Архив за день: 08.12.2021

Псковская литературная среда. Поэзия. Валерий Мухин

Валерий Мухин

Поэт, публицист, прозаик, член союза писателей России.
Живёт и работает в Пскове.
подробнее>>

 

 

В земном многоголосном храме

Храм

В земном многоголосном храме,
Под синим куполом небес,
Я дирижировал ветрами,
А подпевали дол и лес…

И в роковом звучанье хора,
Была вселенная слышна.
И песнь пространства и простора
Была прекрасна и ясна.

Я каждый звук её усвоил,
И голос каждого певца…
Пред тем, кто это всё устроил,
Я преклоняюсь без конца —

За чистоту, за постоянство…
Чей гений в вечности не смолк, —
Организатора пространства,
В созвучьях знающего толк…

От этой музыки нетленной
В груди рождался сладкий стон.
Я дирижировал вселенной,
И постигал её закон.

Влюблённый в каждого хориста,
И в свой многоголосный храм,
Я в поле песенном и чистом
Однажды волю дал слезам.

За что мне милость и отрада,
И этот песенный удел,
И дар бесценный, как награда,
Которым, мучаясь, владел.

Не могу сидеть в неволе

Не могу сидеть в неволе —
Сам себя же не прощу:
Утром выйду я на волю —
Песню в поле поищу.

И в расхлябанности мутной,
Что подарят небеса,
Вдруг, — подует мне попутный —
Ведь бывают чудеса!

Все слова, что жили-были
В мире Божием добра,
Мне напели и навыли
Наши вьюги и ветра;

И рассказывали сказки,
Над равниною летя;
И раздаривали краски —
Щедро, весело, шутя…

Знаю, да, — меня осудят —
Не обижусь и прощу.
Лучшей доли мне не будет;
Лучшей я и не ищу.

А ищу я песни в поле,
В снег и в дождь я к ним иду…
И пока счастливей доли
Не нашёл… и не найду!

Что мы будем судиться

Что мы будем судиться, рядиться –
Вспоминать, где живут чудеса,
Мне бы только с утра обрядиться,
И уйти в голубые леса.

Где роскошная наша природа,
Распахнулась — щедра, и мудра.
Где сказанья простого народа
Выше золота и серебра.

И душе уже будет не надо
В жизни большего счастья искать.
И воспрянут печаль и отрада,
Горемычной земли благодать.

Приобщиться к корням и основам, —
В деревенской избе почивать,
И волшебным целительным словом
Занедуживший слог врачевать.

Врачевать – это то же блаженство, —
Что выхаживать нежно птенца,
Потому, что само совершенство
Не имеет на свете конца.

Владимиру Кострову

Я не могу не верить в силу Слова,
И признаю, что слово – это Бог.
Я полюбил Владимира Кострова
За добрый, задушевный, ясный слог.

Его слова, как тучные колосья
Шумят на ниве спелого стиха.
Я ощущаю их многоголосье,
И душу костромского мужика.

В них аромат цветов и воздух хлебный,
Сопят боровики, забравшись в лог;
Калины куст горчащий и целебный
Немеркнущие ягоды зажёг.

В них женщины живут со светлой грустью,
Облюбовав ветлужские леса;
Глухое костромское захолустье
Из сказок возрождает чудеса.

Слова, заворожённые пейзажем,
Пространством ветровым заражены.
В них русский дух – всесилен и отважен,
И песни наши русские слышны.

Поют их, отражённые теченьем,
Красавицы над русскою рекой.
И на душе – такое облегченье,
Что я вчера заплакал над строкой.

Вот потому и верю в силу Слова,
И соглашусь, что слово – это Бог,
Вот потому Владимира Кострова
Не полюбить я попросту не мог.

Как не любить эту землю

Мы стиснули души, мы встали –
Живые и мёртвые — все.
Игорь Григорьев

Как не любить эту землю,
Этот закат и восход,
Поле и лес, и деревню,
Родину, русский народ.

Я был обласкан судьбою –
Отрок суровых времён –
Матушкой русской землёю
Вскормлен и усыновлён.

Детство – военная доля,
Полная ужасом битв.
Танками вспахано поле.
Поле могил и молитв.

Страшные, чёрные годы…
Вражьей рукою война,
Смертью крестила народы,
Ад поднимая со дна.

Кровью умылась Россия.
Нам посмотрела в глаза:
— Что ж вы, сынки дорогие?
Больше – ни шагу назад!

Стиснули души и встали,
Встали за землю свою,
Крепче железа и стали…
И – раздавили змею!

Как не любить эту землю,
Этот закат и восход,
Поле и лес, и деревню,
Родину, русский народ.

Жить на земле

Наверно болен я болезнью неизвестной,
Когда смотрю в дожди, на плачущую даль,
И мучаю себя вопросом неуместным:
Зачем ты мне дана, о русская печаль?

Я сам перебирал все древние стихии,
И выбрал для себя и землю, и народ.
Из самой глубины поруганной России
Я верю в чистый звук и в солнечный восход.

У неба не просил иной судьбы и боли,
А с песнею теплей отрада и мечта.
Дурманным мёдом трав, горчащим хлебом, солью,
Душа моя теперь довольна и сыта.

Жить на своей земле, надеясь на удачу,
А благородный труд — всегда мне по плечу…
Я думать не хочу, что можно жить иначе,
Хотя иначе жить я просто не хочу.

Родился я

Родился я в краю равнинном,
Где каждый тополь, каждый клён
Мне были таинством былинным
Забытых сказочных времён.

Где бор и сосенный и ельный
Светился тихо над водой,
И доносился звук свирельный
И голос чистый, молодой.

Где, может, люди, может, Боги
Шли по просёлочной дороге
В свои бескрайние луга
Метать высокие стога.

Они смеялись и шутили
И в голубой рассветной мгле
Трезубцы в небо возносили
И пели гимны о земле.

Где провожал их русый мальчик,
И воздух травами пропах…
И солнца жёлтый одуванчик
Оставил привкус на губах.

Бесценные слова

Нечаянно стихи из разума не льются.
И мысли ясные невежам не даются.
А.П. Сумароков

Сотворю молитву во спасенье,
И отрину страхи и сомненья,
И пойду искать во мрак осенний
Новые свои стихотворенья.

Там слова сухой листвою кружат
Красотой последнего полёта.
Те слова, что с рифмою не дружат –
Не ложатся строчками блокнота.

Есть слова, которые не слышат;
Есть слова корявее коряги…
Те слова, что музыкой не дышат –
Тихо отлетают от бумаги.

Скромные, правдивые не просят
Уберечь от тленья и забвенья.
А слова, что правды не доносят –
Умереть должны до воскрешенья.

Воскрешаю чистые, простые –
Те, что люди часто забывают.
Иногда бывают – золотые,
Иногда – бесценные бывают.

С Богом

— С Богом иди…, — говорила старуха,
С тем провожая меня за порог.
Чётко слова доносились до слуха,
Как заклинанье: — Храни тебя Бог…

Как заклинанье шептала молитву:
— Господи наш, Иисусе Христе…
Будто шагал я на страшную битву
Иль умирать, как Христос на кресте.

Брал на плечо стариковскую косу,
Брал стариковский в карман оселок
И на лугах, где рассыпались росы,
С травами бился, покудова мог.

— С Богом иди…, — говорила старуха.
— С Богом, родименький, с Богом коси…
— С Богом живи…,- долетало до слуха…
— С Богом умри, как и все на Руси…

Бился в поту, в комарином ознобе —
Жилистый, сильный, упрямый простой —
И в озорной сокрушительной злобе,
Словно игрушкой играл я косой.

И подпевали туманные дали,
Тёмная гладь торфянистой реки,
Где испокон в тишине и печали
С Богом живут на Руси старики.

Любовь ушла

Любовь ушла, и я схожу с ума,
И жизнь моя на волоске повисла.
(Иссякли золотые закрома…)
И нету в ней ни радости, ни смысла.

Любовь ушла, как будто жизнь ушла,
Как будто ничего и не осталось:
Пустые дни, никчёмные дела
И ближе смерть, и ощутимей старость.

Любовь ушла….Ни наяву, ни в снах
Нет больше ни надежд, ни обещанья.
И только, исчезающий впотьмах,
Остался светлый лучик на прощанье.

Коса и камень

Я забываю, увлекаясь,
Что не всегда бываю прав.
Вот потому и натыкаюсь
На твой несокрушимый нрав.

А ты своими пустяками
Уничтожаешь чудеса,
Когда на мой находит камень
Твоя нещадная коса.

Мне не постичь на чём основан
Несовместимый наш союз?
Твоим упрямством очарован —
Наверно я вошёл во вкус.

И где конец, и где начало
Всему, что я в тебе люблю?
И день за днём стальное жало
С упорством каменным туплю.

Дикарь

Горы, море, воздух, небо,
Горький вкус земли и хлеба,
Каждодневная заря, –
Целый мир у дикаря!

Есть во все концы — дороги,
Всё на месте – руки, ноги.
В неразборчивую плоть –
Душу вдунул сам Господь.

Простофиле и дебилу
Дал недюжинную силу,
Чуткий слух, и голос – медь,
И глаза – вперёд смотреть.

Дал надежды и сомненья,
Да не дал Господь уменья;
Дал любовь ему и речь –
Да не дал ума — сберечь.
Нам природа — Мать и Бог

Нам природа — Мать и Бог.
У неё мы все — таланты.
Проявился, кто как мог:
Есть поэты, музыканты…

Как цветы и как трава,
В мире всё произрастает,
И — «кто в лес, кто по дрова»,
Кто как может, так играет.

Но умей нести свой крест
В жизни под гору и в гору,
Человечество — оркестр,
Но, увы, — без дирижёра.

Вот поэтому боюсь,
Что опять пойду по краю,
И нечаянно сорвусь,
И неправильно сыграю.

Чтобы после не жалеть
О растраченном и лживом,
Не хочу бездарно петь,
А тем более — фальшиво.

Минуты

Минуты ли блистал или века,
Достойно ли прожил или беспутно,
Не разберёшь ты в памяти, пока
Былое не разложишь поминутно.

Минутами — боролся ты с «пургой»
И, как герой, отважен был и дерзок;
Минутами — ты был совсем другой
И сам себе противен был и мерзок.

Какое разнотравие минут!
Теперь, когда судьбу свою итожишь,
Взгляни, как широко они растут,
Как травы друг на друга не похожи.

Иная пробивалась через мрак
Всё выше к солнцу, расцветала звёздно…
Другую бы и вырвал, как сорняк,
Но не достать — непоправимо поздно.

Всё было: неудачи и успех,
Минуты тьмы, минуты высшей цели…
Но только сочетание их всех
Покажет — кто же ты на самом деле.

Мне не надо

Мне не надо богатства и денег
Больше тех, что горбом заслужил.
Мне дороже судьба деревенек,
Где народ мой работал и жил.

Мне не надо, чтоб я изменялся:
Извивался, хитрил, богател…
Мне важнее, чтоб я занимался
Чистотой человеческих дел.

Был уверенным в каждом поступке,
И гордился страной и судьбой;
Пресловутую воду бы в ступке
Не толок. И всегда был – собой.

Быть собой – и богатства не надо –
Сохранить свою душу и честь.
Это высшая в жизни награда,
Из того, что у Господа есть.

Послушай

Не спорю, нужен риск и можно оступиться,
Ведь мир лежит у ног — коварен и богат,
И, чтобы до ключа добраться и напиться,
Бывает, сам я пью проклятый суррогат.

Не ври и не хитри, но будь упрям и гибок.
Куда летишь — в мечтах изволь нарисовать.
Хочу я уберечь хотя бы от ошибок,
Которые мешают легче рисковать.

Не торопись бежать — ещё сломаешь ногу,
Не торопись лететь — смотри, что под крылом.
Подумай головой и выбирай дорогу —
Ведь только дураки несутся напролом.

Не стоят ничего ни суета, ни топот.
Умей, хоть иногда, не жить умом своим:
Есть мудрость на земле, есть красота и опыт…
Полезно иногда прислушиваться к ним.

Место под солнцем

Ты мог бы просто не родиться, но — родился:
На Божий свет из тьмы кромешной появился.

Из тех миров, где немота и холод вечен…
За что-то солнечною метой ты отмечен.

Ещё — «никто», и звать — «никак» — комочек теста,
Но на Земле уже своё ты занял место.

Оно, быть может, безнадежно и непрочно,
И Человек ты или нет — ещё не точно.

Не ясно — рано или поздно распростишься,
Безвестно канешь в «никуда», иль состоишься,

Счастливый случай встретишь ты или несчастный —
Уже на свете ко всему ты стал причастный.

Ещё ты слаб, ещё ты глуп, ещё бездарен,
Но этот свет — уже он твой — тебе подарен!

Поганкин

Хранит история подарки.
Семнадцатый далёкий век.
Сергей Иванович Поганкин –
Посадский псковский человек.

Пройдя крутое лихолетье,
Торцы поганкиных палат,
Уже четвёртое столетье,
Как вехи вечности стоят.

Но не дошли до нас останки –
Того, кто крепости — творец?
А заказал её – Поганкин –
Зело зажиточный купец.

В торговых «скачках» – гнал галопом.
Купец был ловок и умел.
В торговле с Азией, с Европой,
Тогда он шибко преуспел.

Всё скандинавам, ляхам — мало –
Чего не выкинь: мёд, муку,
Льняную паклю, войлок, сало,
И шерсть, и кожу, и пеньку…

Но, кроме суетной торговли,
Другая жилка в нём жива:
Он был начальником таможни;
Он был «кабацкий голова» …

Казалось – всё ему по силе.
Но жребий стал его суров,
Когда возглавил он в России
Один из денежных дворов.

Одно преданье воскрешу я:
Царь Грозный, как-то для дворца,
Деньгу потребовал большую
У предка нашего купца.

«Я в грязь лицом-то не ударю,
Приказ исполню и – конец.
А сколько ж нужно государю?» —
Полюбопытствовал купец.

«Ах, ты, купчишка голодраный!
Ещё чуток и будешь бит…
Ты разве так богат, поганый,
Чтоб мой насытить аппетит?».

Вот, то-то, был кураж и пьянка!
И подать знатная дворцу…
С тех пор фамилия Поганкин
Прилипла к псковскому купцу.

Нельзя забыть о факте редком,
Его хранит святая Русь.
И я своим неробким предком
И восхищаюсь и горжусь.

Жемчужина севера

Как мир, нерушимо и гордо,
Как правду, как русскую речь,
Нам надо любимый свой город,
Как честь и как совесть беречь.

Хранить, как историю свято,
Жемчужину севера — Псков.
Беречь, как родимого брата,
Как память седую веков.

Он создан простыми руками,
Он душами предков согрет,
Его говорящие камни
Тепло излучают и свет.

Над городом образ Господень
Надёжен и светел, и свят,
Мы шумной толпою проходим
Средь храмовых белых палат.

Проходим и каждого бремя
Сотрёт нас с земного лица…
А он остаётся, как время,
Которому нету конца.

 

 

Псковская литературная среда. Проза. Александр Себежанин

Александр Себежанин

Поэт, прозаик, член Союза писателей России.
Живёт и работает в Пскове.
подробнее>>>

 

Душистое лето 1956 года
(рассказ)

Солнечное, душистое лето 1956 года… Нынче осенью я иду в школу, в первый класс! А сейчас мы с папой на лесной опушке, складываем копну из сена, которое он накосил здесь, на неудобице, меж кустов, где траву никто никогда не косит. Я, радостный, ощущаю себя помощником и старательно тружусь, работаю малюсенькими грабельками, которые папа смастерил специально для меня. Воздух напоён, наполнен неповторимым, пряным ароматом высохшего сена, дышится им легко и вкусно! У нас чудесное настроение: будет сено — значит будет, чем кормить нашу коровушку, а значит будут молоко, творог, сметана, масло, значит не будет голодно в доме.
Вдруг, как ураган, как неожиданный вихрь, верхом на коне на полянку врывается председатель колхоза. Он матом ругается на моего отца, грозит ему неисчислимыми бедами и говорит, что отбирает сено в пользу колхоза.
Отец, инвалид войны, тело которого в сплошных шрамах-бороздах от ран, таких глубоких, что моя детская ладошка входит в них целиком; мой отец, призванный в армию в 1938 и вернувшийся в 1947 году после госпиталя, где он лечился после тяжелейшего последнего ранения, где его тело буквально сшивали из кусков; мой отец, кавалер ордена Красной звезды, ордена Славы, ордена «Отечественной войны», медалей «За отвагу», прыгает на одной ноге перед конём председателя и слёзы, слёзы текут по его щекам от беспомощности и обиды… Я тоже плачу. Но наши слёзы ничего не изменят…
И корову мы вскоре держать перестанем. В те годы для того, чтобы накосить и высушить тонну сена для личного хозяйства, нужно было сперва накосить и высушить десять тонн сена в колхоз. На свою коровушку необходимо три тонны сена на зиму, значит в колхоз надо было накосить, высушить и сложить в стога тридцать тонн сухого сена. Такая работа для инвалида непосильна, тем более раны постоянно беспокоили отца, начинали воспаляться, гноиться и из них выходили мелкие чёрные осколочки…
Молоко мы вынуждены будем покупать у односельчан. Правда, не каждый день. Пенсия по инвалидности у папы была 280 рублей до денежной реформы 1961 года, после реформы стала 28 рублей в месяц. А деньги нужны были на хлеб, соль, сахар, обувь и одежду.
С той далёкой поры прошло уже 65 лет, уже нет ни колхозов, ни совхозов, но до сих пор болит и ноет моё сердце, и горькими слезами плачет душа от унижения, от хамского, несправедливого отношения, от слёз отца, давно умершего от ран военных… и душевных…


Путь к крещению
(рассказ)

 

Наступило первое лето после смерти Сталина.
И моя бабушка, глубоко верующая, самая уважаемая и самая старшая из женщин в деревенской округе, решила, что пришла пора собрать деревенских детишек и на подводе свезти в церковь, окрестить.
Набралось нас, мал-мала-меньше, около десятка, в возрасте от двух до пяти лет. Выезжали ранницей, затемно. Нас, детишек, укутали в платки, телогрейки, усадили на широченную телегу, с настеленной в неё соломой и бабушка Маня тронула вожжи. Конь резво потащил повозку с ребятнёй. Путь был неблизкий, ближайшая церковь находилась километрах в двадцати от нашей деревни, носящей красивое козырное название — Бубны. Ранее существовавшая местная церковь в селе Томсино, в трёх верстах от Бубнов, была разрушена немцами в войну.
Сначала вёрст пять дорога была лесная, глухая, безлюдная. Потом выехали на большак, стали попадаться встречные повозки, пешеходы, довольно редкие. Мы, ребятня, разбуженные столь рано утром, дремали. Бабушка правила лошадью, тихонько напевала какую-то песню.
Вдруг навстречу нам донеслось непонятное, громкое, страшное, никогда ранее не слышанное урчание. Мы сразу проснулись. Конь остановился, как-то по особенному хрипло заржал, запрядал ушами, замотал головой. По большаку, злобно урча, на нас надвигалось необыкновенно страшное чудище, с преогромными горящими и лучащимися глазами! Конь захрапел, попятился, начал вставать на дыбы и во-вот разнёс бы всю повозку вместе с нами, ребятишками.
«Господи, помоги! Господи, спаси и сохрани!» — взмолилась, крестясь, бабушка.
И, словно посланный по молитве на помощь, невесть откуда, словно из-под земли, перед повозкой появился мужичок с какой-то рогожиной в руках. Он накинул рогожину на голову коня, закрыв ему глаза, обнял коня за шею, начал ему что-то ласково нашёптывать и держал так, успокаивая его, пока мимо нас не пронеслась грузовая машина-полуторка с зажжёнными фарами. И мы, малые ребятишки, и конь впервые в жизни увидели такое чудище!
Машина уехала, конь успокоился, бабушка поблагодарила молитвенно Господа, поблагодарила мужичка за помощь и мы поехали дальше, в храм, на крещение наше.
Так мы, ещё не успев креститься, ещё на пути к Богу, уже ощутили в полной мере заботу Господа о нас, детях божьих, увидели силу молитвы и креста.