Валерий Мухин

Михайловский ведун.
Воспоминание о Семёне Гейченко

Все люди разные.
Каждый человек уникален и неповторим.
Но есть люди особенные. Это — яркие личности. Они как центры галактики объединяют вокруг себя созвездия, вселенные, миры… Светят особенным светом. Притягивают особенной неповторимой силой. Живут особенной жизнью.
И смерть для них не является той смертью, какой она есть для простых людей. Они продолжают жить в памяти, в строчках, в звуках…
О таких людях у меня написаны стихи:

Есть имена, дошедшие до нас
Певучим звоном древних колоколен.
Мы рождены, и век наш — только час,
Их век земным забвением не болен.

Не болен потому, что не молчат
Ни Пушкин, ни Чайковский, ни Есенин…
Их имена во времени звучат
Легендами для новых поколений…

Любимые усопшие мои,
Мне часто-часто снятся ваши тени.
И в ясные, и в пасмурные дни
Пред вами преклоняю я колени…

Имя Семена Гейченко легко вписывается в один ряд с теми, кому посвящены эти строчки, потому что имя его и есть легенда.

Его имя было легендой для меня уже тогда, когда в 1954 году мы с моей матерью приехали в Пушкинские Горы. Она — по направлению — работать диспетчером в Пушкиногорскую МТС, а я — учиться в шестой класс Пушкиногорской средней школы.
Три года, прожитые в Пушкинских Горах, были овеяны ощущением того, что земля эта — Святые Горы, Михайловское, Тригорское, Петровское — дорога мне не только потому, что здесь жил и творил Пушкин. 
Она дорога еще и потому, что на ней живет и творит человек, который до самозабвения любит Пушкина, любит и хранит эту священную землю, хранит память о Пушкине, о прошлом русского народа.
И, наверное, ярче и значительней личности Семена Степановича для меня в это время, пожалуй, и не было.
Он был живой легендой.
Я много раз встречал его, то на выступлениях в школе, то на клубной сцене, то на пионерских сборах, то на праздничных субботниках, то в селе Михайловском, то просто на улице поселка.
Он очень любил ребят и мы, школьники, (да и учителя) — любили его, как увлекательного рассказчика, который всегда мог зажечь в глазах ребят искры любопытства и неравнодушия к собственной истории, к собственным корням.

Он был очень общительным, весёлым человеком, часто приходил в школу и рассказывал о Пушкине, Михайловском, Тригорском и Петровском. Читал стихи Пушкина, написанные в период ссылки в Михайловском, рассказывал о заповеднике, его восстановлении после войны.
Помню, на одном из выступлений, в нашем классе, учительница поставила на стол, перед выступавшим Гейченко, цветок цветущей герани в горшке, чтобы украсить стол.
А Семён Степанович, выступая, так размахался своей единственной рукой, что задел цветок, который покатился и с шумом грохнулся со стола.
В классе никто не рассмеялся, как будто падение цветка входило в сценарий выступления. Учительница встала, молча, подняла цветок и вынесла из класса, а Семён Степанович, как ни в чём не бывало, не моргнув глазом, продолжал свой рассказ.
Как-то, после прошедшего урагана, в заповеднике было много поваленных деревьев, и Гейченко обратился за помощью в школу.
Школа организовала вылазку доброхотов и мы, ребята, ходили в Михайловское расчищать завалы и аллеи. А после работы Семён Степанович пригласил нас на небольшую экскурсию к себе домой.
 Здесь он потчевал нас горячим чаем и показывал свою коллекцию самоваров, коих у него было в необычайно большом количестве.

Через три года мы с матерью переехали жить в Псков. Мне нужно было учиться в индустриальном техникуме, а потом в институте.
Жизнь, казалось бы, пошла по другому руслу, потекла дальше. Но в ней уже произошло причащение Русью, Пушкиногорьем, Пушкиным, Гейченко. Тем, что навсегда вошло в истоки моей собственной реки, которая однажды вынесла меня на берега чудесной страны под названием Поэзия.   
Много всего было на пути к ней, но речь сейчас не об этом.
Я хочу рассказать о том, что куда бы меня ни заносило течение жизни, если разговор заходил о местах, где я жил, и упоминались Пушкинские Горы, то почти сразу же мои собеседники называли имя Семена Гейченко.
Его знали все — знаменитого на всю страну хранителя заповедника, неутомимого и страстного врачевателя старины, собирателя самоваров и другого антиквариата, уникального знатока пушкинского наследия, который о Пушкине мог говорить часами.

Родился Семен Степанович Гейченко 14 февраля 1903 года в городе Петергофе в семье Стефана Ивановича и Елизаветы Матвеевны Гейченко. Окончив Петергофскую мужскую гимназию, он поступил на литературно-художественное отделение факультета общественных наук Петроградского университета, который окончил в 1925 году. По окончании университета Гейченко работал хранителем Петергофских дворцов-музеев и парков, научным сотрудником Русского музея, музея Пушкинского дома Академии наук СССР. Прошел Великую Отечественную войну, где был тяжело ранен. 

С войны Семен Степанович Гейченко вернулся инвалидом. Но его огромный опыт, знания, незаурядный организаторский талант, неукротимая энергия, жизнелюбие были незамедлительно востребованы. Президент Академии наук СССР Сергей Иванович Вавилов доверил С.С. Гейченко восстановление разрушенных фашистами пушкинских мест Псковской области. И в апреле 1945 года Семен Степанович был назначен директором Государственного Пушкинского заповедника Псковской области. 

Так началась пушкинская история жизни Семена Степановича, которая стала его судьбой, ибо всю оставшуюся жизнь он свято следовал завету А. С. Пушкина «творить добро повсеместно». 

О себе Семен Степанович говорил так: «Бог мне ниспослал жизнь интересную, хотя порой и весьма тяжкую, но уж таков наш век, перевернувший русский мир вверх дном». Силы жить находил в хранении Пушкинского Заповедника, в соблюдении пушкинских заповедей: Однако без Пушкина жизнь эта была бы еще мучительнее. Если бы я не имел в душе заповедей Пушкина, я бы давно пустил себе пулю в лоб. Он заменил нам поруганные и разоренные храмы, поруганную веру в добро и благодать, его заповеди блаженства заменили нам Христовы заповеди».

В 1966 году ему было присвоено звание «Заслуженный работник культуры РСФСР», а в 1983 году он был удостоен высокого звания Героя Социалистического Труда, член Союза писателей России, дважды лауреат Государственной премии РФ. 

В Пушкиногорье Семен Степанович находил свои рецепты радости, но особенно ратовал за сохранение здесь атмосферы присутствия самого Пушкина. Он обладал необъяснимым и редким «даром чутко слушать дыхание этого места, чувствовать изнутри, чем оно живет», талантом создавать атмосферу подлинности и строений, пейзажа и предметов, в свое время окружавших великого поэта: «Михайловское! Это дом Пушкина, его крепость, его уголок земли, где все говорит нам о его жизни, думах, чаяниях, надеждах. Все, все, все: и цветы, и деревья, и травы, и камни, и тропинки, и лужайки. Прекрасен Пушкин прочитанный. Но Пушкин, узнанный в рощах, парках и усадьбах Михайловского и Тригорского, становится для нас еще богаче».  

И хочется добавить: творчество А. С. Пушкина становится богаче для нас именно благодаря подвижническому труду Семена Степановича. Он, равно как и великий поэт, завещал свое обширное ценнейшее культурное наследство. Широко известны его издания: «Большой дворец в Петергофе», «Последние Романовы в Петергофе», «А.С. Пушкин в Михайловском», «Приют, сияньем муз одетый», «Пушкиногорье», «В стране, где Сороть голубая» и др. Все они посвящены, в основном, музейному делу. 

Трудно переоценить роль Гейченко в восстановлении национального достояния. Под его руководством уже в 1947 году открылась первая послевоенная экспозиция, посвященная Пушкину в «Домике няни», а спустя два года был отреставрирован и открыт дом-музей поэта в Михайловском. Стараниями Гейченко в Пушкиногорье на протяжении многих десятилетий неоднократно проходили научные конференции, Пушкинские чтения, праздники поэзии, постоянно приезжали экскурсии — место стало чрезвычайно популярным как у советских, так и у иностранных туристов.

Семен Степанович Гейченко, главный хранитель-консультант (так в последние годы жизни называлась его должность), стал своеобразным «гением места» — без него трудно было представить Пушкинские Горы. Казалось, время не властно над ним… Семен Степанович Гейченко дожил до 90 лет и скончался 2 августа 1993 года.

Всё, что воссоздавал Семён Степанович Гейченко и его соратники в Пушкиногорье, всё это служило идеалам простым и возвышенным одновременно. Пушкин называл деревню своим кабинетом, и Гейченко был убеждён, что кабинет этот служит не праздности, а умственному и физическому труду для совершенствования личности, для воспитания души, для пользы Отечеству. 

Познакомились мы в феврале 1990 года, когда я с группой псковских писателей приехал выступать на днях памяти А.С. Пушкина.
Торжественный вечер в Доме культуры открыл и вел сам Семен Степанович. В то время на аудитории мне приходилось выступать не часто, и поэтому я очень волновался. Выступающих было много — из разных уголков страны: Москвы, Украины, Белоруссии, Прибалтики…
Это были, как правило, поэты и писатели с известными фамилиями.
Вечер затянулся, и все очень устали.
Устал и Гейченко.
В то время он был уже болен и иногда страдал забывчивостью.
Февраль месяц не жаркий, а в зале (мы сидели на сцене в президиуме) было холодновато. Но не для меня. Мне было жарко от волнения, перед выступлением.
Как вдруг Семен Степанович благодарит всех за внимание и бойко объявляет закрытие торжественного собрания, но, повернувшись, видит наши недоуменные физиономии.
Глаза у него полезли навыкат, но мы (а не выступили только псковские писатели) жестами пытались быстро успокоить его, так что зрители, наверно, ничего и не поняли.
Подойдя к Гейченко, я с нескрываемым чувством благодарности, почти радости, расцеловал его, и он был тронут, но не скоро успокоился. Он почему-то решил, что мы, псковичи, на него обиделись.

 Но этот случай Семен Степанович запомнил до конца своей жизни. 
 А жить ему оставалось менее трёх лет.
 При встречах и на собраниях в писательской организации каждый раз он вспоминал этот случай и винился, говоря: «Повинную голову меч не сечет…».  Но виноватым его, как раз, никто и не считал.
Кроме его самого.
И в этом, на мой взгляд, одно из проявлений черты особенных людей, ярких личностей, каким и был Семен Гейченко.

Михайловский ведун

Семёну Гейченко

Был в тихом крае заповедном,
В объятьях псковской тишины,
Хранитель пушкинского следа
И покровитель старины.

Преданий страстный собиратель,
Музея путевод живой,
Он — заповедника создатель,
Усадьбы добрый домовой.

Он – живописец русской Леты,
Большой рассказчик и мудрец,
Он – голос памяти Поэта
И покоритель всех сердец.

Его, конечно, вы узнали…
Да, в Псковском крае славен он.
И нужно говорить едва ли,
Что это – Гейченко Семён.

Вдали от суетной столицы,
В сени михайловских лесов,
Его приветствовали птицы
Весёлым звоном голосов.

Сияла Сороть жемчугово,
Медвяный запах шёл с полян.
Берёг он Пушкинское слово,
Как драгоценность россиян.

Храня старинную обитель
И святость мирную могил,
Он, как влюблённый и мыслитель,
Молитву Пушкину творил.

И, тронув Пушкинскую лиру,
Внимая звуку вещих струн,
О Нём рассказывал он миру,
Как летописец и ведун.

Не зря его любили дети
И уважал простой народ…
Он вместе с нами на планете,
В народной памяти живёт.

---

P.S .

В честь С. С. Гейченко в 2015 году часть Новоржевской улицы в пос. Пушкинские Горы названа бульваром Гейченко.

2 августа 2016 года Центральной библиотеке Петродворцового района Санкт-Петербурга (г. Петергоф) было присвоено имя С. С. Гейченко.

1 сентября 1993 года в честь С. С. Гейченко назван астероид 4304 Geichenko, открытый в 1973 году астрономом Л. И. Черных.

Наталья Лаврецова

Нестареющий наш Семён.
Вспоминая Гейченко

Чем дольше живешь — тем больше понимаешь, что если чем по-настоящему и ценна жизнь — так это встречами. Вот только представьте — идёте вы где-нибудь по проселочной дороге, допустим, вблизи Михайловского, а навстречу вам … Пушкин! Сам — Александр Сергеевич! Да вот — не состоялась встреча, разминулись в веках. Но зато с кем-то не разминулись!
Много лет моя судьба была связана с Михайловским. Здесь после окончания Ленинградской лесотехнической академии работала ученым-лесоводом. Эту должность придумал Семён Степанович Гейченко, легендарный директор Пушкинского музея-заповедника.
Для кого-то Семён Степанович Гейченко — директор Пушкинского государственного заповедника, почти с полувековым стажем работы, из руин послевоенного времени поднявший Михайловское. Музейщик, писатель, одним словом — творец. А для нас так и остался — «Семён». Большой, шумный, неугомонный. Разный. Наш Семён.
И снова — назло теперешнему новоделу — поплыло навстречу Семёновское Михайловское: печным дымком из труб, топаньем валенок по заснеженной цветочной аллее, скрежетом лопаты дяди Васи Свинуховского. Водное, дымное, хрустящее как леденец на морозе Михайловское. С новогодней елкой посреди усадьбы, с баранками и конфетами («конфектами» — как любил повторять старый директор, поддразнивая молодых сотрудниц), подвешенными директорской рукой. Гейченко подглядывал из-за угла: позарится или нет кто-нибудь на его угощения. А вслед за ним из-за всех углов выглядывает, кажется, и сам Пушкин, как бы говоря: «Ох, и побалагурили мы с тобой, Семён, ох и пошутили! Уж какой я шутник был, а ты и меня перешутить сумел!».
Молодые сотрудницы умели вовремя сориентироваться, завидев из окна экскурсионного отдела (бывшего дома приказчика Калашникова) идущего по цветочной аллее директора и по размаху пустого рукава вмиг определив его настроение:
Он идет — дрожат снежинки
У него под каблуком.
И с дубленки — все пылинки
За снежинками — бегом!
Мы-то тоже — не просты —
Быстро прячемся в кусты!
Хоть ты молод да умен —
Не достанешь нас, Семён!

А директор уже топал сердито ногами в «Калашникове», приоткрывая коридорную дверь, и оглядывался недоумённо:
— Где все?
— На экскурсии, Семён Степанович, в музее … — разводил кто-нибудь руками, как бы объясняя, что время на работе проводим с толком, согласно должностным инструкциям. А он, шевеля нетерпеливо здоровой рукой в кармане дубленки, следовал в музей, чтобы там уж, застав всех, устроить шутовской дележ конфет, со своими «Семёновскими» считалочками, иногда крепко снабженными вгоняющими девиц в краску словами.
Из-за здорового юношеского максимализма (нам, пришельцам 80-х, тогда было немногим более 20-ти) мы едва ли могли во всей объективности оценить нашего директора. Только с возрастом происходит осознание Личности. Но с уходом директора, с переменами в духе времени все больше оценивается талант Создателя. Когда «нечто» создаётся по ощущению высшей интуиции художника, базирующейся в свою очередь на мощной школе музейщика, грамотного, знающего до тонкостей свое дело. Его интуитивный расчет в том и состоял, чтобы создать гениальные пропорции, соблюсти ту высшую меру гармонии, баланс сил, при котором и воплощается реальное присутствие Поэта. Именно за это так и любили паломники Михайловское, за это ощущение Поэта во всем: в музее,в яблоневом саду, в Михайловских садах и парках.
Нам редко приходило в голову, с человеком какой величины мы находимся рядом. Был он для нас, конечно, директор, но больше не начальник, а просто Семён. Изобрели это обращение мы, конечно, не сами, имя передавалось по преемственной линии от старших поколений. Шепот «Семён идет!» вмиг разносился по всей усадьбе, едва фигура директора появлялась возле крыльца его дома. Он еще кормил любимого петуха: «Петя, Петя, Петя!» — раздавалось над усадьбой, а уже во всех точках знали: Семён вышел на послеобеденный обход.
У каждого из нас был свой Семён, но он и по жизни был таким — разным для каждого.
Мы смотрели, как он сердито, одной рукой перетаскивает на усадьбе скамейку, считая, что именно здесь она должна стоять. Войдя в Пушкинский дом, уже командует, требуя перевесить картину или переставить сундук. Иногда казалось, сам Пушкин хуже знал, «где что у него стояло». Экскурсовод-поэтесса И. Вандрусова описала в стихотворении свой сон, в котором Пушкин и Семён спорят, где должен в доме стоять сундук. И Пушкина оттирают местные бабульки-смотрительницы, убеждая: «Семён Степанович лучше знает, где нужно ставить сундуки!». Пушкин в этом споре проиграл. А народ, развивая ту же мысль, говорил точно: «Не столько Пушкин был умен, сколько Гейченко Семён».
Подойдя к крыльцу музея, где чаще всего собирались сотрудники, Гейченко любил поразвлечься, порой затыкая за пояс нас, молодых. То устраивал сражения на метлах как на шпагах, то здесь же вытанцовывал канкан. А сколько удивительных людей собирал возле себя! Наверное, легче сказать, кто не бывал на его веранде с самоварами, не пивал там с баранками «Чай, чаек и чаище». Ираклий Андроников, Андрей Миронов (который, кстати, любил именно здесь отмечать свой день рождения, а с М. Мироновой Семён Степанович переписывался до последних дней жизни), Михаил Дудин, Василий Звонцов.
Но и среди своих, местных, умел отобрать таких, с которыми прежде всего было бы не скучно, чтобы поговорить «за жизнь», и которые работать умели. Собирались вокруг Семёна особенные местные кадры: Ваня Свинуховский, Нюша Дедовская, Леонид Косохновский, Толя Лопатинский… Фамилий никто не знал, фамилиями были названия деревень, из которых они были родом.
Особая статья — Володя Самородский. Оправдывая свою фамилию, все мог делать своими руками. Прекрасный художник, мастер по дереву, он был вдобавок большим шутником, балагуром и мастером крепкого солёного слова. Однажды ему вздумалось спрятаться в большой мусорный ящик, куда сбрасывали осеннюю листву и куда к автобусу подходили все отъезжающие в конце рабочего дня сотрудники, а директор по-отечески шел их провожать. Самородский хотел выскочить, когда все соберутся, и пошутить по-пушкински, по-гейченковски. А на ящик возьми и водрузись уважаемый бухгалтер Анастасия Алексеевна, обладавшая немалым пудовым весом. Триумф Самородского был немного подмазан этаким непредусмотренным обстоятельством, и его «кукареку» прозвучало несколько придушенно, что немало повеселило директора.
Это именно Самородский с благословения директора наделал и расставил по всей усадьбе огромное количество самых разных птичьих домиков. Были ли они при Пушкине? Так ведь при Пушкине ни Самородского, ни Гейченко тоже не было — зато птицы были! И теперь, при Семёне, пели они, горланили по всей усадьбе, раздавая с ранней весны до осени жизнеутверждающие трели.
Самородский, обладая пушкинской фигурой, сумел при жизни побыть Пушкиным — это именно с него писал свою картину художник Попков, где поэт стоит на террасе своего дома и глядит вдаль, за Сороть, а идиллическую картину дополняют «по влажным берегам бегущие стада»…
Последователь по «Самородному ремеслу художника» Петр Быстров пошел шутковать дальше, создав куклу любимого директора во весь его немалый рост. Подобие готовилось втайне, сделано было с любовью и искусно; голова из папье-маше имела конкретное портретное сходство. Одет был двойник в семёновскую жилетку, рубаху, брюки — знакомую, характерную одежду, предусмотрительно выпрошенную Быстровым у Любови Джелаловны, жены Гейченко.
Когда это воплощенное чудо было водружено на лавочку против дома, где любил отдыхать директор, а скромный автор уселся рядом, небрежно положив руку на плечо, местная экскурсионная публика была насмерть шокирована этим фактом. Появившийся после обеденного борща со смородиновым листом благодушный директор просто потерял дар речи, увидев перед собой собственного двойника.
Таких историй — россыпи на каждом шагу. И, каждый, кого спросят, кто хоть ненадолго столкнулся с уважаемым директором, обязательно отыщет в памяти свою. Может быть, наступит момент, когда и мне захочется поделиться своими историями, своими штрихами к портрету. Но пока, видимо, еще не наступил момент, пока Семён, директор, еще не отделился от меня настолько, чтобы зажить отдельной жизнью.
… Вижу 80-летнего Семёна, который ругается по производственным вопросам с 70-летним бухгалтером Тимофеем Степановичем.
— Мальчишка! — кричит Гейченко бухгалтеру, — как смеешь ты повышать на меня голос! Да я в твои годы…
— Сам мальчишка! — не сдается тот. — Не понимаешь простых вещей! Бухгалтерия тебе — это не Пушкин!
А те сотрудники, которым немного за 20, ходят на цыпочках, ощущая себя неудержимо взрослыми, старыми рядом с этими разругавшимися «мальчишками».

А того, кто ворчит и дразнится,
Мы храним у себя портрет,
Забываем порой, что разница
Чуть ли не в шесть десятков лет.

Пусть, шутя, несет околесицу —
Кто умней — тот пропустит вскользь…
Оттого он дурит да бесится,
Чтоб другим веселей жилось!

А порой — замолчит, нахмурится,
Где сказать бы так крепко мог!
И поймешь — что такого умницу
Создает очень редко Бог.

А в глазах, про всех понимающих
Много больше, чем скажет вслух, —
В них — и Блоковский, и Ахматовский,
И Есенинский Петербург…

Забываем порой про отчество,
Он для нас — всегда вне времен!
И живет — в лесном одиночестве
Нестареющий наш Семён!

---

Текст по публикации в интернет-журнале «Лицей»: https://gazeta-licey.ru/culture/literature/2038-nestareyushhij-nash-semyon
Фотографии из личного архива Натальи Лаврецовой и архива Пушкинского заповедника

Псковское региональное отделение Союза писателей России
с прискорбием сообщает, что 11 декабря 2024 года,
после тяжёлой, продолжительной болезни,
ушёл из жизни наш коллега
Валерий Фёдорович Павлов

Это воистину невосполнимая утрата и для писательской организации, и для всей Псковской культуры.
Плодами его литературных трудов стали книги по истории Псковского театра, жизнеописания лучших людей искусства и культуры земли Псковской. Он — автор более 100 научно-популярных публикаций в центральных и региональных журналах и средствах массовой информации. На протяжении многих лет являлся секретарём Общественной палаты Псковской области. Удостоен звания «Почётный гражданин г. Пскова».
Но главное — Валерий Фёдорович был настоящим другом, товарищем, всегда готовым прийти на помощь. Веселым, общительным, жизнерадостным — примером для всех нас, псковских писателей! Таким он и останется в нашей памяти!
И еще один удивительный штрих – последний штрих! – его биографии. Совсем незадолго до кончины он исповедовался и причастился Святых Тайн. Так промысел Божий открыл ему дорогу в благую вечность!
Царствие Небесное нашему дорогому другу и собрату рабу Божиему Валерию! Вечная память!

От имени Псковских писателей, Игорь Смолькин

Валерий Мухин

Радужный человек
(о Валентине Павловиче Краснопевцеве)

Валентин Павлович  Краснопевцев был очень скромным, простым и тихим человеком. Его всегда добродушная приятная улыбка располагала к общению, к разговору. Его мягкий, бархатный, спокойный голос как бы притягивал собеседника своей тонкой интонационной выразительностью.
Речь у него была всегда правильная, неторопливая и вдумчивая.
Особенно это было заметно, когда он выступал перед аудиторией читателей.
Он не мог говорить громко и мы – коллеги – ему часто напоминали: «погромче, погромче…». Но, удивительное дело, как только он начинал говорить – любая аудитория сразу смолкала и, казалось, старалась не пропустить ни одного слова из сказанного им. Сидела затаив дыхание.
И в этом была сокрыта какая-то тайна. И этой тайной владел наш маленький (он был не очень большого роста) и добрый волшебник Валентин Краснопевцев.
Валентин Павлович Краснопевцев был всеобщим уважаемым нашим любимцем. К нему обращались по любому вопросу, если дело касалось русского языка. Его обширные знания в этом были глубоки и полезны для нас, членов Объединения псковских писателей. Если есть проблема или кто-то в чём-то сомневался – сейчас же, — звонок Краснопевцеву, и всё вставало на свои места. Он был не только нашим консультантом, но и официальным редактором и корректором многих наших изданий.
А Игорь Григорьев, во всяком случае, рукописи всех последних своих стихотворных сборников, непременно, после составления отдавал Краснопевцеву на корректировку.
И о лучшем корректоре и редакторе мы и мечтать не могли.
Валентин, хоть и начал писать стихи очень рано – в одиннадцать лет  — но держал их под спудом. И, по его словам, именно Игорь Григорьев возродил в нём, заброшенный было интерес к поэзии:
Я в твой цех поступил подмастерьем,
Дорогой мой учитель и брат,
Нелегко отворяются двери,
А потом не пускают назад.
Они были родственными натурами не только по творческим взглядам, но также и по отношению ко многим принципиальным жизненным проблемам. Общими были, в частности, боль и печаль, связанные с раздором в тогдашней писательской организации, финалом которого явился выход из неё группы её членов и создание Объединения псковских писателей, к которому принадлежал и Краснопевцев.
Валентин Павлович был филолог по образованию, журналист по
профессии,  писатель по призванию и просто энциклопедически образованный человек с блестящими знаниями русского языка.
И юмор всегда был желанным гостем в творчестве Краснопевцева. Он и начинал писать, как фельетонист, называя себя не иначе, как «литературным хулиганом».

*****
Валентин Павлович редактировал мой стихотворный сборник «Вкус Победы». И когда я пришёл с готовой рукописью к Ивану Егоровичу Калинину, тогдашнему заместителю мэра города Пскова,  с надеждой о материальной помощи, (кто-то подсказал, что есть деньги, выделенные ко Дню Победы) он, увидев, что редактором был Краснопевцев, дальше и смотреть не стал:
— Всё ясно, можешь рассчитывать на поддержку.
Помню эти вечера, когда мы сидели у Краснопевцева на кухне и вычитывали, вернее он вычитывал, а я смотрел за тем, как он водил карандашом, где-то расставляя запятые, где-то их, зачёркивая, где-то зачёркивая или вставляя слова. Говорил он при этом мягко, не назидательно, поясняя действия своего карандаша. С добродушной улыбкой и с предельным вниманием он мог вычитывать бесконечно долго.
Мне было всегда неудобно за его безотказность, и я придумывал какой либо повод, чтобы передохнуть.
В последнее время он стал заядлым меломаном, и радио, как ни придёшь, гремело у него, а он интересовался серьёзно не только музыкой, но главное текстом, иногда что-то записывая для себя и для других.
— А что новенького в твоём «меломанстве» появилось?
— Ах, да — забыл тебе сказать. Вот смотри, какая вкуснятина, эта новая песня. Прямо таки – послушаю и есть не надо, уже сыт. Это просто великолепно:

Она прошла, как каравелла по зелёным волнам
Прохладным ливнем после жаркого дня.
Я оглянулся посмотреть, не оглянулась ли она,
Чтоб посмотреть, не оглянулся ли я… 

Я вспоминаю свой первый визит к Валентину Павловичу, уже после смерти его жены. Подходя к его высотке, на Сиреневом бульваре, я столкнулся со своей сослуживицей, которая прогуливала собачку:
— Привет, Михалыч. А ты как оказался в наших краях.
— Да, вот иду проведать своего друга-писателя Валентина Краснопевцева.
— Это тот, у которого страшно злая собака?
— Я не знаю, что она страшно злая.
— Ты что! Мы со своими собачками за километр, его собаку обходим. Она просто бешеная, — загрызает.         
Позвонив в квартиру Валентина Павловича, я услышал громкий лай.
Дверь отворили не сразу, после того, как «страшно злую собаку» заперли в соседней комнате. Но и там она долго не унималась: лаяла и бросалась на дверь, громко царапая её когтями.
— Валентин Павлович, наверно хлопотно иметь такую, мягко говоря, боевую псину?
— Она, раньше такой не была. После смерти жены её, как подменили.
А сейчас – это память о жене. Собака очень к ней была привязана, не говоря о том, что собака вообще самое приближённое к человеку  животное.
— Валентин Павлович, в твоей книге «Чайки на пьедестале» мне запомнился один эпизод о собаке, которая спасла жизнь целой семье, во время ашхабадского землетрясения.
—  Собака-спасатель наиболее распространённая миссия этого животного. У собак есть что-то весьма похожее на совесть и ясно выраженное чувство долга и способность сознавать свою вину. У писателя Вересаева была в семье моська Белла. Однажды они заговорили о том, что собака очень стара, что следовало бы её отравить. Сестра серьёзнейшим образом испуганно заметила: « — Господа, говорите по-немецки, а то Белла всё поймёт!». И я думаю, что эти опасения были не напрасными. Собаки очень умны.
В другой раз, я как-то заметил Валентину Павловичу, что вот, дескать, у него есть большой письменный стол с пишущей машинкой на нём, а мы, когда собираемся, то, почему-то, присаживаемся обычно в кухне.
— Ты знаешь, соседи почти отучили меня работать в комнате, где пишущая машинка. Я с удовольствием просиживал свои бессонные ночи за пишущей машинкой, но тюканье возбуждает их. Поэтому я привык «скрипеть» пером здесь.
— А заодно чего нибудь готовить на ужин…
— Совершенно верно. Мне здесь очень комфортно.  Ты видишь, какой уют навёл у меня в кухне мой младшенький сын Олег.
— Да, тебе можно позавидовать – имеешь такого сына – мастера на все руки.
— Он осилил многое: не только кухню обустроил, он и дачу построил, и картину может нарисовать…  Мой первенец, порадовал нас с самого начала.
Врачи говорили, будет девочка. Ждали Ольгу, а родился Олег – неудавшаяся
Ольга.
— А эта живопись, что у тебя в кабинете, тоже дело рук Олега.
— Да нет, это художества шестилетней Яны – дочери старшего сына Игоря. Он у меня аспирант, и все, кто его знают, характеризуют кратко и ёмко: «Головастый!». Сейчас работает юристом…
— А у тебя кажется две внучки?
— Да, у меня две любимые внучки… Я в них души не чаю.
Да и они отвечают мне тем же. Любят мой мёд: каждый год, когда цветёт одуванчик, я собираю и варю им мёд из одуванчиков. Это их любимое лакомство.

*****
Краснопевцев Валентин Павлович родился 20 октября 1933 года в городе Великие Луки бывшей Калининской, а ныне Псковской области в семье рабочих.
Русский язык Валентин Павлович любил с самого детства. Его всегда удивляло, почему у нас в стране такое плохое отношение к собственному языку. И он хватался за всякую возможность, чтобы больше узнать его. Однажды послала его мать за чем-то в магазин, а он купил толстый учебник по латыни.
В университете выбрал для изучения итальянский язык (позднее выучил и французский). Всегда считал, что отличной зарядкой для ума является чтение словарей всех времён и народов.
В великолукской школе, где он учился, его сочинения по русской литературе ставились в пример, звучали по великолукскому радио.
— «Он знает русский язык лучше, чем я» — говорила его учительница русского языка Александра Станиславовна Шора – «Этот худенький и пытливый мальчик…».
С одиннадцати лет он начинает писать рассказы и стихи, издаёт в школе литературный журнал «Юность», а школу заканчивает с золотой медалью.
Но вот поступает — не в литературный институт. Почему?
Как он сам говорил, «захотел окунуться в жизнь через журналистику». И выбрал  филфак с соответствующим отделением Ленинградского университета. И тринадцать лет было потом отдано журналистике.
Приходилось рассчитывать только на себя. Отец – инвалид Великой Отечественной войны. Большая семья имела более чем скромный достаток.
Жил на одну стипендию. Иногда «выручали и подкармливали» студенческие десанты на картошку, в стройотряды. В университете он учился с 1951 по 1956 годы.
Это было летом 1956 года, когда выпускник ЛГУ, откомандированный в распоряжение Великолукского обкома КПСС, «в едином порыве» с ребятами из местного сельхозинститута махнул на целину. За этот, хотя и патриотичный, но не согласованный с партией шаг, был «сослан» в Торопец, где не без удовольствия трудился на ниве районной четырёхполоски, покуда областная пресса не перетянула.
Когда началось деление областей Валентин Павлович оказался в Пскове у истоков молодёжной газеты «Молодой ленинец». Потом работал в газете Псковская правда и много лет затем трудился редактором  Псковского отделения «Лениздата».
В 1971 году в Лениздате вышла первая книга – «Как животные служат людям», позднее переведённая на литовский язык и в виде отрывка – на болгарский язык. Её тема – взаимоотношения человека с животным миром – была затем продолжена в книгах «Чайки на пьедестале»,  1975, «Чудо, ставшее привычным», 1978, и «Человек дарует имя», 1988.
Ещё лет сорок назад, семиклассница четырнадцатой школы города Пскова Кира Никифорова, написала после знакомства с книгой «Как животные служат людям»: «Хотя я никогда не видела Краснопевцева, но я поняла, какой это интересный человек. Давно известно, что только очень хорошие люди могут так любить животных и других заразить этой любовью…»
А, как говорится, глас народный, тем более детский – это глас Божий. И наверно не случайно эта побочная специализация «хороший человек» вдохновила Валентина Павловича на целых пять книг во славу братьев меньших. Пока рукописи этих книг дожидались своего издателя, они были объединены под общую крышу – «Круговая порука».
Неимоверно большим спросом пользовались книги Краснопевцева о животных в семидесятые годы. Ему писали со всех концов страны дети, учёные, просто читатели. Книги печатались огромными тиражами 25 – 50 тысяч экземпляров и расходились в течение одной-двух недель.
Как он сам говорил, ему грех было жаловаться – в прежние времена у него раз в два года выходила книжка.
Но издаваться для него всегда было не самоцелью. Ему важен был сам процесс работы. Литература помогала жить. Она была якорем спасения. Когда он садился за машинку он чувствовал себя при деле, полезном для себя и людей.
Вот как отозвался об одной из книг сборника «Чайки на пьедестале»  Максим Зверев, известный писатель и учёный: «У меня сразу возникла мысль устроить «памятники» в Ангинском  зоопарке вымершим 7 видам пернатых в Казахстане, как в Нью-Йорке! Удивляюсь, откуда это вы собрали такое огромное количество материала в вашей книге?».
Это удивляется человек, у которого самого 102 научных и 116 художественных работ, известных и популярных…
Знаменитый журналист Василий Песков лет двадцать назад известил мир через «Комсомольскую правду»: «Мой друг, псковитянин Валентин Павлович Краснопевцев, взялся за интересное дело – докопаться до корней и истоков названий животных. Я в своё время прочёл его рукопись, а недавно прочитал книжку «Человек дарует имя», из которой, как из булки, наковырял изюма… Интересное это дело – узнавать, кто есть, кто и откуда пошёл».
Позднее выходит в свет книга «Братья меньшие. Вчера и сегодня», 1991. В ней продолжена тема многообразных и порой удивительных связей людей с «земляками по общей жизни нашей с ними на земле» (определение писателя Михаила Пришвина). А также рассказывается, почему и как именно следует беречь и охранять диких животных, приводится множество интересных и поучительных примеров из истории природоохранительного законодательства у разных народов планеты в различные эпохи и периоды.
Вторая тема писателя Краснопевцева – военно-патриотическая. Истории Великих Лук в Отечественной войне посвящена документальная повесть «Крепость на Ловати», 1982.
Совместно с ветераном войны Г.Н. Сазоновым написаны повести «Фронт без переднего края», 1974, «Воистину железные солдаты»,  1979, «Солдатское мужество», 1988,  «Майор Мяги принимает вызов», 1988.
Валентин Павлович является также автором краеведческого исследования «Улицы Пскова», выдержавшего уже два издания в 1972   и в 1994 г. г. По сути дела эта книга является справочником, куда вошли сведения обо всех пятистах с лишним улицах, переулках, проездах и набережных Пскова. Она состоит из пяти разделов. В первом из них рассказывается об улицах города, во втором – о набережных, в третьем – о площадях, в четвёртом – о садах, парках и скверах, в пятом – о мостах через реки Великую и Пскову, находящихся в городской черте.

*****
Валентин Павлович всегда был  уверенным оптимистом, никогда не давал обуять себя грусти и меланхолии. Чего греха таить – любил пригубить чарку с друзьями, но не пил один. Любил после разговаривать на любимые темы о творчестве, литературе, языке и надо сказать, что после «этого», в компании, его трудно было остановить, таким он становился разговорчивым.

Язык у него развязывался так, что приходилось прерывать его речь окриком: — «Да помолчи, ты хоть немного, Валентин. Дай другим сказать».
И здесь, несмотря на уже преклонные года проявлялась его молодая, задиристая душа:

— К друзьям теперь всё реже ходишь,
Не видишь проку в новостях…
Себя ты заживо хоронишь
В унылых четырёх стенах

— Вы правы, обитаю ныне
В своей глуши, в своей тиши –
В самоназначенной пустыне.
Но есть ли стены для души?

И, не удержана стенами,
Вольна лететь душа моя:
Я – вот он я, я рядом с вами,
Как прежде – ваш, мои друзья!

У него был свой рецепт молодости, замешанный на уверенности, что книги его нужны, что в жизни нужно чаще прощать, а в быту надо обходиться малым. Он всегда считал, что не следует слишком уж прислушиваться к своему организму, отыскивая болезни. Поэтому от него никто и никогда не слышал никаких жалоб относительно здоровья.
Поэтому он чаще смотрел на небо, чем под ноги. Просто жил, духовно сливаясь с природой, просто дышал, как умеют это полевой цветок или малый ребёнок.
Глядя на него – худого и скромного – иногда складывалось впечатление, что он питается духом святым или уже полученным заслуженным признанием:
— Ну, насчет духа святого это ты прав, пока пенсии-то дождёшься. Ну а признание на хлеб, как говорится, не намажешь…
Но был период в его творчестве, когда книги не издавались, а рукописи с той же скоростью (одна рукопись в два года) оседали на «домашних» полках. Доходило до того, что на полках их скапливалось до 15 штук. Но, как ни странно, Валентин Павлович вовсе не чувствует себя обделённым. Он никогда не предавался унынию, а всегда был твёрдо уверен, что рано или поздно его книги придут к людям.
И примерно с 1997 года они всё же начинают пробиваться к читательской аудитории. В этом же году его принимают в Союз Писателей, и он с улыбкой  вспоминал о том, что ещё 25 лет назад «его чуть было не приняли».
Его уверенность в победе творчества над обыденностью исходила, конечно, из оптимистического восприятия жизни:
— У меня, как говорят на Псковщине, «всё путём»: есть и звание с признанием, и читатели-почитатели, и кусок хлеба тоже есть. Есть даже уютный халат с валенцами на холода, в которых сам себе я кажусь кем-то вроде барсучка-отшельника, закопавшегося в строчки – листы словесного леса…
О многом ему, умеющему слышать и слушать, уже прошелестел этот дивный лес. Как говорится «с миру по нитке», с бору по листочку…
— Главное – первый абзац. А его порой приходится перелопачивать раз по пять, прежде, чем будет найден верный камертон, и слова строкою потекут: колоритные, русские…
Рассказы он почти перестаёт писать:
— Ну, подумаешь, одним больше одним меньше. Стихи, правда, сами «лезут», не спрашивают. А вот ежели бы не был я «хулиганом» — так с давних пор прозвал я себя за дерзкое, уверенное путешествие по крутым дорогам русского языка, то, пожалуй, и не состоялся бы.
И верно, последние годы его связаны с проблемами русского языка. Вот и к «Золотому наследству»  (1998) он подошёл через топонимику, стараясь увлечь читателя не в наукообразное, а в научно-художественное русло: насмешить его, порадовать, чтобы не скучал при чтении.
Ему начинает по-настоящему улыбаться фортуна.
Институт  повышения квалификации работников образования  Пскова, помогает издать ему эту книгу о столицах — «Золотое наследство».
В книге немало интересного о возникновении главных городов мира. Здесь и красочные народные легенды, и точные свидетельства
учёных-историков, и описания древних географов и путешественников, и данные науки археологии. Краснопевцев приводит малоизвестные  эпизоды из истории столиц, рассказывает об их основных достопримечательностях и особенностях архитектурного облика. Расшифровывает  смысл их нынешних и прежних наименований.
Книга получила широкий отклик в читательских кругах. Так, что презентацию книги Валентин Павлович сопроводил  следующим четверостишьем:
«Этот изъявлений шквал –
Кара или милость?
Голова бы от похвал,
Эх, не отвалилась»,

— Мой девиз – говорил Валентин Краснопевцев, — я выразил в одной из своих «Горошин»:
«Сначала издаваться –
Уж после зазнаваться».

Их у него, аж, 361 – горошин, нанизанных на нитку афоризмов.

«Прутковиада» (1998) возвращает к памяти о незабвенном Козьме Пруткове.  Её можно назвать итогом, а скорее результатом его многочисленных раздумий. И начинаешь понимать, сколько же надо прочувствовать и пережить, чтобы всё это передать афористически.
«Варвары-берберы и загадочная Русь» (2001), — книга, в которой увлекательно рассказывается о первозначениях и происхождении наименований многочисленных наций и народностей, населяющих нашу планету. Стоит погрузиться в анналы истории – древнейшей, а подчас даже сравнительно недавней, — как мы с изумлением узнаем, что основное население острова Цейлон – сингалы – в переводе «народ львов»;  турки – просто «люди»; монголы – «удальцы»; казахи – «вольные», а бирманцы –«сильные». Свои корни имеют наименования «немцы», «англичане», «французы», «итальянцы» и прочие…
Книга «Поговорим по-русски» (2002) (первоначальное название «Родная речь») кропотливо выстроена по самым высоким российским образцам. Она выпестована из детских грёз и соли веков, рассыпанной по разноязычным словарям.

Перелистав страницы этой рукописи, мы узнаем, отчего это море смеётся, откопаем кое-какой компромат на старых знакомцев «спасибо» и «пожалуйста». Узнаем о самой молодой букве алфавита и посочувствуем Бисмарку. Иноземца прямо-таки огорошила  одна прелестная несуразица. Он раскусил наши вечные надежды на «ладно» и «авось», а вот с «ничего» так ничего поделать и не смог. Пройдясь по единоутробным чужакам, обличив предлоги-воришки, мы, в конце концов, осознаем: что нам стоит «слово построить»…
Вот какой хвалебный отзыв написала о книге доктор филологических наук, ректор С. Петербургского университета Л. А. Вербицкая: «Ваша рукопись, уважаемый Валентин Павлович, представляется очень важной, интересной и, конечно же, чрезвычайно актуальной – особенно в наше сложное время, когда в потоке быстро меняющейся действительности зачастую забывают о том, что является основой существования, материалом для развития и способом передачи любой культурной традиции – о языке. Ваша книга заставит читателей снова почувствовать и понять всё богатство, силу и красоту нашего русского языка… Наверное, одно из главных её достоинств – это её обращённость к чрезвычайно широкой аудитории, популярность в лучшем смысле этого слова, доступность и живость изложения, которые привлекут к ней внимание и учителей русского языка, и учащихся… и всех, для кого русский язык интересен, как одно из достижений русской культуры.
Позвольте выразить Вам искреннюю благодарность за возможность ознакомиться с рукописью такой интересной и полезной книги».
Книга «Словечки от волка и овечки» (2002) является продолжением «Человека и его соседей по планете». Таким подзаголовком объединены «Как животные служат людям», «Чайки на пьедестале», «Человек дарует имя», «Братья меньшие. Вчера и сегодня».
«Короли и хулиганы»  — тоже «роман» о русской речи. Это книга об именах собственных, ставших нарицательными. В ней изложены забавные и поучительные истории превращения собственных имён в нарицательные.
«Одолженцы в нашем словаре» — книга, где идёт речь об иностранных заимствованиях. Русский язык сам себе голова – отбирает для себя нужное. При Петре в обиход вошли слова голландские и немецкие. Позже — французские; при советской власти появились сокращения и жаргон. Начинается разговор со старинных заимствований, их взаимодействии, почему они становятся необходимыми. Обмен товарами – обмен словами: кашемир пришёл к нам из Индии, нанка – из Китая. А в английском языке слово «интеллигенция» помечено, как русское, хотя корень родом из латыни и означает «разум».
«Красочный мир классиков» — книга об особенностях цветоведения, связанных с психологией, биологией, мировоззрением.
В 2002 году Валентин Краснопевцев становится литературным редактором вышедшего в Пскове «Биографического словаря» — солидного издания на 530 страниц. В нём даны биографические сведения энциклопедического характера о людях, связанных судьбою с Псковской землёй и оставивших заметный след в её истории с давних времён до современности.
В 2002 году в Пскове выходит небольшой сборник  рассказов-миниатюр и стихов со странным названием: «Двое. Времена года. Калейдоскоп»,  который сам Валентин Павлович  называл «несусветным». В подаренном мне сборнике он пишет такой автограф: «Валерию Мухину от автора этого несусветного сборника. 19. 09. 2002.»
Читая рассказы этого сборника, поражаешься обилию образов и поэтических находок содержащихся в них. Это не что иное, как стихи в прозе. Каждый рассказ – жемчужина, поэтическое откровение, замешанное на оптимизме и любви к жизни, к людям. Вот как начинается рассказ «К морю»: «На земле забил ещё один маленький родничок – родился новый человек. Люди настолько заняты повседневностью, что порою не постигают вполне всего значения этого исключительного события. А ведь он, сегодняшний новорождённый,  — это мы – и больше.  Он будет выше нас. Он будет больше знать и лучше, чем мы, строить…». И дальше: «Станешь ли ты тинистым мелким прудом, затянутым ряской, или домчишься до самого синего моря – это во многом зависит от тебя самого. Не будешь застревать в пути возле каждой привлекательной кочки, не станешь зряшно выплёскивать за всякой мелкой рыбёшкой – сомнительным сиюминутным удовольствием, — и сохранишь свои воды, бережно и в неприкосновенности донесёшь их к морю…».  И завершается этот небольшой рассказ настоящим гимном любви  и жизнеутверждения: «И ты потечёшь, прокладывая голубой путь в цветастой оправе солнечной долины, — сегодня здесь, а завтра уже намного впереди, дальше – к морю. А что такое море, по-вашему? Тысячи рек, миллионы ручейков с одной общей судьбой  – вот что такое море!».
В стихотворениях сборника яркой темой проходит любовь к малой родине, к милым для сердца местам псковщины:

Родное
Игорю Григорьеву

Знакомая с первого вздоха
Родная моя сторона…
Здесь Ловать, Ильзна и Удоха –
Загадочные имена.

По осени падают листья
В лесах по-над Иссой-рекой,
Полощется окунь в Полисти,
Густеет туман над Желчой.

Признайтесь же Сороть и Уща,
Изгожа, Усвеча и Веть;
Ответьте мне поле и пуща,
И ты моё сердце ответь:

Какой ворожбой околдован,
Что связь постигаю времён?
Старинное вещее слово
Меня забирает в полон,

И предки исполнены силы,
В великую строятся рать,
И снова Руслан и Людмила
Готовятся свадьбу сыграть.

«Радуга небесная и земная» (2003) — книга почти на тысячу страниц о цвете в нашей жизни. Своего рода энциклопедия современных знаний о цвете.  Из неё можно узнать и как животные видят, и почему небо голубое, а солнце  жёлтое. Что такое цвет в моде, в религии, в фольклоре, в медицине и парфюмерии, в природе…
После выхода этой книги за Валентином Павловичем прочно закрепляется эпитет «радужного человека»…

«Безвременье» (2000) — сборник стихотворений последних лет. Этот единственный поэтический сборник Валентина Павловича дорогого стоит. Его поэзия – это в основном гражданская и философская лирика. Его стихи, как сказала одна поклонница его таланта, — «это дивные, дивные цветы вдохновения, растущие из глубины души. Вдохни их аромат, читатель, и воспари над безвременьем – высокого тебе полёта!».

Бородища повылезла сивая,
Лик морщинист – отжатый лимон,
Говорить не умею красиво я
И настырностью не наделён.

Возраст, что ж, он своё преподносит,
Намекая на близость могил,
Блеск да всплески волною уносит,
Оставляя бесчувственный ил.

Сверхзадачею – не потеряться
И лицо своё не утерять,
До конца человеком остаться,
Чтобы было за что поминать.

Его пронзительно-печальная любовная лирика, посвящённая любимой женщине – жене, проникнута мудростью и сердечной теплотой:

Уйдя от вздохов и стенаний,
Я навестил наш дачный сад
И даже снам воспоминаний
Здесь был обрадоваться рад.

Скамейка, где она сидела…
В уют обряжено жильё…
Окно, в которое глядела…
Всё то же. Только без неё.

Вот здесь, да, здесь она ходила,
Цветы сажала, чай пила…
Не в силах всё забрать могила –
Остались память и дела.

Валентин Павлович задумывает и пишет книгу «Память и блокнот (опыт биографии)», где рассказывает о встречах с разными известными и интересными людьми. К сожалению, рукопись этой книги так и осталась в его «авторском портфеле» неопубликованной.
Поскольку настоящий писатель не может не отражать всю окружающую его жизнь, Валентин Краснопевцев в своих творениях – и стихах, и рассказах – очень часто использовал  образы, с которыми встречался в обычной повседневности. А герой его рассказа «Хороший человек» будто списан с его собственного портрета: «Он жил, ничего не откладывая на завтра, и потому жизнь его была, как говорят, неустроенной. Едва закончив одно, он брался за другое, и все его дела были обычны, как смена времён года, как снег зимой и дождь осенью. Большинство обходило их по возможности стороной – именно из-за этой их простоты и доступности: стоит ли обращать внимание на мелочи! Нам подавай полёт на Луну или, по меньшей мере, громкую жизнь в земных пределах! Он был устроен по-другому. Существуют простые, невинные деяния, в которых мало почёта, но обойтись без которых трудно, а иногда и невозможно. Они требуют не меньшей любви и заботы, нежели межпланетное путешествие, и кто-то ведь должен ими заниматься?  Ими занимался он – хороший человек.
Есть среди нас с вами люди, которым затруднительно подыскать другое определение…».
Далее следует черта, прямо принадлежащая природному облику самого Валентина Краснопевцева: «Они просты, как народная мудрость… Никогда на веку своём не был Петрович (герой рассказа — В.М.) васильком во ржи, а потому и не бросался в глаза прохожим по жизни. Он был сама рожь, только те ощущали его богатую пользу, кто ел его хлеб – питался его скромными деяниями.
Когда же пришёл черёд ему умереть, и он стал вспоминать, что же сделано им за всю долгую и беспокойную жизнь, то нечего было ему вспомнить – кроме достойных людей, которым ему когда-либо посчастливилось посильно помочь в беде или в горе…
Немало было в его жизни огорчений и несправедливых обид, но только добрые воспоминания – внушительная толпа! – пришли на последний призыв памяти, потому, что добро всегда неизмеримо долговечнее любого зла. И вот все те мелкие, незаметные ручейки славы, которые порождал он, сам того не ведая, собрались воедино – и получилось огромное море, и это море обняло его последнее дыхание и нежно омыло сердце ласковой тёплой волной.
И унесло с собою».
Такими же похожими, как они описаны в рассказе, были его образ, его жизнь и уход из неё нашего замечательного писателя, поэта, энциклопедиста… простого и мудрого, тихого и трудолюбивого, скромного и светлого, талантливого и очень хорошего «радужного человека» Валентина Краснопевцева.
Умер Валентин Павлович 8 августа 2003 года и похоронен в Пскове на Орлецовском кладбище.
Спустя десять лет жюри областного конкурса на лучшую издательскую продукцию «Псковская книга – 2013» отметило специальным дипломом «многотомное собрание сочинений Валентина Краснопевцева», подготовленное к изданию сыном Игорем.

P.S. 90-летие Валентина Краснопевцева широко отмечалось в Пскове на Писательской гостиной и на родине писателя в городе Великие Луки. 11 декабря 2023 г. в Центральной городской библиотеке им. М.И.Семевского прошёл вечер, посвящённый 90-летию писателя. На вечере сын В.П. Краснопевцева Игорь Валентинович вручил библиотеке собрание сочинений отца, которое он сам и подготовил к изданию (всего девять томов, будет еще и десятый том). Также была подарена книга «Улицы Пскова», которая уже выдержала три издания.

На презентацию книги   В.П. Краснопевцева
«Варвары-берберы и загадочная Русь»

От Елены до Варвары
Я пойду и заблужусь.
Не спасут меня татары
И «загадочная Русь».

Кипчаки, древляне, персы…
Кто такие «росс» и «галл»?
Терпеливый Краснопевцев
Всё для нас расшифровал.

Если речка – это «руса» —
Вот вам верный перевод:
Это значит то, что русский
Был всегда речной народ».

Но не все раскрыты темы
И слова покорены;
И загадки и проблемы
Не везде разрешены.

Так держитесь немцы, ненцы…
И любой другой народ, —
Раскопает Краснопевцев
И о вас ещё споёт!

Валерий Мухин
20 марта 2002

Валентину Краснопевцеву

Не в силах всё забрать могила —
Остались память и дела.
В. Краснопевцев

Ты был наших кровей,
Обладатель поющего сердца.
Как лесной соловей
Красно пел Валентин Краснопевцев…

Не копил ты добро,
Был хранителем красного слога.
Улыбался хитро;
Говорил, коли трезвый, немного.

Коли выпил — храбрец,
Открывающий душу, как дверцу.
Краснобай и мудрец —
Красно пел Валентин Краснопевцев.

Горевал и тужил
Над проблемами вечными, злыми.
А работал и жил, —
Как оправдывал данное имя.

Слово к слову вязал
Так, что радость звучала по жилам.
Помню сам ты сказал,
Что не в силах забрать всё могила.

Не молчи, дай ответ…
Телефон не ответит мне снова.
Угасает поэт,
Но живёт его вещее слово.

Опечалена Русь,
Опечалено скорбное сердце.
О душе помолюсь,
О душе твоей, брат, Краснопевцев.

31 августа 2003

 

ДУХОВНЫЙ МЕЧ НАШИХ ПОБЕД
вышел новый номер журнала «Родная Ладога» № 3 2024 (69)

С 2022 года материалы журнала «Родная Ладога» пронизаны особенным боевым духом. Поддерживая СВО, наши авторы своими силами и возможностями тоже воюют, идеологический фронт – фронт решающий. Недаром столь негативно воспринимают наши враги понятие «идеология», которое для Руси-России имеет цивилизационно-историческое, религиозное, государствообразующее значение. Новый номер журнала открывается материалами, которые позволяют лучше понять актуальные правительственные решения. Выступление Президента РФ Владимира Путина на заседании Постоянного совещания Совета Безопасности РФ по ядерному сдерживанию 25 сентября 2024 г. дает представление о причинах, приведших к необходимости изменения и расширения Доктрины ядерного сдерживания в связи с увеличением военных угроз: предложена и разъяснена необходимость внести ряда уточнений в части определения условий применения ядерного оружия.
Теме государственной безопасности посвящена и статья Андрея Ильницкого (Москва), советника Министра Обороны РФ (2015-2024), члена Президиума Совета по Внешней и Оборонной политике, политолога – «Оглушающая Запад русская тишина». «На Западе понимают, что победить Россию через прямое военное столкновение невозможно, но вот нанести поражение через погружение страны во внутреннюю смуту вполне реально. При этом ядерное сдерживание вовсе не обеспечивает защиту от внутренних конфликтов — а, напомним, современные войны ведутся не только снаружи, но изнутри» — предупреждает автор.
Официальный представитель МИД РФ Мария Захарова (Москва) в связи с рядом юбилеев 2024 г., в частности, 85-летием начала Второй Мировой войны, 85-летем разгрома японской армии у реки Халхин-Гол, 20-летием захвата террористами школы в Беслане, на брифинге сказала: «так же, как мы добились своих целей в борьбе с терроризмом, мы добьемся этих целей и в борьбе с неонацизмом». Материал ценен тем, что в нем представлена государственная точка зрения на важные события российской истории XX века.
Христианской ипостаси бытия Руси-России посвящена статья постоянного автора журнала митрополита Петрозаводского и Карельского Константина (Горянова) «Превосходящая любовь Христова, или Вера и Евхаристия в Церкви и мире». Рассматривая основное христианское Таинство в традиции Православия – Евхаристию – Благодарение Бога, богослов, историк, педагог митрополит Константин не только подробно разъясняет смысл Литургии, но показывает ее непреходящее значение. «Святая Литургия есть повторение всецелого Богочеловеческого домостроительства спасения. Это особенно подчеркивается в конце литургии святого Василия Великого, где говорится: «Исполнися и совершися елико по нашей силе, Христе Боже наш, Твоего смотрения таинство». По Святым отцам, суть святой Евхаристии заключается в том, что Бог стал человеком, чтобы человек стал богом».
Догматику Православия в статье «Православный Логос» анализирует выдающийся русский современный философ Александр Дугин (Москва): «Что касается Православного Логоса, я его отождествляю с христианским, поскольку я считаю, что все Православное есть Христианское и все Христианское — Православное. Для меня это тождество, а неправославный, напротив, — это отклонение, гетеродоксия, инославие. Я не рассматриваю Христианство как собирательное явление, состоящее из православных, католиков и протестантов. Если сравнивать протестантизм и католичество, я за католичество, если же сравнивать католицизм и Православие, я только за Православие».
Конкретное проявление Православия, в частности, в философии права, рассматривает известный философ, богослов Владимир Николаевич Катасонов (Москва) в статье «Московская школа философии права и ее богословские ориентиры».
История – только тогда живая, актуальная, тогда необходимая наука, когда питается от глубоких национальных корней. В журнале публикуются материалы авторов-аналитиков, точке зрения которых можно доверять. Исторический блок состоит из исследовательских статей Александра Мосякина (Москва, Рига) «Евросоюз и евроармия Гитлера», в которой подробно показана невероятная по численности войск и технической силе мощь напавших на СССР государств, поддержавших Гитлера. Историк Борис Галенин (Москва) в статье «Россия vs Запад. Христианские ценности неприменимы в столкновениях цивилизаций, государств и народов» актуализирует причины и последствия религиозных конфликтов и противоречий времен раскола христианских церквей, показывает, что христианские ценности не берутся в расчет в современных воинственных отношениях стран.

Известный ученый, доктор философских наук, профессор Владимир Большаков (Москва) обращается к более глубинным пластам истории в исследовании «Вначале было Слово», посвященном этимологическим связям русского языка с древними его источниками, восходящим, по убеждению автора, к языку этрусков. Интересны сведения о нескольких ученых, исследовавших этрусские надписи.   

Статья «“Post skriptum” как модус композиторского высказывания» известного музыковеда, доктора искусствоведения, бывшего Министра культуры РФ Александра Соколова (Москва) тоже посвящена истории и слову, но музыкальному, точнее, композиторским поискам, называемым «договариванием» известного музыкального материала. Пример из музыки В. Екимовского: «ему в голову пришла, как выразился сам автор, «бредовая» идея: написать сочинение… языком Баха, превышающего нормы собственного стиля. То есть концентрированно представить то, что у Баха реально присутствует, но распылено в пространстве его музыки, не задерживает на себе внимания слушателя. Так и возник «Бранденбургский концерт» — сочинение «с двойным дном», поначалу попросту озадачивающее, но исподволь заставляющее вслушиваться в странную «горчинку» звучаний. Постепенно подвох становится все более очевиден, и слушатель настраивается на нужную волну, с удивлением обнаруживая не отзвуки музыки Баха в ХХ в., а наоборот — отзвуки ХХ в. в музыке Баха».

Гению русского поэтического слова Михаилу Лермонтову посвящена приуроченная к 210-летию поэта статья доктора филологических наук, профессора Александра Ужанкова (Москва) «Имел ли Лермонтов пророческий дар?». Автор так говорит о пророческом даре русского поэта с трагической судьбой: «Следует обратить внимание, что точно так же, как можно прозревать будущее, можно всматриваться и в прошлое. У Лермонтова был и этот дар. Почему? Да потому, что «и знанием, и вечностью наказан», — как признавался сам. Он знает не только то, что было с ним, но и историю своего Отечества, причем так, как никто другой — в мельчайших подробностях».

Имя Николая Бурляева (Москва) творчески родственно имени Михаила Лермонтова. Народный артист России воплотил образ великого поэта на экране, будучи по своей одаренности и внешности похожим на легендарного поэта. В интервью «Я верю в судьбу», опубликованном в «Родной Ладоге», артист, режиссер, государственный деятель строг и категоричен в своих суждениях о положении современной русской культуры, называя и бесстрашно защищая исконные ценности русского духа. Специфика этого интервью в том, что оно был подготовлено для американского журнала «Колорадский Меридиан», но оказалось запрещено к публикации в США. Да это и понятно, ведь автор отстаивает российскую точку зрения, отчетливо видит актуальные цели и способы их достижения: «Я много раз с трибуны Парламента заявлял о том, что нам необходима идеология. А либералы каждый раз отвергали мои предложения — они очень боятся этого слова. А как слово это переводится? Оно переводится как наука об идее, наука об идеале. Но разве государство, заботящееся о том, какое будет следующее поколение, не имеет права на свою науку об идеале? Да не только имеет право — оно обязано иметь идеологию! Еще они боятся цензуры. Ну, а это слово как переводится? — «Строгое суждение, взыскательная критика». Так чего же бояться строгого суждения и критики?»   

Многие концепты, обозначенные в интервью Н. Бурляева отражены в современной русской прозе, которая на страницах журнала представлена именами известного российского государственного деятеля, адвоката, писателя Павла Астахова (Москва), протоиерея Владимира Чугунова (с. Николо-Погост), популярного прозаика, именем которого названо в России несколько библиотек – Михаила Зарубина (Санкт-Петербург).

Единодушны в своей любви к России и вере в ее Победу поэты. В журнале опубликованы стихи Николая Рачкова (Тосно Лен. обл.), монаха Никифора (Важеозерский монастырь, Карелия), полковника Владимира Силкина (Москва), Натальи Сидориной (Москва), Анатолия Аврутина (Минск, Беларусь), Андрея Попова (Сыктывкар, Респ. Коми), Анны Ретеюм (Москва), Романа Круглова (Санкт-Петербург), Романа Байкова (Псков).

О том, как трудна победа правды в сражении с западной ложью, две политические статьи, посвященные истории и современности Сербии. Выдающийся политолог, специалист по Сербии, доктор исторических наук Елена Гуськова (Москва) в статье «Кто и почему развалил Югославию. Рассуждаем через 30 лет после событий» дает достоверную, фактическую картину терзания славянского государства европейскими пособниками США после развала СССР, называет имена палачей. Дополняет этот материал статья «Неопределенные структуры коллективного Запада и остальной мир» политического деятеля Сербии Драганы Трифкович (Белград. Сербия.), посвященная новейшим событиям в Европе, рассматриваемым через ее отношения с Сербией.

О крепнущих после начала СВО связях России со многими мировыми государствами можно узнать из материала президента Академии геополитических наук Араика Степаняна (Москва). В рамках проведенного им Международного круглого стола на форуме «Армия 2024», где присутствовали представители Армении, Ирана, Индии и мн. др. государств, обсуждалась новая модель мироустройства мирового большинства.    

В журнале показаны также связи и достижения деятелей культуры и литературы внутри огромной России. Об уникальной подвижнице Анне Неркаги, которая живет и работает на родном для нее Полярном Урале в фактории Лаборовая, на северо-западе Ямало-Ненецкого округа – очерк «Миссия Анны» известного тюменского писателя, историка, кинематографиста Анатолия Омельчука (Тюмень). Анна создала частное крестьянско-фермерское хозяйство «Земля надежды» в тундре. Занимается этнопедагогикой, экологическим проповедничеством. Воспитывала приемных детей-сирот, собранных с Байдарацкой тундры, обучала их традиционным навыкам ненецкого кочевания. На озере Тейнто в голой тундре она построила первую свою простую церковь во имя Святой Троицы, позже – великолепный рубленный из лиственницы собор Архангела Михаила. Не дождавшись ее приезда в Москву за орденом Андрея Первозванного, Патриарх всея Руси Кирилл сам приезжал помолиться в храме Анны, православной писательницы, члена Союза писателей СССР.

Анатолий Грешневиков (Москва, п. Борисоглебский Ярославской обл.), депутат ГД РФ нескольких созывов, заместитель председателя комитета ГД по природным ресурсам, природопользованию и экологии, известный писатель, защитник природы, в статье «Умная наука – как обихаживать родную землю» показывает важность природоведческой литературы на примере книг Анатолия Онегова. Творчеству известного поэта, боевого офицера Бориса Орлова посвящен очерк прозаика, поэта, художника Василия Дворцова (Москва) «Нелегкой матросской походкой». Поэт, литературный критик Григорий Блехман (Москва) свой материал «Слово, в котором дышит время» посвятил выдающемуся нашему современнику, журналисту, историку, издателю, запечатлевшему Россию в разных периодах ее существования, и трагических, и победных, – Виктору Линнику в связи с его 80-летием.

Жизнь и творчество известной органистки Нины Оксентян (1916-2017) охватывает почти век. Она работала до последний своих дней. О истории становления выдающегося мастера в профессии, о достижениях и органной школе – статья ее ученика Владимира Шляпникова (Санкт-Петербург) «Нина Оксентян – наследница великих традиций петербургской органной школы».

Завершает номер литературоведческая статья доктора медицинских наук, профессора, литературного исследователя Виктора Никифорова (Санкт-Петербург) «Игра в Онегина», посвященная А.С. Пушкину. Ко всем авторам и материалам, опубликованным в новом номере журнала «Родная Ладога», относятся слова выдающегося петербургского поэта Николая Рачкова:

Духовный меч свой никому
Мы не уступим в этом мире.
Ведь нас благодаря ему
Враги доныне не сломили.
Уж если нам придется лечь —
Взрыдают все земные дали.
Пока в руках духовный меч,
Едва ли нас возьмут, едва ли.

ВАЛЕНТИНА ЕФИМОВСКАЯ

Сегодня Юбилей — 70 лет 
у нашего коллеги, друга и товарища по перу
Владимира Васильевича Клевцова –
большого русского писателя-прозаика!

На дороге жизни писатель должен идти впереди всех, глупо кричать вдогонку, кто услышит? Его, писателя, дело — предупреждать, объяснять, раздвигать горизонты, показывать какие мы есть и какими могли бы стать и так увлекать за собой, чтобы не было возможности не пойти, остановиться, свернуть в сторону. И если выдумывать, то так, чтобы выдуманное никто не смог бы отличить от имевшего место в действительности. Для этого необходимы талант и труд. И еще любовь к великой Русской литературе, потому что без такой любви стать писателем немыслимо!
Думается, все это в полной мере можно отнести к нашему юбиляру — Владимиру Клевцову. И еще, к вышесказанному добавить слова Дмитрия Ивановича Писарева, очень точно отражающие труд писателя:
«Я пишу не чернилами, как другие… я пишу кровью своего сердца и соком моих нервов. Так и только так должен писать каждый писатель. Кто пишет иначе, тому следует шить сапоги и печь кулебяки».

Дорогой Владимир Васильевич! С Днем Рождения, с юбилеем!
Здоровья Вам, благополучия и вдохновения на многая и благая лета!

От имени псковских писателей,
председатель правления
Псковского регионального отделения
Союза писателей России
Игорь Смолькин

Решением Вязниковской структурной организации Ветеранов боевых действий Органов Внутренних дел и Внутренних Войск поэт Светлана Размыслович награждена знаком «За милосердие и благотворительность»

Награждение произошло на Всероссийском Фатьяновском празднике поэзии и песни, который ежегодно проходит во Владимирской области.

Светлана Размыслович – поэт, член Союза писателей России, организатор патриотических мероприятий в г. Великие Луки, участник всероссийских литературных акций и концертов, посвященных героическому Донбассу и нашим бойцам, сражающимся в зоне СВО.

Светлана  многие годы участвовала в гуманитарных миссиях по на Донбассе, в  том числе по доставке гуманитарной помощи, литературных встречах и других мероприятиях. В 2024 году, окончив курсы медсестёр, работала, в свой отпуск, волонтёром-медсестрой в госпитале в Донецке.

Рассказывая о награде на своей странице в социальной сети ВКонтакте, Светлана написала: «Спасибо, друзья, за то, что вы верите нашему Слову и делу, которому мы служим!»