Архив за месяц: Октябрь 2025

Сергей Горшков. «Скитальцы»

Сергей Горшков

СКИТАЛЬЦЫ
(стихи)

МОЛИТВА
Господи, спаси всех нас
от бессмысленного взгляда,
от фальшивого парада,
нас самих спаси от нас.

Помоги найти себя,
разглядеть в туманной дали:
мы бояться жизни стали,
кровью руки окропя.

Помоги всем матерям,
на штыки детей отдавшим,
с детства счастия не знавшим
кроме верности вождям.

И последним помоги:
пусть безвестные могилы
помнят вечно, что есть силы, –
всё ж свои, не чужаки.

Всех оставшихся спаси:
не убитых, не распятых,
из домов своих не взятых,
не утопленных в грязи.

Не оболганных за то,
что иначе думать может:
по Заветам жить-то сложно –
виноваты мы кругом!

Боже мой, за что же нас
Ты лишил ума и сердца,
предков, будущего, детства,
и открытых миру глаз?

Помоги Своей стране:
на закланье обречённой,
сбитой с толку, оскоплённой,
захлебнувшейся в вине.

Вспрянет Русь от тягот сна,
камень скинув с изголовья:
не оставь её Любовью,
Господи! Когда ж Весна?
1999

МОЯ ЛЮБИМАЯ…
Моя любимая метёт дворы
С начала перестроечной поры,
Когда в подъездах серых под гитары
Мы пивом разбавляли «тары-бары».
Вот с той, поправшей прошлое, поры
Моя любимая метёт дворы.

Моя любимая привыкла к маете
И города докучной суете,
И к выстрелам, сменившим наши песни
От Красной Площади до Красной Пресни.
Её уже не удивляет кровь.
Такая вот, неясная, любовь….

Моя любимая всё так же хороша,
И, как всегда, с утра поёт душа:
Мотивы давних лет наружу рвутся,
Но не желает женщина очнуться,
И всё метёт умолкшие дворы,
Где больше не поём ни я, ни ты.
1993

НАМ НЕ ВСТРЕТИТЬСЯ УЖЕ…
Мой друг покинул этот мир –
легко скользнула мимо тень:
для всех он словно и не жил,
и в красках не сменился день.
Ушёл спокойно и легко,
сыграв назначенную роль:
оставил мне своё тепло,
«в обмен» забрав из сердца боль.

И вот идёт за годом год,
всё реже вспоминаю я
его стихов солёный пот,
и наши бденья у огня.
И разговоры о судьбе, –
до нас ей, право ж, дела нет, –
о бесполезности в борьбе
искать решающий ответ….

А он его искал, искал…
Зачем? Теперь мне не узнать:
своё он сердце разорвал
в попытках истину познать.
С тех пор так пусто на душе,
влекущий свет не вижу я:
ведь нам не встретиться уже
в раскисшем снеге февраля….

ПУСТЫНЬ

отцу Иосифу, иеромонаху…

Отец небесный, в пустыньке Твоей
Душа моя – Ты прикоснися к ней:
Она измаялась во тьме дорог
И только здесь нашла святой порог.
Душа устала от ненужных ссор,
Ведя с собою бесконечный спор:
Она устала от мирского зла
И просто ищет тёплого угла.

Душа боится «тени» за спиной,
Вот и несёт Твой Образ пред собой:
В уединенье тянется она,
Но не понять мне, в чём её вина.
Отец небесный, тянется она
К Тебе, как к солнцу тянется трава:
И ей не надо почестей мирских,
Ей нужен Ты – не надобно других.

Душе одной так холодно в миру,
А в чём вина её – никак не разберу:
Она устала рваться на куски,
Пытаясь жить по правилам мирским.
Готов предстать перед Тобою я,
Чтобы познать, в чём сила бытия:
Постичь мне нужно истинную жизнь –
Ту, где едины Житие и Мысль.

СТАРУХА – ЛЮБОВЬ
После длинного дня, уставшей рукой
я возьму карандаш и окно нарисую:
и за тонким стеклом, как замёрзшей рекой,
нарисую цветы… И старуху седую.

Пусть букет собирает с улыбкой,
призывая на помощь ослепшую память:
ведь из наших свершённых нелепых ошибок
за окном, в темноте васильки вырастают.

Испытав своей кожей гармонию красок,
на пейзаже безлунном, в багете снегов,
я со страхом старуху слепую узнаю –
это ж наша Любовь!..

Мы пожитки свои растрясли, растеряли,
и за чьим-то столом пьём чужое вино:
мы готовы забыть про настырность печали
за замёрзшей рекой, за узорным окном.

Но на кухне зима всё по полкам расставит –
спитый чай, время «Ч» и букет васильков:
и в узорах седая старуха растает,
эта наша с тобою Старуха-Любовь.

ВСТАВАЙ..!
Вставай, Святая Русь!
Придётся воевать
За русский мир опять –
Сражений вспомним вкус!

Врагов не перечесть,
Но предки били всех:
И нам их бить – не грех,
А заповедь и честь!

И может, не вернусь, –
Кровавый Правды цвет, –
Но ждёт Господь побед!
Вставай, Святая Русь!
2017

ПОЭТЫ СМЕРТНЫ ВНЕЗАПНО…
Давай посидим у огня,
Послушаем пение сосен, – 
Пусть струны гитар сохранят
Скорбящую в музыке осень.
А может, немного «всплакнут»
Поэта за край провожая:
Мы больше не встретимся тут –
Возврата, увы, не бывает.

Возможно, там ждут небеса,
Ждут горы, укрывшись снегами,
Нейтральная ждёт полоса
С затёртыми ветром следами.
И только поэтам дано
Попасть в те края за цветами,
Так сдвинем бокалы с вином
За всех, осенённых мечтами!
 
Не нужно, не стоит грустить,
И даже порой огорчаться:
Нам выпало рядышком жить,
И дивным стихам удивляться.
Одними дворами ходить,
Одними надеждами грезить,
Иную реальность творить
Из слов незатейливых песен.
 
Поэты уходят в ночи –
Им нас беспокоить неловко:
Забудут в прихожей ключи
И, может, на счастье подковку.
В букетиках поздних цветов –
Следах уходящего лета 
Останутся строчки стихов –
Хрустальные капельки света.

ДОЧЬ КОСМИЧЕСКИХ ПУСТЫНЬ
Дорог причудливый изгиб,
пески неведомых планет,
каких-то птиц тревожный вскрик,
зелёный нереальный свет.

Тебя нашла я на пути
в пустое «завтра» из «вчера»:
я помогла тебе идти,
и стала верной навсегда.

Моё ты имя не спросил,
я твоего не назвала:
ты просто был, ты просто был,
и я была, и я была.

Мы разделяли нашу боль,
мы вместе проливали кровь:
плечом к плечу идти с тобой –
быть может, в этом и любовь?

Я изучала все миры
по карте шрамов на тебе,
а ты смеялся и шутил,
моим став «богом» на войне.

Я изучила каждый вскрик,
храня в ночи твой чуткий сон,
и, прижимая раны пик,
улыбкой сдавливала стон.

Я растворилась вся в тебе,
упав единожды в глаза:
и столько лет держась в седле,
была твоей, моя звезда.

Мы брали множество планет
бок о бок миллионы лет:
наш сказочный зелёный свет
был светом и моих побед.

Завоевали новый мир
и я задумалась о «нас»:
но для мужчин война – вампир ,
не признающая «сейчас».

И то, что было, враз ушло,
я упустила этот миг:
нас как бураном разнесло,
в нём утонул мой жалкий крик….

…Тебя нашла я на пути
в пустое «завтра» из «вчера»:
я помогла тебе в пути,
но разве я тебе – сестра?!

Моё ты имя не спросил,
я твоего не назвала:
так в чём же дело, мой кумир, –
любовь нас просто не нашла?

Зачем сердца стучали в такт?
Зачем мы вместе лили кровь?
Ну почему случилось так,
и ты разбил мою любовь?

ЛЕТНИЙ САД
Холод смыл в аллеях краски,
листья отряхнув с деревьев:
мы с тобой одели маски,
вспоминая о поверьях,
скрыв под масками желанье
обладания друг другом…
Осень – наше испытанье
круг за кругом, круг за кругом.

Ты, скользнув с шелков постели,
встанешь у окна и спросишь:
– Мы друг другу надоели,
или ты меня не бросишь?
Я, наверно, не отвечу,
потому что сам не знаю,
потому что время лечит…
Осень это понимает.

Клёны потеряли краски,
липы разом обнажились:
и к чему все эти маски,
если сразу мы влюбились?..

У окошка лучше слушать,
как на землю снег ложится, –
мы в явленьях ищем душу,
оттого-то и не спится…
Вот и ночка за окошком,
словно сторож, ходит – бродит,
и следы её дорожкой
к небу звёздному уводят…

 

 

 

НЕ НАДО СЛОВ…
Отпусти меня, отпусти –
Нелюбви, прости, не снести:
Может, нужен нам пистолет,
Чтобы вымолвить слово «нет»;
Может, нужен и чёрный крест,
Чтоб оставил нас цепкий бес;
Или только могильный прах
Упокоит смертельный страх?

Не найти подходящих слов!
Мы уходим из жизни вновь
В промежутки ночных зарниц
На изломе былых границ.
Между раем и адом тьма
Застилает постель для сна,
И мы будем в ней спать, пока
По-над нами текут века.

А на кладбище вороньё
Всех у ямы отрытой ждёт:
И играет глухой оркестр,
И разносит свой «гимн» окрест.
И хоронят Святую Русь
Её дети под звуки муз.
И не надо порожних слов,
Если в яме лежит Любовь.

СЕСТРИЦЫ ДЕТСТВА МОЕГО…
В кудряшках веточки,
«снежок» по поясу, –
сбегались к деточке
берёзки босыми.

Мигнут приветливо:
«Приляг-ка в травушку!»,
головку ветрену,
как-будто бабушка,
погладят ласково,
прижмут к грудинушке,
всплакнут листочками
над сиротинушкой,
и колыбельную
споют наивную,
до слёз желанную,
и неизбывную…

– Ау! Любимые!..
Но эхом в просеках
былое сгинуло
в глубинах осени.

– Ау, родимые!..
Плутаю по лесу
и детство дивное
ищу по голосу…

БРОДЯГА
Из кармана драного –
сигарету мятую,
спичкой – чирк! – и, как всегда,
дрожь затяжкой рваною.
Каблуками шаркаю
по проспекту с кашлями,
проскочив под башнями
мусорными арками.
Мимо снега – инея,
«шопов» да макдональдсов:
лужи неба синего
в трещинах, как голос мой.
Двигаюсь несмазанно, –
веки грузом налиты,
мысли недосказаны
не с Ивана ль Калиты?

От вчерашней красоты
на помятой скатерти
благовестом с высоты
завалюсь на паперти.
И замру, едва дыша,
в миражах колоколов:
грешная, взлетит душа
в простоте одежд и слов.
И увидит дантов круг –
зону обитания –
в простоте простёртых рук,
просьб и в причитаниях.
Тут и Бог – с иконы в снег,
рядом, на колени…
Он да мой короткий век –
всё без перемены.

ОДНОМУ ОЧЕНЬ СТРАШНО УМИРАТЬ…
А кто знает, как страшно умирать, ё-моё,
Да при всей нашей вере в загробную жизнь:
Молча верные друзья в землю нашу улеглись,
А так страшно умирать одному, ё-моё.

И никто ведь не желает друг другу зла,
И, тем более, друзей вот так потерять:
Без их песен на миру и смерть не красна,
А без песен так не хочется помирать!

ПОЧЕМУ ВСЁ ТАК СЛОЖНО-ТО?
Почему так причудлива хрупкая вязь
разделяющих десятилетий?
Со словами «Ну вот, наконец добралась!»
ты возникнешь в январской метели.
И всё будет, как было как будто вчера,
словно не было долгой разлуки:
буду чаем с малиной «лечить» до утра,
на груди греть озябшие руки.

Буду вновь в глубине грешных взглядов тонуть,
улыбаясь невольно загадке:
так кого же всегда я хотел обмануть,
притворяясь, что всё, мол, в порядке?
И проснутся, возможно, попозже слова,
нам простят одиночества годы…
Замело!..  Но любовь в дом тебя довела
по наитию сквозь непогоды!

Почему так причудлива хрупкая вязь
разделивших нас десятилетий?
Вот и связь телефонная оборвалась – 
мы сказать главных слов не успели.
Разве стало от этого лучше? Кому?
Но нашла ж! Добралась! И согрелись…
Как легко затеряться в пути одному,
а вдвоём… что нам снег да метели!

ЗАГЛЯНИ НА «ОГОНЁК»…
Ты загляни к себе на «огонёк».
Налей чайку, горячего до боли.
Открой окно, впусти немного воли
Оттуда в свой укромный уголок.

Не прячься от погоды за стекло,
Пускай дожди пробьют твою беспечность:
С надеждой Бог нам вверил нашу вечность,
Так будем жить достойными Его.

И капелькой прольёмся за порог,
Увидим сами – все кругом пролились!
А там земля уже зазеленилась,
И сверху смотрит на Россию Бог…

Коснись любовью моего лица
И в нём её увидишь отраженье:
По капле – реки, Словом – пробужденье,
И нет у нас начала, нет конца!

АПОКАЛИПСИС – ЛАЙТ

«…Обманул, украл, убил,
а ответ один – бес попутал.
У беса, что, других занятий нет?..»

Здесь у каждого своя правота,
И у каждого – карающий меч.
И летит дурная с плеч голова,
Выбирая, где бы телу прилечь.

Здесь за злато убивают мечты,
И деньгами измеряется власть.
Здесь живые правят бал мертвецы,
Упиваясь свежей кровушкой всласть.

Не желаешь ли навеки застрять
В этом мире парадоксов идей?
Здесь лимит на все права выбирать,
Выбирай уже свой путь поскорей.

Ведь слетит дурная с плеч голова,
Выбирая, где бы телу прилечь,
Коль на каждого своя правота,
И без устали работает меч…

ВЕРА

(Псалтирь,
на третий псалом Давида)

Один я в окружении врагов.
Над верою моею насмехаясь,
они поносных не жалеют слов,
плюясь вослед мне, и ругаясь.

Кричат они: «И где же этот бог,
который не спешит к тебе на помощь?».
Заблудшие, и взять не могут в толк,
что Бог во мне, и Он дороже всех сокровищ.

Ложусь ли я или встаю с зарёй
к Нему свои молитвы обращаю,
и небеса уносят все печали,
и силы придают, смиренье и покой.

В наш век безверия и нечестивых дел
Господь душе приносит утешенье:
Так что мне грешников пустое поношенье?
Мне жаль их слепоты удел!

И я прошу: «Ты их прости,
Ведь им неведом путь спасенья,
А тем, кто верует, Ты дай благословенье
Сквозь хлад и град Твою Любовь нести».

СКИТАЛЬЦЫ

«Не суетись.
Ты выбор сделал ещё до своего рождения на Земле».

Осенняя пора
Скитальцев не застанет:
Стекут с небес дожди,
Смывая всякий след.
Скитальцев по мирам
Едва ли смерть обманет:
В реальностях Пути
Для смерти места нет.

Их разум может всё!
Игра его – «по полной»,
Как взгляд со стороны
На собственный маршрут.
Кто верует – спасён,
Скитальцев клан пополнен:
Обычным снятся сны –
Скитальцы в них живут.

И я давно в Пути,
Написанном когда-то:
Бродить из жизни в жизнь –
Вот истинная суть.
И ты свой мир найди!
Не просто, а ведь надо…
Себя туда «впиши»,
А прошлое?..  Забудь!

Скитальцы – не народ,
А сущности вселенных,
Посланники небес,
Хранители путей.
Придёт и твой черёд:
Поверь, я непременно
С котомкою чудес
Возникну у дверей!

ГРЁЗЫ
Мне грезятся порой миры иные,
и там всё происходит не со мной:
ведут беседы голоса чужие
о том, что не приносит мне покой.

Я призрак там!..  И кто-то от себя
вложил в мои уста чужие речи:
и сжался мир в размеры фонаря,
и в храме постепенно гаснут свечи.

Спешит куда-то мимо цирк иллюзий.
Уходит жизнь, но только не со мной.
И строчки нужной не отыщет муза,
седеющая юной головой.

Беседы не кончаются чужие.
Не найден мне обещанный покой.
Пусть грезятся порой миры иные,
но кто в «спектакле» притворялся мной?

 

МОЛОДЫМ СОЛДАТАМ И ОФИЦЕРАМ…

«Умереть не страшно –
страшно умирать…»,

поэт-воин Игорь Григорьев

Многое станет неважным,
Многое можно забыть:
Да, умирать очень страшно,
Если так хочется жить – 
С детства знакомой тропинкой,
Осень встречая, бродить;
Встретившись взглядом с девчонкой,
Сразу узнав, полюбить.

Вроде немного и пожил,
Знаю не всё что-почём.
Здесь, значит, Бог напророчил
Братьев прикрыть под огнём?
А помирать очень страшно,
Каждому хочется жить:
Но, что случится, – неважно,
Главное – важному быть!

Там, за спиной побратимы, –
Мамочка, сына прости! –
Это ведь долг командира
Всех их прикрыть и спасти…

 

Перейти на авторскую страницу С.И. Горшкова>>
Читать прозу С.И. Горшкова, 2022 >>
Читать стихи С.И. Горшкова, 2021 >>

 

Прощание с Анатолием Александровым состоится 19 октября

Прощание с писателем и учёным
Анатолием Алексеевичем
Александровым

состоится в воскресенье 19 октября
в воинском храме
Святого Благоверного Великого Князя Александра Невского
(г. Псков, Мирная улица, д. 1).  
Начало отпевания в 12:00.

Похоронен Анатолий Алексеевич
будет на Крестовском кладбище города Пскова.


 

Людмила Скатова. Образы России

Людмила Скатова

ОБРАЗЫ РОССИИ
(стихи)

ОСЕННИЕ КАМЕИ

Но много нас еще живых,
И нам причины нет печалиться…
А. Пушкин

1.
Пасхального сердца камею
Еще задержать мне  в груди.
Есть воля Господня. Как смею
Я в спор с этой волей войти.
А воля Господня – не шутка.
Как милость, она на краю…
Но все-таки беличья шубка
Не будет пригодна в раю.
И жемчуг тягучий и праздный,
И пенье под вечер в тиши,
И траурный пояс атласный
Не станут спасеньем души.
И эта листва, этот ветер…
Что рвется он тщетно сказать?
Желал он, чтоб каждый заметил
Его леденящую стать.
А эти цветы, что поникли
На клумбах застывших, дрожа?..
В предчувствии зимних каникул,
Как бабочка, рвется душа.

2.
Осень – предисловие к зиме.
Ясени в старинной тусклой бронзе.
О забытой в клумбе кем-то розе
Ветру попечение иметь.
Сбросит он на землю лепестки
Будто письма, что не прочитали.
Осень, осень… Вестница печали,
Все кладет последние мазки
На полотна, что зима сорвет,
Разметает, в серебро оправит.
Вот, в таком, непоправимом сплаве,
Наше Новолетие грядет.

ЗАВЕТНОЕ
Как землю одевает снег!
Природа замерла в тревоге.
Стремят свой бесконечный бег
В тумане серые дороги.
У каждого своя печаль,
Своя заветная утрата,
Судьбой предсказанная даль
И четки веры из агата.
И есть небесная триодь,
Стихи с душою несказанной,
Молитва: да хранит Господь
Любимых наших в сече бранной!
Лишь в уголках стесненных губ –
Едва заметная улыбка…
Легло же в руку без искусств
Мне слово драгоценным слитком!
Без волхований кружева.
Житейскую расплавив прозу,
Строку роняю в снег, как розу,
Согрев озябшие слова.

КЛАД
Отвоевываю у быта
Для грядущего горсть стихов.
Не Гомером ли путь испытан,
И не им ли шел Стасихор.
Отвоевываю у мира,
Что певцов своих невзлюбил,
Право петь вопреки… У мнимых –
Право подлинности чернил.
Отвоевываю у сытых
Ради тех, кто хранят свой глад,
Не от мира сего открытость,
Не от века мне данный клад.

АКТРИСА
В сумерки уходят поезда,
Тонкий голос близ иконы тает…
Жаль, что эта жизнь не навсегда,
Жаль, что лаконична ночь Святая!
Граммофон тревожно отзвучит,
И сойдет с престола королева.
Музыка, рояль, души ключи,
Все, что пело так и так болело!
Тонкий волос – тонкая душа.
На груди мерцает крест нательный…
Рана от прошедшего свежа.
Но от неизбывного – смертельна.

МИМОЛЕТНОСТЬ

Уплываем теперьна Цитеру…
Г.Иванов

К каким ни прикоснись мирам,
К каким ни обратись химерам,
Все тщетно. Есть «Et cetera» —
Далекий остров. Символ веры.
Не страшно ничего, когда
Земля у ног лежит такая –
Эт Цэтэра!.. Кругом вода
И дымка счастья голубая.
Цитера или Цэтэра?
Поэт Иванов знал Цитеру,
Пока отплытия пора
Не пресекла земную меру.
Мир вышел за борт, мир исчез,
Он расплескался, как мадера…
Его сложили в черный кейс,
Забыв, что есть еще Цитера,
Что паруса, как веера,
В лицо свободный ветер дует,
Et cetera, et cetera –
Я возвещу, отплыть задумав.

РОЖДЕСТВЕНСКИЙ СОЧЕЛЬНИК
Под сумерки блестят шары, украсив ели.
Щелкунчик и Мари присели на качели.
Прекрасны и нежны фарфоровые лица,
Искрятся крыши кирх на глянцевых страницах.
Глазурь и марципан… Вот вам заветный пряник!
Остановись же, миг, пред тем, что скоро грянет
Звонят колокола над маленьким вертепом,
Над всем, что до сих пор на мир взирает слепо.
Пусть детской ручки взлет благословляет верных
Увечных и больных, последних, а не первых!
О, детской ручки взлет – как благовест, как праздник…
Еще далек эдикт, что остановит казни
Тех первых христиан… и битва Константина…
В кофейне подают со сливками малину.
И башенный флагшток задел крылами ветер.
Настала смена блюд, на блюде – «Черный Петер».
Щелкунчик и Мари… Сквозь дым летят качели.
Ужели старый мир скончался, в самом деле?..

У ЦАРСКОЙ ЕЛКИ
Рождественская елочка
Осыпана свечами.
На ветках, как на полочках,
Все шепчутся ночами
То маленькие ангелы,
То звезды Вифлеема,
Их золотые факелы
Заправлены елеем.
А над дворцовой залою
Восходит Новолетье,
И в отсветах коралловых
Так беззаботны Дети.
Как будто из предания,
Из сказочного царствия!..
Лишь снимки длят свидания
Их неземного странствия.
Они там были счастливы,
Смотрели так взволнованно,
И в белом шли к Причастию,
А далее – как воины.

ПСКОВСКИЙ ВОКЗАЛ

Сердце Царево в руце Божией,
глаголет Господь.
Ты же истинный Помазанник
и слуга Господень…
Канон Царственным Мученикам,
глас 6

На вокзале, где Царь обреченный
Отреченья врагам не писал,
Мне предстать, тайной века прельщенной,
И взлелеять глагол, что устал.
Пронести его сквозь умолчанье,
Клевету и насмешников строй…
На вокзале, где в час ожиданья
Вдруг привиделся Царь мне Святой.
…Как с парадного смотрит портрета –
Боль и нежность пленяют, манят…
И расстрельного тени рассвета
На перрон вдруг сошли близ меня.

ЦАРСКОСЕЛЬСКИЙ ЛЕБЕДЬ
Долгожданный Мальчик, Царское Дитя!..
Несказанно быстро годы пролетят.
Годы благодати, счастья и любви…
Царскосельский Лебедь. Перышки в крови.
Вымоленный Мальчик! Отчего же грусть
Завладела взглядом, Цесаревич-Русь?
Ты еще ступаешь бодро по росе,
Царский, долгожданный Отрок Алексей.
Радуются Сестры… И зачем она,
Эта на Востоке дальняя война.
Годы благодати, счастья и любви…
Русская эскадра, как и Ты, в крови!
Цесаревич-Агнец, подскажи ответ:
Сколько же осталось этих – русских лет?
Отчего на Запад движутся войска?
Отчего пылает свечка у виска?
Тайно плачут Сестры… Молится Отец,
Муками стяжавший Святости Венец.
Жребий не земной был – оттого жесток!
Обжигает пламень мертвенный висок.

Годы благодати, счастья и любви –
Царскосельский Лебедь… Перышки в крови.

 ЛИЛИИ ДАРМШТАДТА
(Елизавета и Александра)
Две Сестры. Две Лилии. Две Розы.
Устремленный в будущее взгляд.
Без позерства благородны позы…
Русский бал и русский маскарад.

Русский марш и русские победы –
Все минует Их, как милый сон,
И утесами обступят беды,
Панихидный станет чаще звон.

Все дела благие позабудут,
И темницей станут Их дома…
Лишь букет засохших незабудок
Припасет последняя зима.

Лишь жасмина легкое томленье
Долетит до узников в ночи.
Вздох небес. Икона «Умиленье»…
Две Души. Две русские Свечи.

Нет, Они пощады не просили.
Избранно молчанье у Святых!
Что, скажи, ты празднуешь, Россия,
В Их домах, где жить не можешь ты?!

ОБРАЗЫ РОССИИ
В образах царской России
(Разве же Ты умерла?)
Веры духовная сила
И красоты зеркала.

Всмотришься, и не поверишь:
Кто это? Точно, не Ты…
В полураскрытые двери
Лики иной красоты

Манят тревогой и негой,
Музыкой маршей и грез,
И ослепительным снегом,
Словом, пронзившим до слез.

Словом, рожденным стихией,
Слово, как воздух, во рту…
Если уйти, то с Россией,
Иль устоять на ветру –

С нею, такой безграничной,
С нею, больной, но живой,
Только откуда величье
В каждой ее запятой.

В каждом ее многоточье,
В каждом ее «исполать»,
В каждом дыханье меж строчек,
Что не сумело солгать.

Что объяснять? Разве надо?
Мчит на бронях век лихих.
Родина – Сердце… В награду
От задыханья – Стихи.

ПО ПРАВУ ЛЮБВИ

Все – пепел…
Иоанн Дамаскин

По праву любви и по праву наследства,
По праву священного – русского детства,
И снега, блиставшего ризным покровом,
По праву мне Господом данного слова.
По праву убитых и взятых на небо,
Что стали закваской для доброго хлеба,
По праву зерна, что опущено в недра,
Пришла, говорю…
Пепел, жаждущий Ветра.

РУССКОЕ СЛОВО

Слово плоть бысть, чтобы
и тело Его стало Словом…
Святитель Григорий Богослов

Попробуйте Русское слово на вкус!..
Лазурная высь и сверкание бус –
Как будто рассыпан янтарь-сердолик…
О, Русское слово!
Ты здесь и… вдали,
На тех перекрестках!.. Особая стать –
Тебя сохранить было и удержать.
Тебя сохранили – твой пламенный лик,
Лазурную высь, золотой сердолик.
Взнесли сквозь атаки, изгнание, свет…
Лишь им поверялось сиянье побед.
И горечь утраты, обеты живых,
Что мертвым давали, когда шли на «вы».
И разве что только свинцовая хмарь
Накрыла тот вздох обещанья, как встарь
Сдавила!.. И все же сквозь красную мглу
По-русски сказать до сих пор я могу.
Порой дерзновенно… Так рдян сердолик!
Как капелька крови, в ладони возник.
Как привкус былого, что взял рубежи…
Мой Ангел, земные пути развяжи –
Невидимой силою. Слово ведь плоть…
Какое богатство подал нам Господь!

БУНИН. ОТБЛИКИ
Нечто бунинское.
Осень. Холода.
И вода у Сены так седа
В обрамленье плюща и снегов.
Баржи спят у белых берегов.
И встает видением Париж,
И звучит зачем-то Оффенбах…
Улочки, изломы галльских крыш…
Приговор свой вынесла Судьба.
Окна скрыты ставнями. Балкон.
Русский храм. Ему – земной поклон,
Первый, мною встреченный… Впусти,
Галльский город, вставший на пути!
Несказанный город. Чуждый кров.
Русский след повсюду! И порой
Знаешь, что восходит, как ни тлей,
Муза Грасса в сумерках аллей,
Чьи шаги не слышны – так  легки!
Русские из русских – казаки…
Женевьева сон ваш охранит –
Дикий камень Марны и гранит.
Белый мрамор, тяжкий Братский Крест…
Всем хватило погребальных мест!
Бунин: крест Трувора – псковский стяг.
Разве позабыли, что в гостях?..

Мы всегда в посланье, мы в пути –
С Родиной, как с ладанкой в горсти.

К МУЗЕ
Муза моя – эмигрантка, монархиня,
Русская женщина с ликом Архангела,
Плакальщица на руинах Империи,
Певчая в хоре, где слышится: «Верую».
Вот потому ей и жребий скиталицы…
Чернь затаилась до срока и скалится.
Нищие с паперти к ней – благосклонные,
Крестным знаменьем встречают, поклонами.
Равно – кириллица им и глаголица.
Муза! Пусть даже она – Доброволица,
Утром пришла ко мне с песней походною,
Барышней милой, сестрой благородною,
Что со свечой простояла под ликами…
Кто ты, молчальница?..
Плачешь под липами,
Музой назвавшись…
Так проще – слыть Музою!
Ангел напишет рукою союзною:
— Муза твоя – не мирянка, монахиня,
Ведома тайнопись снами и знаками.
А с ясновидящих спросы короткие…
Ах, сладкопевная! Ах, взглядом кроткая!
В мыслях пытливая, в сказах неспешная –
Муза, посланница мира нездешнего.

ТАИНСТВЕННЫЕ СБЛИЖЕНЬЯ
Души ли моей веленье
Иль предков дальних призывы?
Таинственные сближенья –
Пронзительные мотивы.

Как орифламмы под осень
Трепещут листы, сгорая…
И что мне, — вдруг кто-то спросит, —
Вот эта земля чужая:

С Пречистою Девой арки,
Расчищенные дубравы,
И сполохи маков жарких,
Вердена горькие травы.

И башни Средневековья
Над каменными мостами,
Поля, омытые кровью,
С березами и крестами

Лес… От такой нагрузки
Давно он шумит несмело!
И надписи по-французски –
На русских крестах на белых.

Всю жизнь я иду по следу
Рассеянного наследства.
Смогла бы – сказала деду:
«Я снова вернулась в детство!»

Он про великие битвы
Слагал для меня баллады,
А в сердце таил молитвы,
В земле – от Царя награды.

На сердце, лишенном страхов,
Кровила всю жизнь зарубка:
Оставленный немцам Краков
И «ковельская мясорубка».

«И РАЗВЕ ПОГАСЛА СВЕЧА?..»
…Ты все говорил, что  и я –
Оттуда, где барышни в шляпах.
Оттуда изъяли меня
С березами в траурных крапах.
Оттуда все Русские – Мы,
Все Скобелевы, Ушаковы,
Оттуда, где даже холмы
В венцах предстояли терновых.
И разве погасла свеча?
И разве мы зря уцелели?
Тень встала – Креста и Меча,
Чтоб Русскими стать мы успели!

ПЕРЕКЛИЧКИ
— Вы ведь давно там у Господа Вышнего –
Прежней России сословия бывшие.
Мы – ваши сны, ваших судеб осколочки,
Липы, дубы, сосны, ивы да елочки,
Может, рябины над холмиком низеньким –
Барышни Тани? Боярыни Лизоньки?..
Холодно, сумрачно нам и обманчиво
В Красном Селе, Петергофе и Гатчине.
Мы под крестами… И кто-то поставил их –
Свечи, лампады… Зияют проталины.
Не оживает Россия Великая.
Ересь пронзила ее многоликая.
Все перекроено, жестко порушено –
От равнодушия и от бездушия.
Души измотаны, люто изранены…
Нет, не сверкаем изящными гранями! –
В Красном Селе, Петергофе и Гатчине
В поисках бродим того, что утрачено.

И не находим, какого мы Времени!
В городе Мюнхене, в городе Бремене –
Где только не было нас в час назначенный,
Но ведь без Родины, бурей охваченной,
С именем чуждым уже как столетие!
— Мы обескровлены, вы обесцветили.
Вы – наши сны, тяжких судеб осколочки,
Липы, дубы, сосны, ивы да елочки…
Может, акации гроздья духмяные –
Белые-белые свитки помянные.
А над полянами с сорными травами –
Только рябины с потёками ржавыми.

ВРАНГЕЛЕВСКИЙ ПЕРСТЕНЬ

Серебряный, с инициалами генерал-лейтенанта барона П.Н.Врангеля, этот перстень был вручен автору – лауреату премии, носящей его блистательное имя, в 2022 г.

Врангелевский перстень –
Два инициала…
Белую Россию
В детстве я узнала.
Будто уходила
С нею от причала,
И в степях задонских
Грезилось начало
Всех стихов и песен
В духе старых маршей…
Стала сопричастность
Лишь с годами старше.
Раскаленный воздух
На реке Царице…
Ликовал отбитый
Врангелем Царицын!
И в толпе с цветами –
В шляпе с розой белой,
Я стихи слагала
Нашим – русским, Белым!
Там, в степях Кубанских,
Где так пули метки,
Не сдавались, знаю,
Доблестные предки.
Духом восходили
Вслед пурпурной Пасхе –
Под хоругвь Христову,
На небесный праздник.
И оттуда, с пира,
Отогнав печали,
Мне благословенье
Чинно посылали –
На любовь-служенье
Родине Великой
И на песнь героям
В светозарных ликах.
С ними уходила
Торною дорогой…
Врангелевский перстень
Был велик немного.
Два инициала…
Аналой… Икона…
Вдохновляет доблесть
Белого барона.

ПЕРВОПОХОДНИКИ
Французская книжка, французский язык
Забыты… «По коням! Пора!»
Мальчишеский, в синем сафьяне, Дневник…
Михайловцы, свят-юнкера:
«Как ныне взбирается вещий Олег…» —
Поют, из станиц уходя
В поход, через степи… И где их ночлег
Под марш ледяного дождя?
Задонские степи. «Вперед, на Кубань!
Полям Дудергофа – поклон…
В грязи по колено, не обувь, а рвань…»
Но траур бессмертных погон
У Марковцев – это уже на века,
Пусть шпоры ушли в чернозем!..
«Ударницы» угол, как символ полка.
Корниловцам степь нипочем!
Листочки мальчишеского Дневника
Летят по бездомной степи.
«Как ныне взбирается…» Это пока,
Пока он не ранен, и пить
Не просят уста, обгоревшие вдруг,
Пока еще помнит он быль
О Князе… Покуда Михайловец, друг,
Не пал в серебристый ковыль.
На ящик зарядный положен Дневник.
Шрапнелей висят облака…
И  беглым  огнем по врагу, что возник!
«Покуда мы живы!..
Пока…»

 

Перейти на авторскую страницу Л.А. Скатовой>>
Читать стихи Л.А. Скатовой, 2021 г. >>
Читать эссе Л.А. Скатовой «Мне дали имя при крещенье Анна…» >>

 

Умер писатель и учёный Анатолий Александров

Псковское региональное отделение
Союза писателей России

постигла тяжёлая утрата

На 72-м году жизни скоропостижно скончался
известный псковский историк и археолог, поэт и прозаик,
член Союза писателей России, кандидат исторических наук  
Анатолий Алексеевич
АЛЕКСАНДРОВ

Писатели Псковской области скорбят об утрате товарища
и выражают искренние соболезнования родным и близким покойного.

 


О месте, дате и времени похорон будет сообщено дополнительно.

Поздравляем Людмилу Скатову с Юбилеем

Сегодня Юбилей
известного российского писателя и журналиста

Людмилы Анатольевны Скатовой

Людмила Скатова автор 18 книг поэзии и прозы, многочисленных публикаций в российской и зарубежной литературной периодике. Награждена медалью Российского фонда памяти и наследия святителя Тихона и серебряным знаком «Просветитель» Русского Просветительского Общества Императора Александра III. Лауреат литературной премии им. генерал-лейтенанта барона П. Н. Врангеля и обладатель медали Петра Николаевича Врангеля.
За заслуги в области журналистики в 2024 году Людмиле Анатольевне Скатовой присвоено почетное звание «Заслуженный работник средств массовой информации Псковской области».

Дорогая Людмила Анатольевна,
писатели Псковской области от всей души поздравляют Вас с Юбилеем.
Желаем здоровья, благополучия и творческого долголетия!
Неиссякаемого Вам вдохновения,
новых замечательных произведений,
новых книг и новых читателей.


Юбилейный творческий вечер писателя состоится 14.10.2025 в Великих Луках,
подробнее: https://pskovpisatel.ru/юбилейный-вечер-л-а-скатовой/


 

Евгения Гусева. Дедово наследство

Евгения Гусева

ДЕДОВО НАСЛЕДСТВО
(стихи)

ГОРОД МОЕГО ДЕТСТВА
Преображается наш город,-
Растут дома, бегут проспекты,
А мне мой тихий прежний дорог-
Без модных штучек, без эффектов,

Без  ослепительной рекламы
И без гудков авто летящих.
Люблю я Псков в рассказах мамы-
Уютный, старый, — настоящий.

Я и сама ещё застала
Безудержную зелень улиц,
Сложилось здесь судьбы начало,
И чувства первые проснулись.

Наверно, склонны приукрасить
Мы детства годы золотые, –
Хранятся в памяти, как праздник,
Как в сказке – солнцем залитые.

И отчего – то нынче ближе
Особый местный чудный говор,
И, кажется, я снова слышу
Заливистый резухи[1] голос.

Здесь «Скобаря» ломали жарко[2],
Во двориках под взрывы смеха,
И танец этот — как ни жалко,-
Не встретишь уж на дискотеках…

Всё не забудется, конечно,
С годами память, как прозренье,
Неумолимо, быстротечно
Летит безжалостное время…

ЛЕТНИЙ ДОЖДЬ
Когда шумит
                   июльский дождь,
Которого ты долго ждёшь, —
Весёлый, озорной,
                                   летящий, —
Как сквозь хрусталь
                                    или стекло
Из преломленья волшебство
Встречает взгляд
                      на миг скользящий.

А город будто бы промыт,
Из ломких линий состоит,
Из новых
              непривычных красок,
Из необычных
                         странных форм,
Из нарушений старых норм, —
Сквозь ливня
                 взгляд голубоглазый.

Он как пришёл,
                                 так и уйдёт, —
Внезапно прекратив полёт
Потоков, струй,
                       ручьёв звенящих,
И встанет радуга — дуга,
Соединяя берега,
Фантомом света
                             преходящим…

ХРИЗАНТЕМЫ
Ты не дарил мне жёлтых хризантем,
Во время оно их и не бывало.
Я вспомнила об этом не затем,
Чтоб всё вернуть и всё начать сначала.

Мне говорили: жёлтый цвет – беда,
Но посмотри же, как они прекрасны!
Мне кажется, ты не любил тогда,
А нынче все старания напрасны.

Теперь пришли иные времена,
Другие песни и другие темы,
Из памяти истёрлись имена,
А на углах, как солнца, хризантемы…

*  *  *
В Пскове дождливый вечер,
Тучи, тепло, туман,
Ранняя тьма на плечи,
Тени, просвет? — Обман.

Сырость и сплин, — тревога,
Звуки рассеял дождь,
Как отыскать дорогу?-
Сумрак бросает в дрожь.

Те же фонарь, аптека,
Вывески — в смутный ряд,
Только мерцает где-то
Прежней красы наряд.

Кажется, время — в точку,
Мир тяжелеет в сон,
Трудно вам в одиночку
Сей пережить сезон…

Утро опять забрезжит,
Чайник пошлёт свисток,-
Жизнь всё ж не будет прежней,
Чистый возьмём листок…

ОСЕННИЕ КРУЖЕВА
Печальна и прекрасна
                                   эта осень,
Когда нет солнца, —
                        светится листва,
Летящую, её ветрами сносит,
А кажется —
                       плетутся кружева.

Да с нитью золотой,
                               да с бисеринкой
Некрупного дождя, — из сизых туч,
Возможно, —
            со стеклярусом снежинки, —
Морозец часто осенью трескуч.

Шуршание, бормотанье,
                                              осязанье
Прохлады
                    безперчаточной рукой,
И упованье на запоминанье,
Перенимая нежность и покой.

Где клён вчера мерцал
                               медовым светом,
Сегодня — лишь графический узор,
И хочется откликнуться сонетом
На стылых листьев
                                 тихий разговор.

МНОГОТОЧИЕ…
Где твой апрель и где
                                 твоя весна,
И отчего же ночью не до сна?
Летят года, как
                  с яблони цветочки,
Когда подует в мае ветерок. —
Чему цвести, чему слетать —
                                   свой срок,
Но рано всё ж ещё
                      нам ставить точку!

Ведь многоточием отмечен путь,
С дороги вправо-влево
                                          не свернуть,
Пусть это даже
                                   узкая тропинка, —
Весны рассвет, и летнее тепло,
И осени багряное крыло,
А от студеных зим
                        звездой — снежинка.

Стремительно
                              упрямой чередой
Мелькают дни, но в сердце —
                                               молодой
Немолкнущий напев
                                          виолончели!
Идут с тобою об руку друзья,
Слетает муза верная твоя, —
Не ста́ры мы, а
                      просто повзрослели!

ДЕДОВО НАСЛЕДСТВО
Тени пролетающих стрекоз,
Над водой плывущее сиянье,
Облака, спешащие вразброс,
Будто прошлых дней воспоминанья.

Теплый ветер лодку раскачал,
Что стоит навечно на приколе;
Знаю, — здесь начало всех начал,
Родина, ты мне приснилась что ли?

Деревенька прямо у реки,
Там — ракитник и кусты сирени,
А под вечер — в окнах огоньки,
В темноту бегущие ступени.

От росы — алмазы поутру,
Но не колки, а нежны, как ласка.
«Подмошье»[3] — селенье на юру,
Сладкий сон, влекущий, будто сказка.

Здесь когда-то родился мой дед,
Мама — тоже здесь бывала в детстве,
Сколько бы не прокатилось лет,
Здесь — моё духовное наследство.

ЛЕСНАЯ ТАЙНА
Таинство тёмного леса,
Дальних полян забытьё.
Что за грядой — неизвестно, —
В сумерках сердце моё.
Занавес сени туманной,
Редкий пичуг пересвист.
Вдруг на развилке нежданно
Ветви цветеньем зажглись.

Яблонька – белая сказка, —
Как ты попала сюда?
Может когда – то  прекрасный
Дом здесь  стоял, но года
Минули, всё пролетело,
Всё забытьём поросло,
Нынче вольготно и смело
Племя дерев вознеслось.

Только осталась развилка,
Прежней дороги печать.
Словно былого слезинка
Капелькой белой сиять
Будет сквозь времени замять
Яблони девичий стан.
Прошлое кутая в память
Лес красотой осиян.

ОБЛАКО
Стихнет музыка, и белое на синем,
Тихо облачко растает в вышине,
И опять душа заплачет по России,
По сынам её, погибшим на войне.

Это облако — не просто лишь виденье:
Чьё-то сердце улетает в небеса,
Одарив родную землю на мгновенье
Той любовью, что под утро,
                                                     как роса

Стынью выпадет
                            на травы луговые,
И на листья недремотные берёз…
Чтоб жила вовеки матушка Россия,
Шли на смерть бойцы
                       в годины чёрных гроз!

К ПУШКИНОГОРЬЮ
Спешу в мечтах своих
                       к Пушкиногорью,
Туда, где
                  Святогорский
                                     монастырь,
Окрест него
                      так зимушке
                                      привольно, —
Поля, леса в снегах
                             и вдаль, и вширь.

Пускай и не сезон, —
                                    метели, вьюги,
День все ещё короткий,
                                           ночь темна,
Белым-бело,
                       и стынь
                                      по всей округе,
Деревья в шубах
                                   будто в чарах сна.

Но дерзкой мысли
                             не страшны преграды,
Летит легко,
                      как быстрокрылый
                                                          ветр
За старо-монастырскую
                                                 ограду,
Где с миром упокоился Поэт…

МОТИВ ОСЕННЕЙ ФЛЕЙТЫ
В моей душе мотив печальный
Осенней флейты зазвучал,-
Зовёт сентябрь на бал прощальный,
На свой осенний карнавал.

Ещё сомнительно, что завтра
В парчу и злато обрядит
Листву деревьев вихрь внезапный,-
Да, это будет впереди!

А нынче мы грустим немного
О лете, улетевшем вдаль,
И о нехоженных дорогах,
О том, чего бесспорно жаль.

И о цветении лучистом,
Об отлетевших прочь ночах,
Когда в свеченьи серебристом
Пел о любви искусный птах.

О теплых ливнях долгожданных,
О звёздах в любящих очах,
О встречах радостных, желанных
На дальних южных берегах…

Ах, осень, подари немного
Ещё и солнца, и тепла,
Тогда мы зимнюю дорогу
На лёгких пролетим крылах!

УЧИТЬСЯ В ПИТЕРЕ
Учиться в Питере — отрада!
Там, где Михайловского сада
Живут роскошные цветы,
Там, где Нева —
                   стальной стрелою,
И Медный Всадник —
                               над толпою,
А небо — вечной чистоты.

Где острова
                    совсем, как птицы
На глади вод,
                       и будут сниться
Проспекты с
                       ве́трами
                                         насквозь,
Там я оставила частицу
Сердечка, —
                 пусть не возвратится
К нам юность, —
                    мы живём не врозь!

Всё эти тучи и туманы
В мечтах,
                от белой ночи пьяных,
От стай жемчужных облаков,
От запаха хмельной сирени, —
Там до сих пор гуляют тени
Здесь
            прежде
                       живших земляков…

ПСКОВСКИЕ ЗВОННИЦЫ
Знаменитые псковские звонницы,
Так похожие на паруса,
Будто ветром истории полнятся,
Чтоб уплыть в вышину, — в небеса.

Но стоят на приколе у вечности,
С белым храмом сливаясь навек,
Чтоб секрет красоты в бесконечности
Открывал для себя человек.

ПСКОВСКИЕ ДОМА — ПАМЯТНИКИ
Что за дом, — да дом Пече́нко[4],
Что за двор, — Подзноев двор[5],
Да, они похожи чем – то:
Живы мгле наперекор,-

Тьме времён, годам разрухи,
Войнам, смутам, нищете!
По ночам, — слышь, ходят слухи,-
Здесь таинственная тень

Бродит и вздыхает громко,
Может быть, — хозяин сам
От делишек смутных, тёмных
Предан вечности судам?..

Эх ты, матушка Россия,
Сколько бед ты понесла!
Но жемчужины живые
Для потомков сберегла.

Псковская архитектура,
Зодчих пращуров привет,-
Вписана в ландшафт, в натуру,
Впечатляет столько лет!

Вот окно в кокошник томный
Нарядилось и пленит
Камня кружевом узорным,
У крыльца – надёжный вид.

Нет ни золота, ни глянца,
Лишь поэзия сердец
Прежних каменщиков. Шансы
Есть воскреснуть наконец.

Двор Подзноева сегодня
Обновлён и знаменит[6],
Двор Печенко всем погодам
И ветрам насквозь открыт.

Возродятся ли шедевры,
Что в наследие даны,
Или с фотографий древних

[1] Резуха-псковская тальянка — удивительная русская гармоника, распространённая среди крестьян Псковской области. Снаружи напоминает старинную церковную книгу, изукрашенную изящным мельхиоровым или латунным орнаментом. Играет необычным, слегка инопланетным и резковатым голосом, за что и получила прозвище «резуха» (здесь и далее – примечания автора);
[2] «Скобаря ломать» — На Псковщине этот танец называют «скобарь» или «ломание» — ломать веселого. Веселого — ломали под гармошечный наигрыш. Мотив незатейлив, довольно ритмичен;
[3] Пόдмошье, Псковская обл., Порховский район. К сожалению, деревня обезлюдела почти совсем;
[4] Дом-палаты Пече́нко, расположенные в Пскове в дальнем углу улицы Гоголя, в XVII веке построила артель неизвестных псковских каменщиков;
[5] В настоящее время первоначальная история этих зданий и их владельцев не установлена. В литературе их принято называть либо именами последних владельцев, либо условными наименованиями. Первоначальные владельцы и строители двора Подзноева также неизвестны. Опираясь на данные исследования псковской гражданской архитектуры, главное здание двора Подзноева можно отнести к первой половине ХVII в., как редчайший пример, в котором отражены конструктивные и планировочные приемы, характерные для гражданских построек еще в ХVI века;
[6] В палатах Подзноева ныне расположен ресторанно-гостиничный комплекс.


Перейти на авторскую страницу Е.В. Гусевой>>

 

Геннадий Синицкий. Без шанса на второй выстрел

Геннадий Синицкий

Без шанса на второй выстрел
(очерк)

Когда началась война Людмиле Жарковой вот-вот исполнилось 17 лет. Она проживала в г. Энгельс Немцев Поволжья АССР, где вместе с другими сверстниками упорно осаждала городской военкомат.
— Вам нужно подрасти, — отвечали ей. И эти слова казались самыми обидными, что она могла услышать в тот момент жизни.
В военкоматы тогда ходило много девушек: студентки, рабочие, колхозницы, комсомолки и беспартийные. Они писали письма в Главное управление всеобуча, ЦК комсомола, партийные комитеты. Умоляли, требовали, просили только об одном — дать в руки оружие и направить на фронт. Напор был настолько сильным, что превратился во всеобщее, неодолимое течение и возымел своё действие на результат достижимого.
В оранжерее Шереметьевского дворца, в подмосковных Вешняках, было открыто женское отделение курсов при Центральной школе инструкторов снайперской подготовки, где на её базе с мая 1943 года начала действовать Центральная женская школа снайперской подготовки. На курсы отбирали только молодых девушек, большинству из которых было 17-20 лет. Они добровольно расстались с родными и близкими, некоторые впервые вылетели из родительского гнезда. Сюда же попала и Люда Жаркова. В ноябре 1942 года она получила повестку и с группой девушек-добровольцев прибыла в снайперскую школу, из Саратовского пересыльного пункта.
Учиться было нелегко. Целыми днями девчата находились на огневом рубеже.
— Я помню, первое время всё в «молоко» стреляла, — писала Людмила, — меня даже в стенгазете протянули…
Прошло менее полугода. Снайперская пара — Людмила Жаркова и Валентина Драгунова сдали экзамены на «отлично». Школу окончили 800 человек, но на фронт отправили только 100 снайперов: 50 на Ленинградский, 50 на Калининский. Люду с Валей определили в 153-й запасной стрелковый полк 21-й гвардейской стрелковой дивизии 3-й Ударной Армии. 
— Нас встретил командир полка товарищ Чикарьков. Подъехал верхом на лошади. Не очень любезной была встреча. Он сразу ошарашил нас: «Я думал мне снайперов прислали, а здесь одни девчонки».
Целую неделю девушкам пришлось показывать своё мастерство на огневой запасного полка. Здесь же находился и Чикарьков. Он всю неделю не отходя наблюдал за снайперами и, когда убедился, что девчат прислали на фронт не за красивые глаза, стал для них настоящим другом. Вскоре их отправили во 2-ю гвардейскую стрелковую дивизию. Жаркова с Драгуновой и пара Тоси Болтаевой с Машей Галеня попали в первый батальон, которым командовал Капустинский (погиб под Невелем в рукопашной схватке). Первой ротой командовал лейтенант Михаил Копейкин. Он то и познакомил Людмилу с бойцами и обстановкой на их участке фронта.
Первые два дня Жаркова изучала оборону противника. Немцы умели хорошо маскироваться. Однако, боевые подруги Людмилы открыли свой счёт с первого дня, а у неё, как назло, ничего не получалось. И это свербело, не давало покоя.
— Помню бойца средних лет, душевный был человек. Я с ним сразу подружилась, всё жаловалась: «Видите, Абасов, где тут убить немца: всё как вымерло, ни одного фашиста не заметила за два дня».
На четвёртый день Людмилу вызвал к себе командир роты и сказал: «На вашем участке появился немецкий снайпер. Приказываю убрать фашиста».
— Есть убрать! — ответила Жаркова.
После чего пошла советоваться к Абасову. Он показал Людмиле место на нейтральной полосе, где не было мин. Ночью она доползла до него, окопалась, замаскировалась и стала ждать рассвета. Утром заметила, что в сотне метров правее «вырос» куст, раньше его не было. Значит, там — вражеский снайпер. Когда взошло солнце, меж веток блеснула оптика.
«У снайпера есть шанс только на один выстрел» — вспомнила Людмила заповедь снайперских курсов. Здесь нельзя облажаться, цена ошибки — жизнь! Причём жизнь не только твоя, но и твоих товарищей, на которых враг сейчас наводит прицел.
Цель найдена, контроль дыхания, плавный спуск, выстрел. На той стороне раздался страшный, душераздирающий крик, потом всё стихло. Крик услышали и наши и немцы. Фашисты стали бить из миномёта по нашим позициям.
Весь день, дотемна, Жаркова пролежала без движения. Когда стемнело, вернулась на свои позиции. После доклада командиру, ротный сказал: «Молодец, Люда». И для неё — это «молодец» было высшей наградой, так Людмила уничтожила своего первого фашиста.
Спустя несколько дней Людмилу отправили на армейский слёт снайперов 3-й Ударной Армии, где она встретила своих боевых подруг по снайперской школе, среди них: Валя Драгунова, Тося Болтаева, Маша Галеня, Саша Шляхова, Рая Благова, Клава Иванова, Вера Артамонова, Оля Быкова, Оля Марьенкина, Галя Кочеткова, Маша Морозова, Сима Самойлова, Нина Белоброва, Лида Ветрова, Юля Популова, Шура Трофимова, Филенко, Богомолова.
В соревновании девушки заняли первое место. Однако впереди у каждой из них были долгие вёрсты Великой Отечественной войны.
P.S.: За образцовое выполнение боевых заданий командования на фронте борьбы с немецкими захватчиками и проявленную при этом доблесть и мужество, гвардии ефрейтор Жаркова Людмила Андреевна, 1924 г.р., награждена: медалью «За боевые заслуги» (26.08.1943), медалью «За отвагу» (25.01.1944) и «Орденом Славы III степени» (31.05.1944). По данным последнего наградного листа на счету Людмилы было 57 убитых немецких солдат и офицеров.
После окончания войны Людмила Андреевна Жаркова работала бухгалтером на мебельной фабрике города Печора Коми АССР.


Перейти на авторскую страницу Г.Н. Синицкого>>
Читать статью Г.Н. Синицкого «Патриотам посёлка Серёдка» >>

Читать рассказ Г.Н. Синицкого «Приснопамятное» и сказку «От добра добра не ищут» >>
Читать рассказ Г.Н. Синицкого «Помяни мя» >>

 

14 октября 2025 г. в г. Великие Луки,
в Центральной городской библиотеке им. М.И. Семевского, состоится юбилейный творческий вечер известного российского поэта, литературоведа, публициста, члена Союза писателей России, Заслуженного работника СМИ Псковской области 
Людмилы Анатольевны
СКАТОВОЙ

Анатолий Москалинский. Мороженое детства

Анатолий Москалинский

МОРОЖЕНОЕ ДЕТСТВА
(рассказ)

Городок. 80-е. Это город так называется — Городок. Впрочем, он городок и есть, куда ему до города! Вот пёстрый от домов и палисадников частный сектор, речка, с наклонившемся набок, висячим мостиком. А так, как наклон очень большой, то он скорее не висячий, а стоячий. К тому же доски  плохенькие. И чтобы пройти по нему, нужно  идти бочком, приставными шажками и очень крепко держаться за ржавый витой трос. Вот, старая, полуразрушенная крепость, помнившая ещё Александра Невского. Далее тоже очень старая пожарная колокольня или каланча – уже Александра Невского не помнившая. И железнодорожный полустанок. И, вообще, железная дорога так близко (она буквально опоясывает городок), что горожане давно не слышат грохота поездов. Так привыкли с самого детства, что не слышат. И, если приезжий человек скажет урождённому городковцу: « О, поезд, кажется?!.» То тот ему ответит: «А? Да?..».
Здесь почти у всех свое хозяйство, поэтому продукты, это не главное. Живут городковцы, как станичники, — как будто в городе, а как будто и нет. Утром в поле отправляется под окрики пастуха большое стадо. Идет по улице Володарского чинно, уже вобрав рогатых и рогатеньких с малых улиц. Идут коровы, лениво, успевая с обочин схватить пук свежей травы, за что получают ещё к окрику и щелчок кнута. За ними семенят козы, овцы и бог весть кто ещё. Даже какая-нибудь дурная курица решится пройти вместе с мычаще-блеящей компанией чеканным шагом до конца Володарского. Одно неизменно и из раза в раз повторяемо – оставляют после себя лепёшки, горошки и прочее в таком количестве, что по улице можно катить на лыжах даже летом. Так что дефицита уж с молоком в Городке точно не было. А вот с мороженым было! И от этого Серёжа Чёткин и Митя Кубиков, по прозвищу Кубик, испытывали неполноту детского счастья. Завозили, конечно, мороженое в Городок, но его разбирали так быстро, что оставалось только потрогать сухой обжигающий лёд на дне гофрированной картонной коробки, отставленной продавщицей в сторону от прилавка. А мороженое даже снилось. Обоим снилось и примерно одинаково. Как будто идут они за мороженым, набирают его много и разного. И начинают есть, поначалу только полизывая, не торопясь. И во сне причмокивали и Серёжа Чёткин и Митя Кубиков. А потом оно, вдруг, начинало быстро таять. Быстро-быстро! И зачем так много набрали, мелькало как будто в голове?!. А оно таяло, ещё быстрее и текло по рукам, на одежду, наконец, капало прямо на землю. Просто, как белая кровь, капало! Судорожно они пытались его слизывать с пальцев рук, откусывать, но не успевали. Оно утекало. И от этого детского кошмара они просыпались оба, как полагается, изрядно перепотев и часто дыша.
В воскресенье утром Митя, вступив в коровью лепёшку, и старательно вытирая ногу о траву, открыл Серёжкину калитку. Поздоровался с Тобиком, живущим в будке у дома, и скорее похожим не на собаку, а на африканскую кудлатую гиену. И, поднявшись по скрипучим ступенькам, громко заколотил в дверь. Послышалось бренчание откидного увесистого крючка, и дверь открылась
— Привет, Куба!
— Привет. Готов?
— Всегда готов, — ответил заспанный Серёжа, вышедший к двери в трусах и майке.
Кубиков Митя был, скорее Шариков, по комплекции. – Очень большой и круглый, как лицом, так и фигурой. Не даром ребята называли его в довесок к Кубику ещё и, «Наш кубометр!» И давали пионерскую клятву откормить его к летним каникулам до центнера. Так и говорили: «Даёшь центнер Кубика по итогам четвёртой четверти!» Ну, а «Кубик рубик» тоже называли под настроение и с появлением этого новомодного развлечения. Правда, из класса такой был только у одной девчонки, у Машки Касатиковой. Ей родители из Москвы привезли. Серёжа Чёткин, напротив, был довольно щуплый малый. Лицо имел несколько вытянутое, узко посаженные глаза и неровные зубы, которые росли как бы немного уступом и нагромождались один на другой.  Но обладая весёлым нравом, совсем не стеснялся, улыбаясь, показывать всем свой немного даже хищный прикус.
В этот день друзья собрались поехать в город. У Серёжи там, в больнице лежал отец. Так, ничего серьёзного, но нужно было его навестить, отвезти мамой собранную передачку. Но главное… Главное погулять по городу и поесть вволю мороженого. От пуза, что называется, поесть! Всласть!
— Сколько тебе дали денег? – Спросил Митю Серёжа, слегка прищурившись.
— Три рубля пятьдесят копеек.
— А мне пятё-рочку! Ты завтракал?
— Да. Но легко… — Оправдывался Митя. Рисовую кашу на молоке.
— Зря. Мороженого меньше влезет. Я вот не завтракал. Сказал, что бутербродами возьму. А их можно и не есть. Можно собакам скормить…
— Да, я знаю. Но по дороге, может, растрясётся…
— Ну, ну… Подожди. Я мигом оденусь.
И друзья двинулись на полустанок. Дорога заняла где-то полтора часа. И за беготнёй по вагону, выглядыванием во все окна и болтанием ногами под сидениями они её даже не заметили.
В городе первым делом пошли в привокзальное кафе-мороженое, под загадочным названием «Калейдоскоп». К большой радости, оно было уже открыто, и посетителей  в кафе почти не было. Заказали по четыре шарика сливочного с шоколадной крошкой и фруктовым сиропом. Его им принесли, как полагается, в серебристых металлических креманках на ножках. И всё это, как и принято в кафе, под приятную тихую музыку.
— Ну, ты как будешь есть? — спросил Кубик. Я вот так — сначала по краешку подталое буду срезать ложечкой и прихвачу и сироп и шоколадик. -Проговаривал он, и тут же показывал, расплываясь в такой приторной улыбке, что глаз его почти не было видно. А Серёжка Чёткин легко рубил шарики пополам и проглатывал их один за другим, даже не моргая. Потом поскоблил ложечкой по дну, собирая остатки молочно-сиропной жижки, выпил её через край и был, что называется, свободен. Кубик даже поперхнулся от такого варварства! Потом друзья взяли ещё по молочному коктейлю с трубочкой, просёрбали его, оставив на дне обильную пену, и двинулись дальше в город, на всё про всё, потратив примерно по рублю.
— Так, заморили червячка! Денег ещё хватает, толи ещё будет! Идти в больницу к Серёжиному отцу решили пешком. — Привыкли в Городке, где едва ли ходят два три городских автобуса, ездить «пешкарусом». По пути в ларьке взяли ещё по два шоколодных мороженых в вафельных стаканчиках. И, налепив друг другу на лоб круглые липкие этикетки, потом мылись в городском фонтане, придерживая один другого за штаны. Показали языки какой-то девчонке, ехавшей в автобусе и в ответ покрутившей им у виска.
— А ты знаешь, Серый, в Ленинграде эскимо на палочке с шоколадной глазурью стоит всего десять копеек! Вот, если поедем в Ленинград, обязательно объемся таким мороженым!
— Само собой. Я тоже.
Денёг выдался вполне погожий. Стояла сухая осень. Уже прошли первые ночные заморозки. И берёзы стояли жёлтые все листок к листочку, как будто выхолощенные. Но ещё из последних сил держались, видимо до первого ветреного дня. Клёны надели пёстрые скоморошьи размахайки. И только сирени, гордые сирени были зелены, как летом. Так уж у них заведено — или зелены или сразу черны, пан или пропал, всё или ничего! Однако опавших листьев под ногами было достаточно. И друзья весело пинали их, проходя через городской парк. У крепостной стены краснела бузина, как будто какая-то нетрезвая бедолага шла по стеночке, да оступилась и в кровь разбила голову. А теперь стояла и охала. А вот уже и милиция. Точно её заберут! Навестили отца в больнице. Проходя мимо монастыря, Серёжка предложил: «Давай залезем за стену, поглядим, что там!»
— Давай!
 В монастыре шла реставрация, и стены были обложены строительными лесами. По ним ребята и забрались на внутренний двор.  Тут-то Серёжка и увидел славного пухлого щеночка.
— Во, ты посмотри кто!..
— Щенок.
— Давай его покормим мамкиными бутербродами.
— Конечно, давай.
— Какой хороший. Хвостиком виляет. Жаль мороженого нет, ему бы понравилось.
— Я думаю это, конечно, овчарка – авторитетно заявил Серёжа. Вот я знаю, у породистой собаки всегда на голове должен быть шишак, шишка, понимаешь? У него есть? Ну, смотри, Митяй… Пощупай.
— Есть-есть, — погладив по голове собачку, констатировал Кубик, сам, признаться, не понимая какой такой шишак, но другу перечить не хотел.
— Всё, забираю его домой. Он же, конечно, ничей. Тобик у меня уже старый, мамка разрешит.
— А как же мы его повезём?
— Нормально. Он же, маленький, не кусается, намордник ему не нужен. А до вокзала я его понесу. А, может, он и сам пойдёт. Кличку только нужно дать настоящую, как у овчарки!
— А кто это мальчик или девочка?
— Кобель, ясно! Смотри, взгляд какой! Во-от! Будешь Диг или Зиг!
— Ну, да, в собаках ты разбираешься. Я-то помню, как ты своему Тобику хвост пришивать пытался, который ему в драке оторвали. Он тебя цапнул тогда хорошо.
— Ну и что, я же хотя бы попытался… Просто тогда я был не опытный.  Закончу школу, врачом буду. Может даже ветеринарным. Вот, увидишь!
Как только теперь мы с тобой по лесам со щенком через стену перелезем? Да-аа, задачка! Фокус! Ну, ладно, как-нибудь. Серёжа взял щенка на руки, но он оказался совсем не маленьким и тяжёлым. Друзья пытались перелезть обратно. Как сзади раздался едва булькающий свист.
— Куб, менты! – Вырвалось у Чёткина. Бежать некуда, всё огорожено! Но самое плохое – со щенком видимо, придётся расстаться…
— Так ребята, что здесь делаете? – строгим тоном пробасил милиционер, кажется, по погонам капитан. Но уже не совсем молодой, даже немного седенький.
— Мы это, потупив глаза, пробубнили мальчишки, только посмотреть, мы… Руки Сергея сами опустили щенка на землю.
— Здесь закрытая территория, идут реставрационные работы! Замок на воротах видели?
Красные, как буряки, Кубиков с Чёткиным не знали, что сказать и смотрели себе под ноги…
— Так, как фамилия, Имена обоих?! – Капитан достал из планшета листок бумаги и ручку. Тут совсем стало страшно. Тем более, что оба уже приводились в детскую комнату милиции в своём родном Городке. Было это, когда они пытались камнями на спор разбить фонарный семафор. Но это, как им казалось, было в далёком детстве. К тому же разбить семафор никому не удалось, силёнок тогда не хватило. Сейчас бы да, непременно, разбили бы…
Ну, фамилии и имена Кубик с Серёжкой назвали, а вот школу соврали, сказали другой номер. Но, всё это, как мёртвому припарка. Городок — город маленький — всё равно вмиг вычислят! Тем более школы там всего три, одна из которых интернат.
— Так, если нарушили, будете отрабатывать штраф. Вот листья, сгребёте в кучи и свезёте, куда покажу. Чья кстати собака?
— А она… Она бездомная, мы её покормили.
— Да, много тут дворняг бродячих. Сейчас выдам инвентарь. Всё ясно?
— Ясно…
И друзья целый час сгребали листья и выносили их на носилках в большую кучу.
— Ну, всё, свободны! И чтобы я вас здесь больше не видел! Ладно, так и быть, для первого раза прощаю, в школу звонить не буду. Но, чтобы в первый и последний раз! Уяснили? – Строго, но с добринкой в глазах сказал капитан. – И назад не по лесам, а через ворота, а то шею свернёте!
— Да! Амнистия! – Брякнул Кубик, покраснел и сам себе закрыл рот.
— Ну, что до поезда еще два с половиной часа. По мороженке? – немного погодя  предложил Митя.
— Само собой. Эх, жаль щенка отпустили. Я уже ему мысленно и поводок  с намордником… Э-эх.
— За то в школу не сообщат, я сильно испугался. Дома бы задали. Все же милиционер не плохой дядька. Ну, а строгим ему быть и полагается.
— Это да.
В киоске за мороженым стояла очередь, но она быстро двигалась. Серёжа Чёткин двигался вместе с ней, а Митя то и дело забегал вперёд и смотрел сквозь стекло, пытаясь угадать, сколько мороженого ещё осталось.
— Не, пломбира в вафельных нам точно не хватит. Все его берут!
Немного погодя, констатировал: всё – коробку открыли с фруктовым в бумажных стаканчиках. И там ещё одна коробка. А что? — Тоже ничего. Это ещё и дешевле. По 12 копеек. Взяли по два. Шли уже ближе к вокзалу и ели фруктовое из цветных картонных стаканчиков деревянными палочками. Потом неизвестно отчего стали их покусывать, пока совсем не сгрызли, отплёвывая маленькие щепочки. Во рту привкус деревяшки уже перебил приятное фруктовое послевкусие. Попили бочкового кваса по два трёхкопеечных стаканчика. И на вокзале перед отправлением поезда, решили взять ещё и брикетов мороженого.
— Это надо же пломбир в брикетах! Повезло. Сколько? давай по две! На дорожку – оживился Кубиков. Дорогое, правда, по 28 копеек.
— Не-а, по че-ты-ре! Теперь долго мороженого не увидим — авторитетно заявил Чёткин.
— А съедим?
— Ха, я да. Говорил я тебе, не нужно было завтракать!
 Электровоз с тремя вагонами тронулся из Города до станции Городок. Замелькали полустанки: Берёзки, Кебь, Гудок, ОП 637 км. И то ли дело разворачивались брикеты с пломбиром, охваченные с боков двумя вафельными пластинками.
— Всё, я всё… Больше не могу! – Еле дышал Митя. Эти два дома в морозилку положу, если не потаят.
— Куб, ты что? А как же центнер чистого веса к концу четвёртой четверти! Надо, Кубик. Есть такое слово «надо»! На, куси моего! — Посмеивался Серёжа.  И, открыв новый брикетик, протянул другу. Тот только поморщился и замахал руками.
– Ну, как хошь, а я рубану! Люблю морожку. Э-эх! Когда ещё в Город поедем! И Серёжа Чёткин, светанув своим немного хищным прикусом, очень внятно, можно сказать, на зависть, хрустнул рифлёной пломбирной вафлей.
01.10.2024г.

 


Перейти на авторскую страницу А.А. Москалинского >>
Читать рассказ А.А. Москалинского «Нюша» >>

Читать рассказ А.А. Москалинского «Украденное завтра» >>