отечественной войны 2 ст., медалью «Ветеран труда», юбилейными наградами.

Встреча в Адлерсхофе

Вступление

Бои отгремели и победные трубы уже отзвучали,
уже на немецкой земле рассеялся дым.
А в зонах США, Франции и Англии
русские женщины ждали,
когда их снова отпустят на волю — к родным.

I
Адперсхоф разбужен женским криком;
русских пленниц хлынула река.
Солнце осветило их улыбки,
разогнало тучи-облака.
Вот они то плачут, то смеются:
от тюрьмы фашистской спасены!
И глядят они с глубокой грустью –
их сердца неволей сожжены.
Мимо их проходит “эскадрилья”,
строго и легко чеканя шаг:
на “приколе” боевые крылья, з
а плечами тысячи атак.
Мимо… мимо… плотно губы сжаты,
грустен и суров солдатский взгляд:
“Эх, родные, милые девчата!” –
так глаза пилотов говорят.
Может быть, здесь чья-нибудь подруга,
Moжет быть, жена и даже мать…
Женины проходят друг за другом,
и конца идущих не видать.
Вдруг одна метнулась из потока!
Майской синью вспыхнули глаза,
над бровями вьётся светлый локон,
на ресницах жаркая слеза.
Словно чайка крыльями взмахнула,
руки подняла над головой,
бросилась к пилотам:
— Шура! Шура! —
и пилотов расступился строй.
Капитан шагнул к блондинке, молча,
крепко обнял, встречей поражён.
Будто солнце встало среди ночи,
будто наяву приснился сон.
Как в бреду, он шепчет:
— Оля, Оля!
Выпивая сладость этих слов.
С ней ходил он в небо огневое,
за неё громил в бою врагов.
Так внезапно налетело счастье!
То, что с болью снилось по ночам…
Ветер тронул старенькое платье,
волосы рассыпал по плечам.
Оля быстро разомкнула руки,
отшатнулась, опустив глаза.
Капитан склонился к ней в испуге:
— Что с тобой, любимая? — сказал.
— Пряча руки, Оля отвечала:
— Руки изуродовала я.
Чтоб не делать бомбы там, бывало,
жгла и говорила: пусть болят,
А потом, чтоб раны глубже были,
мелким посыпала табаком.
Вера в бога придавала силы,
и друзья делилися пайком.
Худо было, не бывает хуже!
Всё. Прощай! Отстала я. Бегу.
У меня семьи не будет — мужа…
Рассказать всего я не могу.
Дрогнули ресницы золотые,
глянули небесные глаза –
самые прекрасные, родные!
— Не пущу! — ей капитан сказал.
Но она уходит с тихим вздохом,
боль черна в распахнутых глазах.
Туча вдруг легла над Адлерсхофом,
и внезапно грянула гроза.
— Ольга, стой! — он преградил дорогу,
я пронёс тебя сквозь всю войну! —
и добавил, сдвинув брови строго,
— ты жива. Тебя Люблю одну. —
Притянул к себе, любуясь ею, —
ты нужна мне, Оля; навсегда!,
— Шура, милый, лгать я не умею!
Знай, я жертва вражеских солдат…
Он качнулся вдруг от острой боли,
рана вновь открылася в груди.
— Олечка, — держась за грудь рукою,
Попросил ее: — Не уходи!
— Господи! — к нему прижалась Оля,
Будто в сердце ей вонзили нож. —
Это я пришла к тебе с бедою!
— К счастью, Оля, если не уйдёшь.
Только вместе всё забыть сумеем.
— Нет, родной, мне не забыть тех мук.
Но люблю, люблю тебя сильнее!
Не уйти мне от тебя, мой друг!
— Милая, я так мечтал об этом
на распутье огненных дорог!..
Солнце осветило ярким светом

Адлерсхоф — немецкий городок.

МЕЧТА СБЫЛАСЬ

Мезенцеву П.Г., участнику Великой Отечественной войны, 1-й Белорусский фронт, г. Новомосковск,

1
От слёз глаза солдатки
потускнели.
Седые ниточки пробились
на висках.
Не пишет муж, кружат войны метели.
В беде она с малюткой
на руках.
И вдруг нежданно
распахнулись двери,
Вбежал солдат,
как ветер, со двора.
Глядит солдатка
и глазам не верит,
А он кричит ей
весело: “Ура”.
Глаза его искрятся
молодые,
насквозь прокурен
фронтовым огнём.
“Встречайте, — говорит, —
мои родные!
Не плачь, женуля,
всё переживём!”
2
Мелькнули дни
и скрылись на закате.
Опять на фронт, опять
разлуки боль.
Не спят они,
продлить желая счастье,
Согреть свою
озябшую любовь.
И ходят в небе тучи
грозовые,
земля дрожит под
разрывным огнем.
Идут часы невольно
роковые,
Растёт война
сильнее с каждым днём.
Враг рыскает, крадётся
хищным зверем.
Всё глубже след кровавый
вдоль дорог.
Ликует враг — успехи
в сорок первом –
И чёрной смертью ползает
у ног.
Лицо платком
солдатка чёрным скрыла,
Чтоб враг не видел
ни лица, ни слёз.
Она их взглядом огненным
палила,
Пронзить хотела каждого
насквозь.
И грянул гром — наказан
враг сурово.
Солдатка Надя снова
писем ждёт.
Ей пишет Пётр: “Приеду,
Надя, скоро.
Мы всё быстрей, быстрей
идём вперёд.
За Польшу фронт наш
Белорусский бьётся.
Уж Люблин взят и
Познань на пути.
Ещё немало крови
здесь прольётся,
Но до Берлина надо
нам дойти”.

3
За шагом шаг — арена
шире боя.
Ещё удар, и Франкфурт
будет взят.
Вновь тянет связь сквозь
море огневое
Связист полка — Пётр –
Гвардии сержант.
Снарядов град обрушился
лавиной,
Раздался взрыв над самой
головой.
Пётр падает, контужен
взрывом сильным.
Открыл глаза, сказал себе:
“Живой”.
Но в руку правую осколком
ранен,
И стал зубами открывать
затвор.
Оглох совсем и видел,
как в тумане,
Но бил врага, расстреливал
в упор.
Свалился он и потерял
сознанье,
Когда затихла вражья
сторона.
Нашли его почти уж
без дыханья,
Но жизнь была
герою спасена.

4
Жена в тоске, отчаянье,
тревоге:
Вновь писем нет,
вдали гремит война.
Не спит она, выходит
на дорогу,
В ночи весенней
с думами одна:
“Ну почему мне нет нигде
покоя?
Каким-то я предчувствием
полна.
Да-да, бывает, говорят,
такое,
Плохое что-то”, — думает она.
Весь день томил, был долгим
и тревожным.
Идёт она со смены
трудовой.
Торопится: “Письмо пришло,
быть может?
Ах, только б знать, что он,
мой друг, живой!
Да, вот письмо!” –
Сквозь слёзы строчки
скачут:
“Не плачь, жена, но знай –
я инвалид.
Для жизни, Надя, много
это значит,
Пиши мне прямо, сердце
что велит”.
Она с обидой шлёт письмо
такое:
“Я жду тебя! В том нет
твоей вины!
Ты не с гулянья – воин
с поля боя!
А жёны ждут живых мужей
с войны”.

5
Он шел домой…
Какое это счастье,
Когда солдат, закончивший
войну,
Идёт домой от смерти
и ненастья,
Чтоб долго жить
и обнимать жену.
И легче боль, и меньше
раны ноют,
И жизнь светла от ласки
милых глаз.
И счастлив он, доволен вновь
судьбою:
Мечта солдата главная
сбылась.

ПО ВОЛЕ БОГА

Земля России велика,
но все равно по Воле Бога,
в наш бедный край издалека
приехал мастер ненадолго.

Увидел на холме он Храм –
лихих взрывателей следы,
одни руины были там –
былой священной красоты.

«О, бездна подлости земной
людей с душой чернее ночи!
Я вызываю вас на бой!
На бой! Иуды, род порочный! –

Так в гневе мастер говорил,
весь мир преступный обвиняя.
Не зная подлости мерил,
не видя ей конца и края.

Он долго на холме стоял,
душа металась, негодуя…
И Храм священный оживал,
и хор, поющий аллилуия.
Июль, 1999 г.
Кунья.

МЕДСЕСТРА

В комочек сжалась.
Села у костра.
Холодный ветер
Обжигает плечи.
Не отогреет руки
медсестра:
Ей кажется,
Что холод этот
вечен.
А ей бы лечь
И выспаться хоть раз
За долгий путь войны
по-человечьи
И отдохнуть,
Чтоб гром войны
не тряс
Хотя бы день один
всего
Иль вечер.
А сон берет.
Все дальше голоса…
Смыкаются ресницы
поневоле.
Подходит мать
И смотрит ей в глаза…
Родным теплом
Повеяло до боли.
— Откуда, мама!
Мамочка моя
Ты здесь со мной?! –
К ней бросилась
навстречу.
И, вздрогнув,
Отшатнулась от огня…
Холодный ветер
обжигает плечи.

* * *

Спасибо, жизнь!
Спасибо, что ты есть.
И детский смех
Звенеть под солнцем
будет!
Спасибо, что надежды
дух воскрес
И веру в Завтра
Обретают люди.
И никакому злу
не устоять!
Волна сотрет
С большой ладони века…
Несет ребенка,
Улыбаясь, мать.
Спасибо, жизнь,
За разум человека!

МОЙ ГОРОД — ВЕТОЧКА РОССИИ

Люблю вечерний город мой,
когда усыпан весь огнями,
как небо звездное над нами,
красив и летом, и зимой.

Особенно издалека
еще он кажется красивей.
Мой город — веточка России,
бедой измученный пока.

Но каждый, кто включает свет,
и принимает в том участье,
творит невидимое счастье
и оставляет добрый след.

Я верю: день тот недалек,
когда отпляшет «дикий» ветер
и светом золотым осветит
России каждый уголок.

У КРЫЛЬЦА РОДНОГО

Пляшут над полями вьюги да метели,
стелются ветрами мягкие постели.

А вдали деревня над рекой широкой,
темные деревья под горой высокой.

Чуть видны домишки в снежных белых шапках,
Как толпа мальчишек в заячьих ушанках.

Вдруг несутся сани! Невообразимо!
С белыми усами дед промчался мимо.

А потом вернулся и сказал сурово:
«Подвезти берусь я до села Михнова».

Я, не медля, в сани. Конь помчался снова.
Вижу под усами парня молодого.

Мы заговорили, потянулись в детство:
земляками были, жили по-соседству.

И меня он обнял, чтобы не упала,
ехали мы полдня, вьюга не стихала.

Вот уже сквозь вьюгу показались крыши.
«Плачешь? Эх, подруга» — говорит мне, слышу.

У крыльца родного, с ним когда прощались,
Он сказал мне снова: «Редко приезжаешь».

Мама дверь открыла: бледная, худая.
Тут я все забыла, маму обнимая.
Декабрь 1964

БЕДНЫЙ ПЕС

С глазами мокрыми от слез
иду тропой знакомой,
идет со мною рядом пес,
как в детстве я, — бездомный.

В глаза так жалобно глядит,
о чем сказать он хочет?
Бездомный бродит он один,
один и днем, и ночью.

Дорожный хлеб свой отдаю,
кормлю его с ладони
и вспоминаю жизнь свою
в чужом, холодном доме…

Ах, бедный, бедный, бедный пес!
Помочь тебе я рада.
Виляет твой от счастья хвост —
так мало бедным надо.

В чужом ли доме в уголке,
в лесной ли я избушке
от детских сказок вдалеке
без хлеба, без игрушки –

так вот жила и хлеб порой
неделями не ела.
Ходила по миру с сумой,
обиженных жалела…

Смотрю в печаль собачьих глаз:
слезинки в них искрятся.
Я зарекалась сотни раз
назад не возвращаться.

УЛЫБКА

Улыбку не прячьте.
Улыбка, как солнце.
И утро иначе
с улыбкой начнется.
С улыбкой моложе,
красивее люди.
Улыбка поможет
любить, кто не любит.
Улыбка, как песня,
во всем помогает.
И жить интересней
с улыбкой бывает.
А встретите друга
и он улыбнется.
Вам злющая вьюга
в ответ засмеется
и будет кружиться,
как кружатся в вальсе.
С улыбкой живите,
улыбка всех красит.

ПЕРЕЖИВЕМ ЛЮБЫЕ ХОЛОДА

Стареем мы, а город наш светлей,
красивее становится с годами.
И тихими, и быстрыми шагами
шагает он дорогою своей.

Считаю я знакомые шаги
и говорю: «Держись, хороший мой!»
Нам трудно всем холодною зимой
и дороги сегодня сапоги…

Но есть у нас желанная Весна!
Придет она в назначенное время.
Она всегда нам праздники несла
и становились лучше мы, добрее.

Переживем любые холода,
пока любимый город вместе с нами.
К нему привязаны мы навсегда
и светлыми и трудными летами.

И, если вдруг такой наступит час,
что мне расстаться с городом придется,
друзья мои, я не забуду вас,
пока в груди живое сердце бьется.
3.09.2000 г.

НРАВИТСЯ

Мне нравится улица шумная,
И нравится дня суета,
И ночь молчаливая лунная,
И звезд золотых красота.

Все в мире так просто и сказочно,
но сердцу неведом покой:
простое бы сделать загадочным,
загадку бы сделать простой.

Порою иду я усталая
и грустные думы несу:
как в прожитом мало узнала я!
Как будто блуждала в лесу.

Как мало! Но годы уж пройдены,
а их бы мне снова начать.
Чтоб с новой мечтою о Родине,
ей что-нибудь ценное дать.

Жить больше и больше мне нравится
под бурный космический бег.
Но главное в том, что мне нравится:
Красивый, большой ЧЕЛОВЕК!

НЕ ГОВОРИ
Не говори, что ты меня не любишь.
Не говори, что было, то прошло.
Ты никогда, я знаю, не забудешь
то волшебство, что сердце обожгло.

Одна звезда вечерняя над нами,
Одна Судьба, одной зари рассвет,
И песнь любви над синими волнами
еще летит живым дыханьем вслед.

А в тишине безмолвной шепот нежный
слетает с губ, как жаркая слеза,
И смотришь ты с любовью и надеждой
в мое лицо, целуя мне глаза.

Сердца стучат так громко и тревожно,
весь мир лежит разбуженный у ног.
Нет, разлюбить, я знаю, невозможно!
И ты забыть любви моей не мог.

И, знаю я, что сердце не остыло,
ведь ты и я — Созвездие одно.
И все святое, что когда-то было
нести, как свет, нам в жизни суждено.

ВЕСНА

Стучит капель весенняя, стучит ко мне в окно.
Какое настроение!
Весеннее оно.
Летит Весна кипучая, сражается с Зимой.
С последней снежной тучею ведет последний бой.
Несет земное счастье и солнце, и тепло.
Рассеялось ненастье — ручьями утекло.
А над землею кружится весенний ветерок.
Он превращает в лужицы наскучивший снежок.
В природе оживление и легкость на душе.
И радость, и волнение:
Весна, Весна уже!
Апрель 1950

МАЛЬЧИШКИ РОССИИ

Мальчишки за партами в школе,
им кажется, время застыло.
А мысли их в солнечном поле
и лекции слушать тоскливо…

Такие они непоседы!
Бежать бы, бежать хоть куда.
А будут сквозь бури и беды
водить корабли, поезда.

И вдруг ураганные силы
пожаром окутают дни!
Не дрогнут мальчишки России! –
солдатами станут они.

Отчаянным, юным, красивым
девчонки сердца отдадут.
Таких вот мальчишек России
Героями дня назовут.
Февраль 2001

БАЛЛАДА О СОЛДАТЕ

Последний залп,
последний выстрел
в цветущем мае прозвучал.
Погас в ночи последней искрой,
заглох, затих и замолчал.

На грудь земли
чужого края
Душа солдата прилегла.
Над ней взлетела тишь земная
и распростерла два крыла.

На крыльях
россыпь золотая
и свет, как стая голубей.
Душа солдатская святая
звезде молилася своей…

Окончен бой
большой и страшный.
Солдат готовился домой:
в последней схватке рукопашной
он покачнулся над землей…

И ветер тут с родного края
к нему тихонько подошел:
припал, как сына, обнимая,
солдату стало хорошо.

Он взгляд на север
вдаль бросает –
слезинку некому стереть…
Рассвет над миром оживает.
В тиши прошла немая смерть.
Германия, 1945

ПОБЕДА — ВЫСШАЯ НАГРАДА

Беда не всем была одна,
когда крестила нас война.
Не все стояли в поле ратном…
Войну всю отдали солдатам.
Они построили полки
и «гостью» встретили в штыки.
Строптивость дружно укрощали
и по-солдатски угощали.
Война их за душу взяла
и за собою повела.
Легла на плечи им — несли,
рубила головы — росли.
И, потрясенная, спросила:
— Откуда в вас такая сила?
Они сказали:
— Впредь не лезь!
У нас в груди Россия — здесь!
На них она бросалась,
но
не отступали все равно.
Заткнули душу под ремень,
топтали землю ночь и день.
В мешке еда, в мешке тепло,
в глазах от тяжести — темно.
Ни слез, ни стона — знали:
надо
ПОБЕДА — высшая награда.
Апрель 1979

ЗАОЧНАЯ ЛЮБОВЬ

Восторг любви и горечь слез.

1
Кипели бои на смоленской земле,
деревни зимой засыпало метелями.
Хлевы опустели. Жарко печи топились,
и бабы порой голосили по мертвым.
Лежал аэродром, закрытый лесами,
и самолеты летали и ночью и днем.
Пилоты после боя долго сидели,
рисуя на картах свой завтрашний день…
Однажды в холодный безрадостный вечер
посылки от девушек им принесли.
Веселье туг было! Жребий бросали:
Семену достались шарф и письмо.
В письме две короткие строчки:
«Пусть враг вас боится, а смерть
обойдет». — Ия.
Вглубь сердца проникли эти слова.
Семен написал ей, свернул треугольник,
немного подумал, в конверт самодельный
вложил свое фото, отправил в Сибирь.
С тех пор завязалась сердечная дружба.
Как-то Семен возвратился усталый:
Друзья улыбаясь, конверт подают.
Читает Семен: «Осторожно, не мять».
Тревожно забилось солдатское сердце,
хотелось ему незнакомку обнять.
А строчки письма, как поющий родник,
взглядом к лицу незнакомки приник
и видит он: девушка лучше зари.
Нет, не встречал он такой красоты!
Друзья обступили, им глаз не отвесть.
— Теперь тебе, Сема, не пить и не есть!
Завидуют другу, смеются не зло:
— Ну, что ж, твое счастье, тебе повезло.
И снится им всем шапка черных кудрей,
и взор дивных глаз ночи темной черней,
а в грустной улыбке ряд чудных зубов…
И грустно вздыхают пилоты от снов.
Тоскует Семен и мечтает о ней,
и в сердце любовь все нежнее, сильней.
Он чувствует чудо: стал в битве
смелей!
И жизнь становилась дороже, нужней.

2
Вот прошла зима, а лето
прибежало с теплым ветром.
На полях чужой страны
догорал пожар войны.
Как-то шел Семен с полета,
шлем в руке был у пилота.
Было жарко. Он наган
положил себе в карман.
Вдруг он слышит шорох, свист:
на суку парашютист,
а другой бежит к нему:
— Быть же, гады, вам в плену! –
— Сема зубы крепко сжал
и быстрей наган достал.
На деревьях птицы пели,
фриц сползал с высокой ели;
Летчик их застал врасплох,
громко крикнул:
— Ханде хох!
Фрицы вскрикнули в испуге,
дружно поднимая руки.
Проклиная крепко жизнь,
друг за другом поплелись…
Пишет летчик Ие сразу
по-немецки одну фразу:
«Стало меньше на два фрица
и видна уже граница».

3
Разбили фашистов. Победа звеня,
вернула надежды и радости дня.
Недолго Семен возможности ждал:
невесте он вызов, пропуск послал.
А Ия в тревоге и страхе жила,
и счастью такому не рада была,
но ехать решила, зная одно:
разлюбит Семен ее все равно…
Умчал ее поезд, умчал на Берлин.
Встречать же Семен пришел не один.
От поезда Ия к вокзалу идет,
а Сема за ней эскадрилью ведет.
Вдруг хохот раздался, как гром
позади!
— Ох, Сема, а вдруг вот она впереди?
— Мала и хрома, а ботинок какой!
Заочной любви не бывает простой…
Уйдешь, убежишь от красотки своей.
И хочется Ие с глаз скрыться
скорей.
Но: «Нет, не могу! Этой встречи ждала.
Мечтала о нем и любовью жила,
навстречу пойду. Эх, была — ни была!
На горе иль счастье судьба привела.»
И смело взглянула, — к пилотам идет:
Краснея Семен, от друзей отстает…
Глядят на пилотов, что звезды глаза,
с крылатых ресниц покатилась слеза;
с улыбкой она приветствует всех;
и стало им стыдно за грубость и смех.
Ее окружили, к себе увели
и светлой улыбкой их лица цвели.
— Семен опоздал, — говорили они, —
— он умирал от тоски и любви!
— Я очень хотела увидеть Семена.
Напрасно спешила уехать из дома.
Хотела ему о любви рассказать.
Прощайте, друзья! Не могу его ждать.
Пилоты смотрели ей грустно в глаза
и хором вздохнули, и каждый сказал:
— Нет, нет вас не пустим, остаться должны!
И все были снова в нее влюблены. –
Ждут в клубе нас, Ия! Идемте туда, —
краснели за друга они от стыда. —
Там чудный рояль, вы любите петь.
Мы слушать вас будем, с любовью глядеть.
— Согласна, — с улыбкой Ия сказала
и белое платье из сумки достала.
Оделась она у них за шкафом
и розовым плечи прикрыла шарфом,
кончики туфель видны из-под платья.
Ей алую розу дали:
— на счастье! –
сказали с восторгом, любуясь, они…
Нагрели землю июльские дни.
Но в зале прохладно, красиво так было,
Ия обиду и горечь забыла.
Зал ослепил красотою своей,
И замерла Ия у самых дверей.
Увидела белый рояль у окна
и быстро к нему устремилась она.
Опять засверкали слезинки в глазах
и роза горела в ее волосах.
На шее светилась жемчуга нить.
Боль в музыке Ия решила излить.
Влюбленно смотрели на Ию и ждали:
По клавишам пальцы ее пробежали
и смело аккорд за аккордом берет,
зал замирает, — богиня поет:
«Я на любовь любовью отвечаю,
Не смею чувством нежным пренебречь.
Когда любовь овеяна печалью,
она сильнее сердце может жечь.
Мне, может быть, в судьбу поверить
надо
и в жребий тот, что дарится судьбой.
Приходит к нам, как высшая награда,
такая лебединая любовь.
И пусть судьба сама теперь нас
судит,
не думая, ей в руки отдаюсь.
Любовь приносит столько
счастья людям!
Я это счастье потерять боюсь…»
И флейты нежнее голос звучит,
в открытые окна песня летит.
Семен под окошком долго стоял,
за трусость себя ругал, проклинал.
И хлынули слезы — не мог удержать,
любимую хочет к сердцу прижать.
Легко ему стало и хорошо,
с букетом цветов он к ней подошел,
упал на колени, цветы преподнес
и щеки блестели от радостных слез.
Ия головку склонила свою,
их губы шептали: «Люблю,
люблю».
1969 г.

ВЕСНА

Стучит капель весенняя, стучит ко мне в окно.
Какое настроение!
Весеннее оно.
Летит Весна кипучая, сражается с Зимой.
С последней снежной тучею ведет последний бой.
Несет земное счастье и солнце, и тепло.
Рассеялось ненастье — ручьями утекло.
А над землею кружится весенний ветерок.
Он превращает в лужицы наскучивший снежок.
В природе оживление и легкость на душе.
И радость, и волнение:
Весна, Весна уже!

Апрель 1950 г.

ЛЮБОВЬ БЫЛА СОВСЕМ ДРУГОЙ

Когда кружило нас пургой,
Когда свинцовым било градом,
Любовь была совсем другой –
Была в огне цветущим садом.

Она, как ласточкц в пути,
Нас провожала по дорогам,
К девчонкам льнула
недотрогам
И сердце таяло в груди.

О, нет же, нет!
Любовь всё та!
Мы изменились только сами.
Под голубыми небесами
Ее не блекнет красота.

Да, мы бредем, куда —
не знаем,
Свои незнания смакуя.
Забыли нежность поцелуя
И насмехаться позволяем.

Но целомудрие былое
Вернется к женщине домой!
В душе творение святое
Заговорит само собой.

ТИШИНА

Тишина…
Какое чудо!
Тишина вокруг повсюду.
Ах, какая тишина!
Никогда, нигде сначала
Тишину не замечала.
Майским утром вдруг
она
Подошла в рассвете алом,
На ветвях затрепетала,
Колокольчиком звеня.
Я проснулась, как от жара,
Вниз по лестнице сбежала…
Утро смотрит на меня
Просветленными глазами,
Тишина стоит над нами.
Ах, какая тишина!
Слышу все —
не слышу грома,
Голосов аэродрома…
Это кончилась война!!!
И девчонки зашумели,
Платья легкие надели,
Побросали сапоги.
Застрочили автоматы…
Вы с ума сошли,
солдаты,
Настреляться не могли?!
Перестаньте!
Надоело!..
Тут невеста вышла
в белом.
За столы садимся в ряд.
Гармонист играет польку
И кричат счастливым:
— Горько!
А вокруг цветущий сад.
Солнце ярче стало сразу,
Все как будто по заказу.
Только девушка одна,
Лучше всех девчонок
наших,
Не поет она,
не пляшет,
Так печальна и бледна:
Не вернулся к ней любимый. . .

КРАЙ РОДНОЙ

Отойди, печаль моя!
Хорошо мне снова.
Бедный странник —
это я
У крыльца родного.
Не по воле я своей
Мыкалась по свету…
Нет нигде земли милей,
Как святыня эта!
Все родное:
от цветка
До созвездий неба.
Нет вкуснее молока
И печного хлеба…
Тосковала я сильней.
Как же тосковала!
Сколько в жизни
я своей
Горя повидала…
Ты прости мне,
милый край!
Приюти беглянку.
Не прошу небесный рай, —
Дай с ольхой полянку.

***

Нам в добрую судьбу
Поверить надо
И в жребий тот,
Что дарится судьбой.
Приходит к нам,
Как высшая награда,
От Бога всемогущего
любовь.
И пусть судьба
Нас милует и судит,
Не думая
Ей в руки отдаюсь.
Любовь приносит
Столько счастья людям!
Я это счастье
Потерять боюсь.

Забытые стихи. Светлана Молева

Забытые стихи1

Светлана Молева
(1946—2005)


*  *  *

Тает… Февральская даль
Чуть проблеснула лазурью.
Красят оградки, как встарь,
В синюю краску да сурик.
В честь пресвятого поста,
Душу мирящего с телом,
Возле простого креста
Я помолюсь неумело.

Надпись ладонью протру,
Венчик поблекший расправлю:
Светлая память Петру,
Царство небесное Павлу…
Воды под снегом журчат,
Радости, милые, ждите!
Скоро грачи прилетят
В тихую эту обитель.

В церковь повалит народ,
Звон колокольный прольётся.
Нежная верба вот-вот
Розовым пухом займётся.
И средь высоких берёз
Спустится солнце на пожню
Радостно, словно Христос —
Так что смотреть невозможно!

*  *  *

Летний вечерний покойный задумчивый час.
Тает, дрожит, исчезает серебряный крест.
Здесь мне покоиться тихо-претихо, Бог даст,
Благо пожить мне на свете оказана честь.
Благо все также цветы полевые звенят,
Благо все также струится родимая речь,
Благо была у меня и любовь, и родня, —
Было кого и оплакивать, и пожалеть.
Плитами, плитами крепится древний бугор.
В храмовой сини сирень опадает шурша.
Жаль мне оставить тебя, синеокий простор…
Не улетай, поселись недалече, душа!
Как я узнаю, светлы ли мои зеленя?
Как я узнаю белы ли снега на Руси?
Господи, кто-нибудь там попроси за меня,
Господи, кто-нибудь там за меня попроси…

АНДРЕЙ РУБЛЕВ. «ТРОИЦА»

Да как же я скажу – братья мои, подвигнемся все
Вместе до единого, а сам свое лицо скрою?…
(Летописная повесть о Куликовской битве)

Час вечерний. Спокойные лики.
Под гнетущими сводами свет.
Время ныне в надежде великой
Нам собраться на братний совет.

Братья мы – по страданью и крови,
Что течет по Великой Руси.
Тяжким нимбом сыновней любови
Охватило до боли виски.

Но не будем темны и угрюмы,
Нас не это сюда привело.
Мы издумали долгие думы,
И от них осветилось чело:

С черным соболем, соколом ясным,
Бьющим птицу несмелую влёт,
Велика наша Русь и прекрасна
Даже в черные лета ее.

Час настанет – и слава воскреснет,
Русь сольется в единый поток.
Нас водил по долинам и весям
Не монашеский черствый кусок,

Не во имя благого терпенья
Мы смиряли неистовость тел, —
Но во благо земли и спасенья –
В единении видя удел.

Склоним головы молча, речами
Не умножить дела и почет.
Многим-многие будут печали,
Но и радость большая грядет.

Склоним головы, видя воочью
Все пути многотрудной борьбы.
Не покорствуем, братья, —
Пророчим
Над высокою чашей судьбы.

*  *  *

…Как смирилась, простилась, закрыла глаза –
И открылось мне то, что нельзя рассказать.

Там, ни дня и ни ночи – Молитва без слов.
Там ни дня и ни ночи – Молитва-Любовь.

Там ни дня и ни ночи – Молитва одна.
Ткется тканью живою над миром она.

*  *  *

Утро тихое, лебединое,
Если это сон – разбуди меня:

Навалилися белы-лебеди
На избу мою сзади-спереди,

Шеи длинные выгибаючи,
Грудью стеночки подпираючи, —

Поплыла изба прямо в озеро,
Не видать мне рассвета розова.

Подышу-ка я на окошечко
Да сниму со стены лукошечко:

Птицы зимою кормить – что каяться,
Говорят, что грехи прощаются.

Говорят, грехи отымаются –
Так и бедные птицы маются.

Эх, увидите Матерь Божию,
Так скажите: кормила рожью я…

Ах, с крылечка сбежала быстрая, —
Белым-белые, чистым-чистые,

С поля дальнего наплываючи,
Грудью стеночки подпираючи,

Навалились снега, как лебеди,
На избу мою сзади-спереди…

*  *  *

Какой немыслимый простор!
Какие дали, реки, избы…
Жить,
Жить всегда!
И чувство жизни
На миг охватит,
Как костер.

А дальше –
Не хватает глаз:
Так ярко,
Холодно,
Печально,
Так вдохновенно до отчаянья,
Как будто все – в последний раз.

*  *  *

Да, ты, Россия, – «баловень судьбы»,
Взлелеяна с железным постоянством…
По всей земле раскопаны гробы –
На всем твоем немыслимом пространстве!

Все было, все – в минувшие года.
В скитах горели, в рубище ходили,
Но край погоста падшим – отводили…
И так, как ныне, мертвых – не судили.
Все было, все! Но это – никогда!

Все было, все! Опричнина, острог,
Заплечный мастер шел в рубахе красной,
И кровь лилась… Но подымались в срок
На той крови Воздвиженья и Спасы.

И кто посмел бы осквернить уста
Пред церковью Воздвиженья Креста?
И сколько жизней отдано за честь –
Нам храмов в память их не перечесть:

Князья, крестьяне, вои и святые…
Мне Жизнь Руси читать не стыдно днесь
В старинных книгах с пряжками литыми.

…И было так до нынешних времен.
Да в Новой книге сгинуло куда-то:
Ни городов исконных, ни имен –
Одни враги,
Буржуи
И Антанта!

Там льется кровь – «за будущую жисть»,
И козырька, смеясь, коснулся гений…
И в чистом поле, преломив колени,
Там две России намертво сошлись…

Неужто нам История не впрок
И на чужом пиру мы снова гости?
И тот же ворон на кресте дорог
Долбит, скучая, вымытые кости.

Так что же мы?
Куда мы все грядем?
Где судный день закончится жестокий?
Не страшно ль нам,
Что каинов в пророки
Средь страстотерпцев наших возведем?

Поберегитесь! Мы сошли с ума.
О чем кричим? На что мы тратим силы?
Издревле знали – черная чума
Настигнет тех, кто ворошит могилы.

На край погоста отнесите прах.
Он только прах. А мы – плохие судьи.

Ну что ж… судить за совесть – не за страх
Не всем дано. Мы с вами просто люди.

Нам разобраться не поможет месть,
И с мертвых поздно спрашивать ответа.
Откройте Книгу, запишите: «В лето…
Минули зло, и тягость, и наветы.
И мирны наши долы. Ибо есть
Превыше нас Отечество и честь».

*  *  *

Пора нам всем понять, что мы представляем
собой существенную ненужность и
никому не нужны, кроме Бога.
(Митрополит Вениамин (Федченков)

Целый мир –
И звезды, и долины,
Радость, слезы, песни и рябины, –
Все, что мнилось жизнью и судьбой,
Унесу однажды я с собой.
Унесу туда, где света малость
Поглощает змей вселенский – хаос,
И, смиряя ужас и восторг,
Стану там, куда укажет Бог.
Стану там – пылинкой перед бездной,
Перед тьмой – заградой бесполезной.
…Но откуда, ширясь и светя,
Новый мир, неведомый и сильный,
Вдруг родится – мир Отца и Сына,
Где резвится голубь, как дитя.

Забытые стихи. Ольга Недоступова

Забытые стихи1

Ольга Недоступова
(22.11.1961 — 25.06.1992)

 


О моей стихии

Мой парус буря истрепала,
А до желанного причала
Так много неизвестных миль.
Мое суденышко непрочно:
Безумьем было душной ночью
Поверить в неизменный штиль.

Плескалось море в звездном свете,
Но молодой веселый ветер
Мой парус высмотрел во тьме…
Лаская теплым дуновеньем,
Он отсчитал судьбы мгновенья —
И с парусом не сладить мне!

А ветер пел и рос, мужая,
Мой челн в тьму страсти погружая,
Хотел мой парус подчинить…
Средь звезд, стихий и песен моря —
Так ветер ли теперь винить!!

* * *

Я — неизведанность звезды…
Из бездн веков, из тьмы беды
Я на Земле предстала Гостьей.
По истечении Судьбы
Все смыслы кажутся грубы
На позаброшенном погосте…
Но неба звездное вращенье
Пошлет и мне свое прощенье;
Светил обители тихи…
И два крыла мне вдохновенье
Подарит для отдохновенья;
И облаком плывут стихи…

* * *

В море людском на обломке беды
Я выплывала на берег надежды;
Там, на песке, оставались следы
Звучных стихов, сочинявшихся прежде …
Прежде, чем в обжиг попала душа;
Прежде, чем сердце познало усталость;
Прежде, чем ломаного гроша
От разоренной мечты не осталось…
Трескались губы без слов доброты,
Словно земля от мучительной жажды,
Был в злых камнях и осколках мечты
Берег, достигнутый мною однажды.
Но из моих своевольных стихов
Средь изобилья верблюжьих колючек
С диким упорством
взрастает любовь —
Жизни упрямой трепещущий лучик.

* * *

Сошло благословение с небес:
Нести душе искомый ею крест;
Крест веры, без которой жить нельзя…
Зовет и нас исконная стезя!
Во имя чести, совести, любви
Отчизна горькая, меня благослови
На долгий путь средь обозленной тьмы.
Да сохранили б только веру мы!
И донесли б до радостных времен
Дух совести, которым был силен Народ Руси…
Взошла моя звезда
Над тьмой дороги в смутные года,
И выпала мне солнечная честь
Любовь на перепутицах пронесть.
Вселенная не стоит ни гроша,
Коль от любви не крещена душа!
Прорвется луч сквозь озлобленье тьмы –
Да сохранили б только веру мы!

Вслух

1.
Мне двадцать пять на свете отжилось
Так весело, безоблачно, упрямо,
Что седину отыскивает мама
В беспечной золотистости волос
Моих…

2.
Когда угасли отзвуки страданья
И отцвели желанья без следа,
Как червячок в суть зрелого плода,
Любовь вошла в мое cуществованье.

3.
Что взять с собой за смертную черту:
Надежды скорбь, печалей красоту,
Любви неповторимость!..
Что же
Мне взять с собой, чтоб горем не тревожить
Меня любивших…

Забытые стихи. Андрей Власов

Забытые стихи1

Андрей Власов
(1952-2008)

 


*  *  *

Давняя тайная блажь – на ходу, на бегу,
будто обвал посреди старосветского вздора.
Это не я говорю – разве я так смогу?
разве рискну? разве выпрямлюсь до разговора?

Это не я. Это явлено издалека.
Это неявных щедрот вызревающий колос.
Я лишь орудье Господнее: горло, рука –
нечто извне превратившее в почерк и голос.

П. Горбунову

Пропусти меня, ночь, пропусти – ну хоть раз – не мишенью,
не шарахаться шорохов, только с порога – чужак,
пропусти меня в август услышать смятенье и шелест,
запрокинувшись к звёздам, как если бы к звёздам сбежав.
Пропусти меня в Спас, в ворожащие кроны и крыши,
в Божий сад, в спелый свод, на который не хватит молитв,
пропусти меня в мир, где негаданно длятся и дышат
позабытые в этой далёкие жизни мои.
Пробавляясь грошовым, к столетним стволам прислоняясь,
бредил вслух, торопя, как калиткою хлопнет – «Тесней!»
Пропусти меня в август, на муку, на крест, на Солярис,
где минувшее – плоть, пусть не так, не на столько, но с ней.
Пропусти меня в август, где звёзды и кроны полощет,
как в щемяще других, где такие же бродят в бреду,
перебором листвы – осторожным, вслепую, на ощупь,
точно яблони шарят в чужом и чернейшем саду.
Я хочу, чтобы память была, как касанье, – не сниться,
а как август, как в август, – руками нашарить в листве.
Пропусти меня с ним шаг ступить и немыслимо слиться,
как тогда, как тогда – в бесконечном и добром родстве.

*  *  *

Когда твоей крестной муки срывают кран
и гонят тебя, как зверя, на твой распыл,
Пилат умывает руки: «Ты выбрал сам», –
как будто на деле верит, что выбор был.
А был тебе голос тайный, что выбор – грех
и что не дано иного. Пусть мир оглох,
есть только предначертанье и боль за всех,
покуда ты верен Слову и Слово – Бог.

*  *  *

Все пройдет и проходит, а Ты проходить не спеши,
коли наша звезда отвернулась от нас и ослепла:
на краю милосердья, на скудных последках души –
все равно устоим и опять возродимся из пепла.

Революции, смуты, бесстыдь, крохоборство «реформ»,
прямизна послесловий и витиеватость прелюдий,
все сведется к тому, чтобы мы добывали прокорм
для себя и своих оголтелых кормильцев и судей.

И опять, путешествуя из ниоткуда в нигде,
в череде коренастых дождей и лубочных картинок,
на сквозь зубы нацеженных сотках, в подушной узде,
ковыряя запущенный, затравянелый суглинок,
обживаем свой угол, врастаем в сермяжный уклад,
забываясь на ноте простой и суровой.

И пытливое небо вбирает рассеянный взгляд
стороны робинзонов, где все по нулям и по новой.

*  *  *

И всяк при своем (не своем), и все вместе похожи.
Короче – смердит.
Не боги горшки обжигают? – я помню, и все же, и все же:
немножко от Господа – не навредит.
И это не горние выси, не дальние дали,
не явочный дух –
нет, это всего лишь такие простые детали,
как совесть и слух.

*  *  *

При хожденье в печать, что ни ходка – прикол и сюжет:
отсылаешь стихи, обнадеженный словом приватным,
чтоб, два года спустя, получить… публикацию? – нет! –
адресок-извещенье о некоем конкурсе (платном)

в виде новой наживки, крючочка, мол, на тебе – жри,
графоман стоеросовый, лох от сохи да телеги,
или – ноги в охапку и рысью – по членам жюри,
подучась хитроумным подходцам из книжки Карнеги.

Отравись полной ме-е-рой на кухнях приме-е-рных ме-е-ню
(что кому предпочтительней), но, становясь на котурны,
пой и веруй, как будто не нюхал семь пятниц на дню
и не в курсе убоя из практики литературной,

этих лунных ландшафтов на почве берез да осин,
трескотни о духовности там, где духовности – клизма.
Не гнушайся, подвой со слезой про спасенье Руси
в строевом православье взамен строевого марксизма.

Впрочем, юмор увечен. На низкой и вязкой струне
довод битого разума прочего дальше и дольше.
Коли в храме торгуют, пройди от него в стороне,
как босота, и помня, что Господа во поле больше.

А сердчишко заходится, стонет… – Уймись, идиот!
Ты ж на пятом десятке, забудь эти читки и верстки:
изведешься впустую, пока до тебя не дойдет,
что опять – шулера, и опять – обыграли в наперстки.

Нет уж – дудки! не надо, довольно, достаточно, из
этой ли-те-ра-ту-ры, где жухнешь, как рыба на суше,
в никуда и ничто, но от этих блатных экспертиз
и постыдных потуг достучаться в их мертвые души!

Доверяясь заветам других: путеводных светил,
не проси, не ловчи, не сфальшивь ни на гран, ни на волос.
Ты не гож в конкурсанты. Ты жизнью за все заплатил
и в кромешном отчаянье выстрадал СОБСТВЕННЫЙ голос.

*  *  *

Гори, гори, падучая звезда,
сжигай мосты – пусть путь назад провален.
Какое счастье сгинуть без следа
из толковищ, из сплетен и из спален!

Гори, гори… Мне больше дела нет
по чей хребет раскручены колеса.
Какое счастье умолчать ответ
там, где не смеют задавать вопросы!

Какое счастье быть не заодно
с удушьем доморощенных америк
и знать, что все устроится само
и ты пройдешь сквозь этот мнимый берег!

 

*  *  *

Говоришь «плоскодонка»? – любое название блеф,
просто помесь мычанья да ощупи с тыканьем пальцем:
дно не может быть плоским, поверхность имеет рельеф,
то есть все относительно, ибо, утративши кальций

однозначности, слово, что кроха, гулит,
примеряя обличия, перевирая картины,
из которых обычному глазу лишь век-инвалид
и доступен на чуть, впрочем, глаз – инструмент примитивный.

Далеко-далеко наважденья, наития, шир,
шире здешних широт, прозорливее здешнего зренья
то, что зреет в тебе прежде, чем изливаться на мир,
то, что было тобой до тебя и в другом измеренье.

Говоришь «плоскодонка»? – и впрямь твоя правда скудна,
словно эхо плюгавых вершин и пугливого зверства.
Эта перегородка не дно, а пародия дна,
ибо не было дна, и взаимные бездны разверсты.

Посошок

«И душа моя выпросит неба кусок,
побираясь в развалинах сна»
Геннадий Кононов

Не умея иметь, мы умеем терять,
обкорнавши цифирью тире.
Что ж теперь группу крови твоей примерять,
Забываясь в родном словаре
На чужом общаке, где никто не воскрес,
Распознав за незримой стеной
То, что плачем и причетом низких небес
Отдавалось кости теменной,
То, что тайно нашёптывал некто никто
В криминалом чреватой глуши,
Баскервильскими фарами поздних авто
Раздевая потёмки души
И развалины сна?
Финиш танцев навзрыд,
Сумасбродств и вершин на вершок
Не страшит: я и сам прежде времени сыт
И согласен испить посошок
За тебя, за себя, за спасительный кров,
За ответ на увечный вопрос
Станционных смотрителей утлых углов
В листопаде утраченных грёз.

*  *  *

Далеко-далеко – на волне, на луче, на мольбе –
в распрямленном и нерукотворном, в природе природы,
только там, где уже ни тебя, ни подобных тебе
соглядатаев и копиистов, увечного сброда

распрядителей тем, что неведомо, вчуже, вовне
оскопленных трехмерностью узких зрачков и привычек,
только там, в стороне, далеко-далеко в стороне,
для которой по счастью не найдено слов и отмычек.

Что ты можешь? присвоить названье? навесить ярлык?
даже кроны и гребни не стоят подобных америк,
ибо выше и шире дареных систем корневых,
как деревья растут и волна выбегает на берег.

Далеко-далеко… Ты напрасно глаза проглядел:
при своем багаже ты заложник немыслимой встречи,
ибо свет беспределен, а всякое слово – предел,
ибо ткань истончается и выпадает из речи.

*  *  *

Мне давно всё едино – на дне, на плаву,
я давно безразличен к блажным и облыжным,
где-нибудь как-нибудь я свой век доживу
под всегдашним давлением верхним и нижним.

Поперечный устоям души капитал
не похерят уже ни капрал, ни священник.
Все достали меня и никто не достал
(мимо кассы палили, видать, мимо денег).

Вот и чудненько. Загодя зная итог,
ни о чём не прошу, ничего не мусолю.
Пара-тройка друзей да поклонниц пяток –
вот уже и читатель. Мне этого вволю.

Где-нибудь… что-нибудь… как-нибудь… как с куста…
Пусть здесь всё преходящее и проходное,
пусть давно всё едино, но совесть чиста
перед Господом Богом и речью родною.

Марионетка

Это ведёт незримо, и эта власть
необходимее мудрости мудрых книг.
То, что её помимо, – не в кайф, не в масть
и не смертельно – даже пусть в кость и в стык.
Ибо немного значат мыльные пузыри,
кущи кофейной гущи, подсчёт ку-ку.
Коли язык утрачен – не говори
или смени партнёра по языку.
То, что серьёзно, ещё не совсем всерьёз,
так что пустым отчаяньем не греши,
а препиранья с миром себе под нос –
больше привычка, нежели крик души,
больше натура. Коль не сменить кровей,
не суетись, не шустри воровским трудом:
ты под своим числом, под звездой своей
определён единожды и ведом.
Чтобы пройти, как должно, свой путь земной,
это куда существеннее, чем тропа.
Не оборви верёвочку за спиной –
привод любого сюжета, поступка, па.
Чувствуешь, жертва сглазу, такой-сякой,
впору качать права да крушить бока,
но обрываешь фразу, махнув рукой,
будто бы по приказу издалека.
Воды сомкнутся, прощально блеснёт блесна…
– Выдернет, вытянет, чтоб отыграть на квит
смятым обрывком впервые цветного сна
неба закатного малахит.
Чтобы ни выпало – аут, расход, распыл, –
выдернет, вытянет из лабуды любой
Тот, Кто тебя задумал и сотворил
по своему подобью, но не собой.

*  *  *

(последнее, неопубликованное)

Вот уже и апрель, а еще не финал
удалить наболевшую жизни занозу
(все тащил и не вытащил).
Все просил: «Забери», – а Господь не забрал,
бережет ли, мурыжит, вливает глюкозу
по исколотым венам… Видать, не сезон
без больнички влететь под пиковую фишку.
Может, впрямь существует какой-то резон
задержаться и сделать последнюю книжку…

*  *  *

Тузы из рук или обуза с плеч –
не то, не так… А вся-то недолга –
прочувствовать, проникнуться, просечь:
ты получил своё от пирога.

Не стоит городить да бередить,
что жизнь была,
пора благодарить и выходить
из-за стола.

Забытые стихи. Алексей Маслов

Забытые стихи1

Алексей Маслов
(24.05.1961 – 15.09.2008)


Еще два возвращения Одиссея

1
Да,
я придумал Троянского коня,
ослепил Полифема,
прошел между Сциллой и Харибдой
и даже слышал пение сирен…
Но я не хотел идти на эту войну –
Паламед
заставил меня хитростью.
Так почему же ты,
Пенелопа,
не дождалась меня?
Почему ты вышла замуж
за Антиноя?..

Какой же ты слепец,
Гомер!

2
Как только наш корабль
отошел от берега Итаки,
я бросился в море
и вплавь добрался до суши.

Не гневайся, Зевс!
Ведь у меня дома
жена и ребенок.
Разбирайтесь сами
с Еленами прекрасными,
ослепляйте циклопов,
слушайте пение сирен
и спускайтесь в царство Аида.

А Паламеда
я все равно убью –
скотина!


***
поэты
пишущие совершенно неземные стихи
зачастую обожествляют
совершенно земных женщин

а эти женщины
кажущиеся поэтам неземными
обычно стремятся
к совершенно земным мужчинам
которые им кажутся богами…

впрочем
так думают не женщины
а поэты
пишущие совершенно неземные стихи

в просторечии
это
называется
любовь


***
обняв меня
она нарисовала
черной тушью
на моей белой рубашке
иероглифы любви
и смахнула слезы
с кисточек ресниц
обняв меня
на прощание


***
Когда Бог
сотворял Землю
наверняка
рядом с ним
была женщина
а потому
очень интересно:
слушая ее советы
поступал ли он
наоборот?

А если
женщины не было рядом
то где же она была?


***
Поднимаясь вечером по лестнице
я увидел
что из-под крышки ведра
с надписью «Пищевые отходы»
выглядывают
увядшие гвоздики.

Кто же это
у нас на этаже
питается цветами?
удивился я
Кто же это
не доел гвоздики?
Что за странные
неведомые
неземные
существа
поселились у нас на этаже?

А потом
когда чистил картошку
у себя на кухне
подумал:
Какая разница
что это за существа…
Но после чего
остались у них
недоеденные цветы –
обычный ужин был
свадьба
или поминки?


***
Вместо
заслуженного наказания
понес
незаслуженное прощение
несу –
его не бросишь

нижайше помилован
высочайше казнен


Вздохи
3.
Ох-хо-хо, сынок –
в страшное время
ты живешь:
«Спартак» пять лет
не становился
чемпионом.


***
Кошкам
обязательно нужны
каскадеры –
каскадеры-кошки –
чтобы люди фотографировали
лишь понарошку
задавленных
машинами
кошек.

Пусть всегда будут кошки!


***
я бы стремился к небу
ввысь
к зениту
но тянет меня
почему-то
и манит Австралия
…………………………………….
неведомая
и таинственная
Австралия
манит меня
и тянет к надиру
вниз
к земле –

живу на севере земного шара

там и витаю в облаках


***
Если палач станет поэтом
то его стихи
скорее всего
будут слишком
сентиментальны

Но если поэт
станет палачом
то его веревка
ни разу не порвется
а винтовка
никогда не даст осечки

он
обязательно казнит
палача
ставшего поэтом –
вторым
первым будет
поэт
оставшийся поэтом

А третьим –
палач
оставшийся палачом

Вот и думай
сынок
что такое хорошо а что такое плохо
кем быть
кем стать…

завтра на рассвете
меня…

кстати
я не был слишком сентиментальным?


***
Как я докатился до такой жизни?

Сначала я был крысой –
но мой корабль утонул.

Потом я был кораблем –
но море поглотило меня.

Наконец я стал морем –
и потопил множество кораблей
вместе с крысами,
которые бежали с них.

Теперь волнуюсь, волнуюсь, волнуюсь…
Накатываясь волной на берег
и остаюсь лежать там
в неподвижности –
вместе с трупами крыс
и обломками кораблей,
с изумлением глядя
на горизонт
где был
когда-то.


***
Часовых дел мастер
на досуге писал стихи –
когда не ремонтировал
будильники
охранял от поломок
время