В воскресенье, 9 марта 2005 г. в храме св. Архангела Михаила (ул. Советская, 18)
будет отслужена панихида о упокоении новопреставленной
Ирены Язеповны Панченко (по святцам Ирины).
Начало литургии в 9-00, панихиды — в 11-00.
Прощание (заочное)
с ушедшей в вечность Иреной Панченко
состоится в библиотеке им. В.Я. Курбатова в 12-30.
Псковское отделение Союза писателей России с прискорбием сообщает
о тяжелой утрате, постигшей писательскую организацию:
ушла из жизни наш коллега, товарищ, друг Ирена Язеповна Панченко,
член Союза писателей России с 1992 года.
Невосполнимая потеря!
Более тридцати лет Ирена Язеповна была душой писательского сообщества, его движущей силой. Десятки молодых дарований она привела в литературу, личным примером показывая, что значит быть настоящим русским писателем. Сотни книг увидели свет благодаря ее энтузиазму и энергии. Она всегда являлась желанным гостем в библиотеках и школах области, где не только выступала как поэт, но проводила мастер-классы с начинающими авторами. Много лет Ирена Язеповна организовывала и проводила творческие встречи в литературной гостиной в Псковском Культурном центре на Рижском, 64, которые навсегда останутся в памяти псковичей.
Поэт, публицист, драматург, художник, педагог – мере ее таланта и вкладу в современную литературу и культуру в целом еще будет дана должная оценка, потому что «большое видится на расстоянии». Но уже сейчас мы можем сказать, что именно на таких людях держалась и держится Русская литература! Мы гордимся, что она была рядом с нами, шла рука об руку, учила, наставляла, вдохновляла! Теперь ее творческое делание продолжат ее ученики и последователи!
Царствие Небесное нашему дорогому другу рабе Божией Ирине (по святцам)!
Вечная память!
От имени Псковских писателей, Игорь Смолькин
 |
Татьяна Рыжова
|
О ЛИНЕЙНОСТИ И НЕЛИНЕЙНОСТИ
ПОЭТИЧЕСКОГО ТВОРЧЕСТВА
(беседы о поэзии и поэтах)
ЧАСТЬ I
Поэт Уильям Блейк, стоявший у истоков английского романтизма, в одном из своих стихотворений обращается к поэту (да и, по сути, ко всем людям) с призывом
…В одном мгновенье видеть вечность,
Огромный мир в зерне песка,
В единой горсти бесконечность
И небо в чашечке цветка.
Красиво сказано, не правда ли? Просто по звучанию, но так ёмко по содержанию — звучит почти как всеобъемлющий манифест поэтического творчества.
Попробуем же и мы отозваться на призыв Блейка: увидеть или ощутить то, к чему он призывает.
Впрочем, когда-то я уже проводила подобный эксперимент – на семинарском занятии по литературе предлагала студентам представить своё видение трактовки каждой строчки, как это предлагает нам английский поэт. Пять минут раздумий «испытуемых» – и готовы ответы, которые говорят о многом.
Итак, первая строчка: «В ОДНОМ МГНОВЕНЬЕ ВИДЕТЬ ВЕЧНОСТЬ».
Один мальчик рассуждает примерно так: «Мгновение – мельчайшая единица времени, но если её умножить на бесконечно огромное число, то получатся часы, дни, недели, годы, столетия — вечность. Без мгновения и вечности не будет! Таким образом и можно видеть вечность в одном мгновении».
Говорит другой студент: « Иногда мгновение приравнивается к вечности. Например, перед лицом смерти. Тогда ещё говорят: вся жизнь за одно мгновение прошла перед его глазами. Поэтому мгновение – понятие относительное, и зависит это того, что с тобой происходит».
А вот слова одной девочки: «Я бы превратила мгновения в буквы из капель дождя и написала бы из них слово Вечность на небе! А потом бы они упали на землю дождём. А потом снова испарились в небо. И так бесконечно».
Теперь вторая строчка: (видеть) «ОГРОМНЫЙ МИР В ЗЕРНЕ ПЕСКА».
Тут я предложила студентам другое задание.
Вот оно. Представьте, что вы идёте по огромному зеркальной чистоты корту. Он огорожен плотным забором, безупречная чистота корта поддерживается регулярно – таково условие. Вдруг вы ощущаете колющую боль в ступне, снимаете сандалию и обнаруживаете причину боли – камушек в виде кристалла. Вы кладёте камушек на ладонь…
А теперь воспроизведите ваш внутренний монолог в связи с этой ситуацией, с появлением камня на чистейшем корте. Другими словами, покажите вслух срез потока ваших мыслей.
Пять минут на размышление, и вот результаты.
Монолог 1. Какого чёрта! Ты поранил мне ногу! И вообще тебя не должно здесь быть. Чем только эти рабочие занимаются — только деньги зря получают. Выкидываю тебя за ограду, чтобы ещё кто-то не поранился!».
Монолог 2. Ой, камушек! Красивый какой! Интересно, как он сюда попал, ведь здесь идеальная чистота, да и нет у нас поблизости таких камней-кристаллов. А может до меня здесь проходил путешественник, который только что вернулся из Египта. Вот камушек и застрял у него в подошве. Надо же! Камень–путешественник! Лежит здесь и плачет по своей родине, по друзьям… Так вот и люди на чужбине тоскуют по родине.
А, может, это кусочек метеорита? Держу я сейчас на руке кусочек космоса! Возьму-ка я тебя домой, вдруг ты магический или волшебный! Может, романтическую историю о тебе сочиню.
Вот такие, примерно, размышления по поводу блейковских строчек я услышала. Были и другие, но достаточно этих, чтобы продолжить развивать тему нашей беседы.
Подведём итоги. Первые ответы ребят в обоих случаях носили линейный характер, и свидетельствуют они о ЛИНЕЙНОМ МЫШЛЕНИИ этих студентов.
Давайте вспомним ответ по первой строчке стихотворения: «Мгновение – мельчайшая единица времени, но если её умножить на бесконечно огромное число, то получатся часы, дни, недели, годы, столетия — вечность. Без мгновений и вечности не будет!».
К категории линейного мышления отнесём и первый монолог по строчке (видеть) «огромный мир в зерне песка».
«Какого чёрта! Ты поранил мне ногу! И вообще тебя не должно здесь быть. Чем только эти рабочие занимаются — только деньги зря получают. Выкидываю тебя за ограду, чтобы ещё кто-то не поранился!».
Уже по двум этим примерам, я думаю, нетрудно догадаться, в чём заключается суть линейного мышления.
Очевидно, что при ЛИНЕЙНОМ МЫШЛЕНИИ мысли идут последовательно, как бы по прямой линии, последовательно, логически опираясь на факты, при этом каждое новое решение или вывод опирается на предыдущий. Зачастую линейные мыслительные процессы регламентированы и шаблонны. Есть системы, которые требуют линейного мышления: в работе с техникой, в точных науках, в математике, например, без такого мышления никак не обойтись.
Но нередки ситуации, когда привычный порядок вдруг ломается. Тут то и проявляется ограниченность линейного мышления, и возникает необходимость искать какие-то нестандартные пути, выходить за рамки привычной логики, а, значит, мыслить не от А до Б по прямой линии, а по направлениям разнообразных векторов и даже по спирали! Действуя так, мы используем НЕЛИНЕЙНЫЙ ПОДХОД к решению задач. Именно здесь проявляется творческое решение проблемы, требующее включения интуиции, креативной смелости, гибкости ума, перехода в другие плоскости. Логика здесь может принимать условный характер, требуя порой алогичных решений.
Давайте вспомним трактовку слов Блейка «в одном мгновенье видеть вечность» студенткой. Она сказала: «Я бы превратила мгновения в буквы из капель дождя и написала бы из них слово «вечность» на небе! А потом бы они упали на землю дождём. А потом снова испарились в небо. И так бесконечно». Вот вам яркий пример нелинейного подхода! То же мы наблюдаем и в другом монологе: «Надо же! Камень–путешественник! Лежит здесь и плачет по своей родине, по друзьям… так вот и люди на чужбине тоскуют по родине. А, может, это кусочек метеорита? Держу я сейчас на руке кусочек космоса!».
Благодаря нелинейному мышлению, в этих примерах произошло расширение поля смыслов. Этому способствовал отход авторов приведённых строчек от привычной, стандартной логики. Использован даже алогизм: мы хорошо знаем, что невозможно создать буквы из капель дождя, да ещё писать ими по небу! Но зато какой красивый поэтический образ возникает, не правда ли?
И таким вот последовательным и, по-моему, линейным путём подвела я вас, дорогие друзья, к ключевому вопросу моей беседы: А ПОЭЗИЯ БЫВАЕТ ЛИНЕЙНОЙ И НЕЛИНЕЙНОЙ? А КОТОРАЯ ИЗ НЕЁ ЛУЧШЕ, ЕСЛИ БЫВАЕТ?
Я бы так на этот вопрос ответила: линейные стихи встречаются часто, но поэзия, как правило, имеет нелинейный характер. Простые стишки, рифмовки, речёвки, некоторые образцы народной поэзии имеют линейный характер. Хотите пример? Пожалуйста!
У попа была собака,
Он её любил,
Она съела кусок мяса,
Он её убил,
Убил, закопал
И на камне написал:
У попа была собака,
………………………..
Но что делает поэзию нелинейной? – Да то, о чём сказал Блейк в своих знаменитых строчках.
Нелинейная поэзия не движется по одной прямой – она парит. Она открывает новые смыслы в, казалось, хорошо знакомых нам вещах и явлениях, или, как говорили английские романтики, «придаёт им прелесть новизны». Поражающая необычной ритмикой, насыщенная метафорами, неожиданными образами, иногда неологизмами, дающими читателям абсолютно новое, поэтическое знание о вещах, такая поэзия и есть истинная. Поэзия даёт удивительную возможность автору использовать многозначность и многоуровневость её ресурсов, а читателю — осмысливать и истолковывать их, как им это видится.
И вот тут-то самое время, в связи с вышесказанным, прибегнуть мне от высокой риторики к «спаду» — стилистическому приёму, предполагающему, как вы догадались, резкий переход от возвышенного к приземлённому. Не стоит обольщаться, друзья, что бредовые мысли, безграмотные речевые обороты, языковые и стилистические абсурды, одиозные «неологизмы» и поэтическая «аритмия» как отсутствие поэтического слуха, могут свидетельствовать о наличии у вас того самого нелинейного подхода к поэтическому творчеству! Нелинейный подход — суть творческое решение любой задачи, в том числе и поэтической. А поэтическая слепота и глухота, какие бы виражи она не выделывала, не может иметь ничего общего с творчеством.
Но, скажете вы, не пора ли, наконец, разъяснить нам суть поэтической нелинейности на конкретном примере! Самое время, отвечу я. Всё идёт по плану! И не удивительно, наверное, что для этого я решила обратиться к творчеству Марины Цветаевой.
Но это уже вторая часть нашей беседы.
ЧАСТЬ II
АНЖАМБЕМАН
Продолжая тему моей беседы о линейности и нелинейности поэтического творчества, попытаюсь ответить на вопрос читательницы В.В., которая в комментарии к первой части спросила: «А человек с линейным мышлением может стать настоящим поэтом?». Дорогая В.В.! Я слабо верю в существование людей с исключительно одним лишь линейным мышлением. Хотя бы уже потому, что, как считают учёные, левое полушарие любого человека отвечает за рационально-логическое (близкое к понятию линейности) мышление, а правое – за образное, тяготеющее к нелинейному мышлению. У одного более развито левое, у другого — правое полушарие. Считается даже, что человек способен развивать нелинейное мышление, делать его более гибким. Это, во-первых, а во-вторых, сложно отрицать, что поэзия сама по себе есть ярчайший пример нелинейного использование языка. Даже в примерах, которые могут показаться банально простыми.
Так, если скользнуть поверхностным взглядом по стихам Пушкина, можно усомниться в их нелинейности: логически, лексически, стилистически и структурно — всё кажется обычным, простым, традиционно упорядоченным, последовательным. Ведь все авторы, рассуждая о нелинейности поэзии, подчёркивают, что нелинейной она делается во многом благодаря наличию в поэтическом тексте образов и метафор, тропов и других «металогических структур», в которых априори запрятан вторичный, переносный план, а, стало быть, они способны открывать для читателя новые смыслы.
Но вот Н.В.Гоголь одним из достоинств пушкинской поэзии считал отсутствие риторических и собственно-металогических приёмов: «Здесь нет красноречия, здесь одна поэзия, слов немного, но они так точны, что обозначают всё. В каждом слове бездна пространства; каждое слово необъятно, как поэт».
Необъятно – значит, нелинейно. У Пушкина нелинейностью может обладать самое обычное слово, привычное словосочетание. Они лишены мишуры и позолоты, но всегда у него к месту, всегда единственны и незаменимы, подкреплённые тончайшим чувством языка поэта. Они чудодейственным образом раскрывают глубинный смысл стихов.
Давайте вспомним каждому знакомые строчки:
«Я помню чудное мгновенье,
Передо мной явилась ты…»
Всё, казалось бы, просто, «линейно». Но есть два слова – «чудное» и «явилась». Поэт мог бы дальше и не говорить нам: «Как мимолётное виденье,/Как гений чистой красоты». Слова «чудное» и «явилась», обладающие великой ассоциативной силой, неосознанно приросли для читателя этим дополнительным знанием ещё до прочтения последующих строк: воображение уже рисовало эфемерное, ангелоподобное существо – поэт лишь придал ему словесную оболочку. Кстати, по моему убеждению, способность поэта будить воображение читателя является неотъемлемым признаком нелинейности поэтического текста.
Ещё один пример кажущейся линейной одномерности из пушкинского творчества.
«Мой дядя самых честных правил,
Когда не в шутку занемог,
Он уважать себя заставил,
И лучше выдумать не мог».
Люди со склонностью к линейному и, соответственно, шаблонному мышлению могут увидеть в этих строчках несоединимые элементы, отсутствие целостного смысла. Выражение «заставить себя уважать», в общепринятом понимании никак не выстраиваются в логическую цепочку с информацией о болезни дяди. Да ещё «и лучше выдумать не мог»! Очевидно, что линейное мышления терпит здесь фиаско, двигаясь в одном направлении, по прямой линии и пытаясь подвергнуть эту строфу формальному логическому анализу. Люди с более гибким умом, интуитивно переходят в другие, подтекстовые уровни информации, находя в них причинно-следственные связи. И вот уже гениальные по простоте (но не линейные!) пушкинские строки прирастают для читателя дополнительным знанием о вожделенном дядином наследстве и о непростом пути его получения.
Нелинейная природа поэтического текста в большой степени отражается в его структуре, в том, как строятся и выстраиваются предложения. Ведь это в прозе чаще всего сказуемое следует за подлежащим и далее по порядку, в одну линию, до логической законченности предложения.
Семантическая организация предложения в стихотворении более подвижна и, как правило, подчинена нелинейным поэтическим технологиям создания текста. И в качестве примера вновь пушкинские строки:
Старик, счастливый век забыв Екатерины,
Взирает на тебя с безмолвною слезой.
……………………………………………….
По правилам синтаксиса нужно было бы сказать: «забыв счастливый век Екатерины». Но поэты часто прибегают к инверсии — изменению обычного расположения слов или словосочетаний в предложении, нарушая тем самым грамматическую линейность поэтической строки. Зачем это делается? Для метрической правильности, для сохранения ритма, для рифмы, а иногда для логического выделения нужного слова.
Вот! — скажете вы, — метрическая правильность, сохранение ритма, рифма… Разве это не признаки линейной организации строк в стихотворении?
В идеале так оно и есть, однако эти базовые признаки стихотворной архитектоники имеют множество отклонений. Например, не всегда ритмический стихотворный отрезок совпадает с его синтаксической законченностью. То есть происходит несовпадение метрических и синтаксических членений стиховой речи. И тогда случается перенос части незаконченной фразы и мысли в другую строку. Но помимо этого существует строфический и слоговой перенос. Замечу, что в классической силлабо-тонической поэзии, с её строфической замкнутостью, подобный приём не допускался. Лишь одна мысль должна была развиваться на протяжении одной строфы, а фразу нельзя было обрывать в одной строке и переносить в другую. Теперь же такой приём широко используется и известен он под названием АНЖАМБЕМАН ( франц. enjambement – перенос).
Чаще всего встречаются случаи, когда с предыдущей строки переносится слово или кусок предложения.
У Блока есть много стихов с переносом. Для примера, когда перенесено одно слово, выбрала вот этот.
Но в камине дозвенели
Угольки,
За окошком догорели
Огоньки,
И на вьюжном море тонут
Корабли,
И над южным морем стонут
Журавли.
Верь мне, в этом мире солнца
Больше нет,
Верь лишь мне, ночное сердце,
Я – поэт.
…………………………….
(А.Блок. В углу дивана.)
И, конечно, примеры из творчества Марины Цветаевой, для которого отклонение от ритмико-интонационной инерции является нормой. Её поэзия уж точно не линейная. Она так и говорила « Я не верю стихам, которые льются. Рвутся – да!».
Двадцать лет свободы –
Всем. Огня и дома –
Всем. Игры, науки –
Всем. Труда – любому,
Лишь бы были руки.
В этом стихотворении Марины Цветаевой переносится слово, причём одно и то же — «всем». А вот пример переноса целого куска:
А я — пера не удержу! Две розы
Сердечную мне высосали кровь.
Анжамбеман один из любимых приёмов поэтики Марины Цветаевой, но он лишь частичка авторских поэтических технологий, делающих её поэзию нелинейной и требующей от читателей встречной работы мысли и определённых усилий, чтобы войти в творческий мир поэта.
Анжамбеман использовали многие поэты — и Александр Пушкин, и Михаил Лермонтов, и Владимир Маяковский, и, конечно, Иосиф Бродский. И в наши дни он используется очень активно, особенно молодыми поэтами, ищущими пути наибольшей экспрессивности самовыражения. Встречаются очень даже интересные примеры. Покажу один, но сначала обращусь к любопытному отрывку из поэзии Иосифа Бродского:
…Нас других не будет! НИ
ЗДЕСЬ, НИ ТАМ, ГДЕ ВСЕ РАВНЫ.
Оттого-то наши дни
В этом месте сочтены…
Анжамбеман, конечно, во многом освобождает поэта от формальных ограничений, но случай с НИ ЗДЕСЬ… кажется мне экспериментальным излишеством.
И вот обещанный пример в унисон с анжамбеманом у Бродского.
…Я помню свет…, как в небе сотнями
Раскрылись взрывов купола,
И всё живое стало мёртвым, И
ЗЕМЛЯ СГОРЕЛА — ВСЯ ДОТЛА…
Чем ни достойный ответ Иосифу Бродскому молодой псковской поэтессы? Той самой В.В., с упоминания которой я начала вторую часть своей статьи о поэтической нелинейности.
Геннадий Синицкий,
по материалам фонда Ленинградского
штаба партизанского движения.
ЦГАИПД СПб ф.116-л оп.2 д.66
23 февраля 1944 года — День освобождения посёлка Серёдка ныне Псковского района Псковской области. Перед войной этот рабочий посёлок имел статус районного центра Ленинградской области со своим комитетов партии большевиков и исполнительной властью. Первые дни войны внесли суматоху в размеренную мирную жизнь всех западных регионов СССР, многие документы тех лет не были эвакуированы, а зачастую уничтожались либо были захвачены стремительно наступавшим врагом или попросту пропали. Поэтому нам многое неизвестно. Но случается, что некоторые факты того времени открываются нам, порой волей случая, в самых казалось бы неожиданных местах. Также источником информации служит частная переписка лиц — участников тех трагических событий, которая в настоящее время ценится на вес золота. Как, например, письмо некого Анатолия к неизвестной Ольге, публикуемое мною ниже. На письме стоит резолюция: т. Вагину. В дело. Письмо характерно для районного работника из оккупированного района.
ЦГАИПД СПб ф.116-л оп.2 д.66 л.23
Пестово Ленинградская область
29 января 1942 года
Здравствуй дорогая Ольга!
Сколько дум, сколько переживаний и, наконец, письмо от тебя. Я почему-то ждал, что ты напишешь. Понимаешь было почему-то такое мнение, я уж признаться и не знаю, как тебя благодарить за письмо. Описать, конечно, всего пережитого нет возможности, для этого нужно чёрт знает сколько времени и особенно бумаги. Но, Ольга, черт знает как я рад, что ты, Петров и Басклеев живы. Ольга, что сделали политические уголовные бандиты из гитлеровской шайки, они навязали нам войну надеясь быстро победить русский народ — но карающая рука советского народа ещё только начинает опускаться и горе этой банде, когда она опустится — тогда перестанут быть беды для народа, а это возможно при полном уничтожении фашизма.
Басклеев Александр Иванович (1910-1942) — секретарь Серёдкинского РК ВКПб. фото ЦГАИПД СПБ ф.9388 оп.1 д.194
Ну ладно, постараюсь в общих чертах описать всё дело. Ну ты знаешь про бой под Гдовом, я и Коля Голубев действовали с группой моряков на правом фланге, потом Голубева я послал к Басклееву с донесением и больше о нём не слыхал. Нас же около леса осталось 10-12 человек. Нас окружили, произошла короткая схватка, 5 наших товарищей и около 20 фашистов — нам удалось выйти из окружения, по дороге к Гдову (километрах в 3-х) нас опять обстреляли из пулемётов, мы подались в лес — осталось нас четверо. В лесу встретили Колю Сошкина и Ваню Соловьёва (из НКВД) — втроём мы стали отходить к Гдову — наших никого. В Гдов мы пришли, вернее приползли уже вечером. Сразу направились к нашей базе, но там уже никого не было. Нам сказали, что все уехали на Сланцы. Мы хотели тоже податься туда, но было поздно, немецкие снаряды и мины загородили дорогу. Мы направились в порт, там нас погрузили под грохот снарядов на баржу (это был кошмар) и мы очутились у берегов Эстонии. Прибыли в Нарву — там встретили наших девчат: Ольгу Большакову, Нюру Лукину, Любу Иванову и др. Они направлялись вглубь Эстонии, а мы к Ленинграду (путешествие жуткое, но в Ленинград мы попали) там встретили Кузнецова, Чижова (трус), Колю Голубева, Катю Дмитриеву и ещё кого-то не помню. Да, встретили на улице Б. Маркова, но разговаривали с ним как с дезертиром. Ну, дальше мы остались трое: Я, Коля Сошкин и Коля Голубев — мы поехали в Лугу — там участвовали в 5-6 операциях в тылу врага. Думали попасть в Серёдку, но ничего не вышло. Кузнецова направили политруком в госпиталь, Катю Дмитриеву я через Обком устроил на работу в совхоз. Колю Сошкина (когда мы вновь очутились в Ленинграде) направили директором Мгинской мебельной фабрики, затем он эвакуируется и до 17 декабря 1941 года работает в Ефимовской — директором промкомбината. Колю Голубева взяли в армию. Меня Старшинов направил в распоряжение Пестовского РК ВКПб. По приезде сюда, в соседнем Мошенском районе нашёл свою семью. Все живы и здоровы — сразу перевёз в Пестово. Сам оборванный, разутый, хорошо помогли в райкоме, дали тёплые брюки, фуфайку и сапожёнки. Работаю инструктором отдела кадров, работёнки хватает. Всё время в сельсоветах. Живём неважно, ребятишки, да и Вера одеты по летнему, сейчас все хворают. С питанием очень туго, но унывать нельзя. Всё для фронта. Всё для победы над врагом! — Вот чем мы сейчас живём. Вот коротко о себе.
Дальше. Когда я приехал в Пестово, я случайно встретил Мишку Михайлова, оказалось, что он работает в Райфо, а на партийном учёте не состоит. Правда, я ещё будучи в Ленинграде рассказал тов. Старшинову о всех трусах и дезертирах. На другой же день его вызвали в райком и отобрали партийный билет, сделали бесспорно правильно. Далее, Тимофеев, Нилов, Блинов, Басов и другие праздновавшие труса все были в Мошенском районе, а где сейчас не знаю.
Коля Красов всё время работал здесь в госпитале — начальником клуба, сейчас они уехали в Боровичи. Здесь работает Леонид Кисенков (Заборовка), он сюда прибыл по заданию Обкома, когда положение было угрожаемое. Семьи своей он не знает, сейчас работает директором загот.конторы Р.П.С.
Рыбаков Василий Иванович (1903-1941) — первый секретарь Серёдкинского РК ВКПб. фото ЦГАИПД СПб ф.9388 оп.1 д.194
Когда я был в Обкоме, видел Марию Григорьевну Рыбакову, рассказал ей о смерти Василия Ивановича, сейчас она находится в г. Новосибирске, я писал ей несколько писем, но ответа не получил.
Имею переписку с Д.С. Гусевым, он живёт и работает в районе Горьковской области в должности зав. Райсобесом, семью свою ещё не видел, правда, пишет, что нашёл.
Хоботова живёт в Череповецком районе, сейчас работает председателем сельсовета. Всё интересуется где её Михаил, а я на днях беседовал с прибывшей из Гдова группой раненых партизан, они мне рассказали, что Хоботов был у них в отряде, а сейчас направился в Серёдку.
Пишет мне и Стёпа Ломгенкин, он находится на северном фронте, работает где-то в штабе, его адрес: Полевая почта 490, Воинская часть № 6934. Его брат Петька тоже находится на Ленинградском фронте.
Уже давно я получил открытку от Б. Маркова — он на фронте, откуда он узнал мой адрес понятия не имею.
Да, Ольга, в Ленинграде нам кто-то рассказал, что ты, Басклеев и Петров были в эшелоне с ранеными и попали в плен. Верить не хотелось. Но я рад, что всё обошлось благополучно, хотя и с большими переживаниями.
Теперь о Коле Сошкине. 19 декабря 1941 года он приехал из Ефимовского района к нам сильно больным. Жил у меня, принимали все меры, но ничего не помогло — 23 декабря в 5 часов утра он умер. Не стало одного из лучших моих друзей и товарищей. Похоронили его по всем правилам. Серёдкинцев на похороны собралось порядочно. Этого, конечно, нужно было ожидать — парень через чур болен, да и «Чудское питание» покачнуло его здорово. Ведь мы с ним около 3-х километров плыли по озеру ночью.
Мишку Михайлова отправили в тыл к врагу, пускай искупает свою вину перед партией. Ну, а об остальных мне кажется наши мнения сходятся. С «говорунами» и «выскочками» нужно расправляться по нашенски, по большевистски.
Вот Лёля! Вкратце как будто и всё. Правда, кое-что может быть и упустил, забыл, да ведь разве всё вспомнишь. Надеюсь, что ты поподробнее напишешь, что там с Серёдкой, цел ли посёлок, райком, жилые дома, как население, колхозы, расправились ли со сволочами. Я не пойму о каком Орлове ты пишешь: из редакции или из Льнозавода.
Ольга! Если бы ты знала, как мне хочется попасть в свой район, кое с кем рассчитаться. Ты там ближе к Обкому, может быть как-нибудь перекинуть меня для уничтожения десятков немцев, да кое кого из предателей. Сердце кипит — это под Черневом, да и под Гдовом я их маловато оставил в нашей земле для вечного житья. Если там прослышишь, что можно попасть в свой район — моя кандидатура первая, трудностей не боюсь, стреляю тоже неплохо.
Другой вопрос — работа. Мне признаться не хочется работать здесь. В отделе кадров из инструкторов один я, ну и высыпаются, но мне с секретарём по кадрам не сработаться. А поэтому, Ольга, у меня к тебе просьба, поговори об этом со Старшиновым, я ему писал дважды, но от него нет ни ответа, ни привета. Пусть хоть какую трудную работу даёт — попробую справиться. Хоть ты в политотдел меня в помощники возьми. Эх и завернули бы мы, по нашему по-Серёдкински.
Старшинов Михаил Алексеевич (1901-1944) — начальник 9-го отдела ЛШПД (на фото со своим сыном). ЦГАИПД СПб ф.116-л оп.16 д.4084
Лёля! Если имеешь эту возможность — поговори с т. Старшиновым, нужно в конце концов ближе к своему району подаваться. Или пусть меня сразу перебрасывают в свой район, для встречи Красной Армии или переводят в другой район. Одно из двух.
Вера и ребятишки сидят дома, выйти не в чем, да и похварывают. Привет от Веры, Томы, Славика и ещё маленькой, родившейся перед войной Зоиньки.
Да Лёля! Не слыхала ли что о семье Косенкова, ведь она наверное осталась в Заборовке. Он ничего о ней не знает.
Федя Шведенков был на фронте, ранен, лечился в Кирове, сейчас опять на фронте.
Жена Петрова ничего не знает о муже, теперь я напишу, что он жив и в Серёдке.
Вот Ольга, как будто и всё. Пиши подробнее. Буду ждать. Выполни мою просьбу.
С приветом Анатолий.
Быстрей пиши ответ.
Вагин П.И. — помощник начальника информационно-разведывательного отдела ЛШПД. фото ЦГАИПД СПб ф.116-л оп.16 д.3072
Михайловский ведун.
Воспоминание о Семёне Гейченко
Все люди разные.
Каждый человек уникален и неповторим.
Но есть люди особенные. Это — яркие личности. Они как центры галактики объединяют вокруг себя созвездия, вселенные, миры… Светят особенным светом. Притягивают особенной неповторимой силой. Живут особенной жизнью.
И смерть для них не является той смертью, какой она есть для простых людей. Они продолжают жить в памяти, в строчках, в звуках…
О таких людях у меня написаны стихи:
Есть имена, дошедшие до нас
Певучим звоном древних колоколен.
Мы рождены, и век наш — только час,
Их век земным забвением не болен.
Не болен потому, что не молчат
Ни Пушкин, ни Чайковский, ни Есенин…
Их имена во времени звучат
Легендами для новых поколений…
Любимые усопшие мои,
Мне часто-часто снятся ваши тени.
И в ясные, и в пасмурные дни
Пред вами преклоняю я колени…
Имя Семена Гейченко легко вписывается в один ряд с теми, кому посвящены эти строчки, потому что имя его и есть легенда.
Его имя было легендой для меня уже тогда, когда в 1954 году мы с моей матерью приехали в Пушкинские Горы. Она — по направлению — работать диспетчером в Пушкиногорскую МТС, а я — учиться в шестой класс Пушкиногорской средней школы.
Три года, прожитые в Пушкинских Горах, были овеяны ощущением того, что земля эта — Святые Горы, Михайловское, Тригорское, Петровское — дорога мне не только потому, что здесь жил и творил Пушкин.
Она дорога еще и потому, что на ней живет и творит человек, который до самозабвения любит Пушкина, любит и хранит эту священную землю, хранит память о Пушкине, о прошлом русского народа.
И, наверное, ярче и значительней личности Семена Степановича для меня в это время, пожалуй, и не было.
Он был живой легендой.
Я много раз встречал его, то на выступлениях в школе, то на клубной сцене, то на пионерских сборах, то на праздничных субботниках, то в селе Михайловском, то просто на улице поселка.
Он очень любил ребят и мы, школьники, (да и учителя) — любили его, как увлекательного рассказчика, который всегда мог зажечь в глазах ребят искры любопытства и неравнодушия к собственной истории, к собственным корням.
Он был очень общительным, весёлым человеком, часто приходил в школу и рассказывал о Пушкине, Михайловском, Тригорском и Петровском. Читал стихи Пушкина, написанные в период ссылки в Михайловском, рассказывал о заповеднике, его восстановлении после войны.
Помню, на одном из выступлений, в нашем классе, учительница поставила на стол, перед выступавшим Гейченко, цветок цветущей герани в горшке, чтобы украсить стол.
А Семён Степанович, выступая, так размахался своей единственной рукой, что задел цветок, который покатился и с шумом грохнулся со стола.
В классе никто не рассмеялся, как будто падение цветка входило в сценарий выступления. Учительница встала, молча, подняла цветок и вынесла из класса, а Семён Степанович, как ни в чём не бывало, не моргнув глазом, продолжал свой рассказ.
Как-то, после прошедшего урагана, в заповеднике было много поваленных деревьев, и Гейченко обратился за помощью в школу.
Школа организовала вылазку доброхотов и мы, ребята, ходили в Михайловское расчищать завалы и аллеи. А после работы Семён Степанович пригласил нас на небольшую экскурсию к себе домой.
Здесь он потчевал нас горячим чаем и показывал свою коллекцию самоваров, коих у него было в необычайно большом количестве.
Через три года мы с матерью переехали жить в Псков. Мне нужно было учиться в индустриальном техникуме, а потом в институте.
Жизнь, казалось бы, пошла по другому руслу, потекла дальше. Но в ней уже произошло причащение Русью, Пушкиногорьем, Пушкиным, Гейченко. Тем, что навсегда вошло в истоки моей собственной реки, которая однажды вынесла меня на берега чудесной страны под названием Поэзия.
Много всего было на пути к ней, но речь сейчас не об этом.
Я хочу рассказать о том, что куда бы меня ни заносило течение жизни, если разговор заходил о местах, где я жил, и упоминались Пушкинские Горы, то почти сразу же мои собеседники называли имя Семена Гейченко.
Его знали все — знаменитого на всю страну хранителя заповедника, неутомимого и страстного врачевателя старины, собирателя самоваров и другого антиквариата, уникального знатока пушкинского наследия, который о Пушкине мог говорить часами.
Родился Семен Степанович Гейченко 14 февраля 1903 года в городе Петергофе в семье Стефана Ивановича и Елизаветы Матвеевны Гейченко. Окончив Петергофскую мужскую гимназию, он поступил на литературно-художественное отделение факультета общественных наук Петроградского университета, который окончил в 1925 году. По окончании университета Гейченко работал хранителем Петергофских дворцов-музеев и парков, научным сотрудником Русского музея, музея Пушкинского дома Академии наук СССР. Прошел Великую Отечественную войну, где был тяжело ранен.
С войны Семен Степанович Гейченко вернулся инвалидом. Но его огромный опыт, знания, незаурядный организаторский талант, неукротимая энергия, жизнелюбие были незамедлительно востребованы. Президент Академии наук СССР Сергей Иванович Вавилов доверил С.С. Гейченко восстановление разрушенных фашистами пушкинских мест Псковской области. И в апреле 1945 года Семен Степанович был назначен директором Государственного Пушкинского заповедника Псковской области.
Так началась пушкинская история жизни Семена Степановича, которая стала его судьбой, ибо всю оставшуюся жизнь он свято следовал завету А. С. Пушкина «творить добро повсеместно».
Писатели-фронтовики Евгений Павлович Нечаев и Семён Степанович Гейченко
О себе Семен Степанович говорил так: «Бог мне ниспослал жизнь интересную, хотя порой и весьма тяжкую, но уж таков наш век, перевернувший русский мир вверх дном». Силы жить находил в хранении Пушкинского Заповедника, в соблюдении пушкинских заповедей: Однако без Пушкина жизнь эта была бы еще мучительнее. Если бы я не имел в душе заповедей Пушкина, я бы давно пустил себе пулю в лоб. Он заменил нам поруганные и разоренные храмы, поруганную веру в добро и благодать, его заповеди блаженства заменили нам Христовы заповеди».
В 1966 году ему было присвоено звание «Заслуженный работник культуры РСФСР», а в 1983 году он был удостоен высокого звания Героя Социалистического Труда, член Союза писателей России, дважды лауреат Государственной премии РФ.
В Пушкиногорье Семен Степанович находил свои рецепты радости, но особенно ратовал за сохранение здесь атмосферы присутствия самого Пушкина. Он обладал необъяснимым и редким «даром чутко слушать дыхание этого места, чувствовать изнутри, чем оно живет», талантом создавать атмосферу подлинности и строений, пейзажа и предметов, в свое время окружавших великого поэта: «Михайловское! Это дом Пушкина, его крепость, его уголок земли, где все говорит нам о его жизни, думах, чаяниях, надеждах. Все, все, все: и цветы, и деревья, и травы, и камни, и тропинки, и лужайки. Прекрасен Пушкин прочитанный. Но Пушкин, узнанный в рощах, парках и усадьбах Михайловского и Тригорского, становится для нас еще богаче».
И хочется добавить: творчество А. С. Пушкина становится богаче для нас именно благодаря подвижническому труду Семена Степановича. Он, равно как и великий поэт, завещал свое обширное ценнейшее культурное наследство. Широко известны его издания: «Большой дворец в Петергофе», «Последние Романовы в Петергофе», «А.С. Пушкин в Михайловском», «Приют, сияньем муз одетый», «Пушкиногорье», «В стране, где Сороть голубая» и др. Все они посвящены, в основном, музейному делу.
Трудно переоценить роль Гейченко в восстановлении национального достояния. Под его руководством уже в 1947 году открылась первая послевоенная экспозиция, посвященная Пушкину в «Домике няни», а спустя два года был отреставрирован и открыт дом-музей поэта в Михайловском. Стараниями Гейченко в Пушкиногорье на протяжении многих десятилетий неоднократно проходили научные конференции, Пушкинские чтения, праздники поэзии, постоянно приезжали экскурсии — место стало чрезвычайно популярным как у советских, так и у иностранных туристов.
Семен Степанович Гейченко, главный хранитель-консультант (так в последние годы жизни называлась его должность), стал своеобразным «гением места» — без него трудно было представить Пушкинские Горы. Казалось, время не властно над ним… Семен Степанович Гейченко дожил до 90 лет и скончался 2 августа 1993 года.
Всё, что воссоздавал Семён Степанович Гейченко и его соратники в Пушкиногорье, всё это служило идеалам простым и возвышенным одновременно. Пушкин называл деревню своим кабинетом, и Гейченко был убеждён, что кабинет этот служит не праздности, а умственному и физическому труду для совершенствования личности, для воспитания души, для пользы Отечеству.
Познакомились мы в феврале 1990 года, когда я с группой псковских писателей приехал выступать на днях памяти А.С. Пушкина.
Торжественный вечер в Доме культуры открыл и вел сам Семен Степанович. В то время на аудитории мне приходилось выступать не часто, и поэтому я очень волновался. Выступающих было много — из разных уголков страны: Москвы, Украины, Белоруссии, Прибалтики…
Это были, как правило, поэты и писатели с известными фамилиями.
Вечер затянулся, и все очень устали.
Устал и Гейченко.
В то время он был уже болен и иногда страдал забывчивостью.
Февраль месяц не жаркий, а в зале (мы сидели на сцене в президиуме) было холодновато. Но не для меня. Мне было жарко от волнения, перед выступлением.
Как вдруг Семен Степанович благодарит всех за внимание и бойко объявляет закрытие торжественного собрания, но, повернувшись, видит наши недоуменные физиономии.
Глаза у него полезли навыкат, но мы (а не выступили только псковские писатели) жестами пытались быстро успокоить его, так что зрители, наверно, ничего и не поняли.
Подойдя к Гейченко, я с нескрываемым чувством благодарности, почти радости, расцеловал его, и он был тронут, но не скоро успокоился. Он почему-то решил, что мы, псковичи, на него обиделись.
Но этот случай Семен Степанович запомнил до конца своей жизни.
А жить ему оставалось менее трёх лет.
При встречах и на собраниях в писательской организации каждый раз он вспоминал этот случай и винился, говоря: «Повинную голову меч не сечет…». Но виноватым его, как раз, никто и не считал.
Кроме его самого.
И в этом, на мой взгляд, одно из проявлений черты особенных людей, ярких личностей, каким и был Семен Гейченко.
Могила Семёна Степановича и Любови Джалаловны Гейченко
Михайловский ведун
Семёну Гейченко
Был в тихом крае заповедном,
В объятьях псковской тишины,
Хранитель пушкинского следа
И покровитель старины.
Преданий страстный собиратель,
Музея путевод живой,
Он — заповедника создатель,
Усадьбы добрый домовой.
Он – живописец русской Леты,
Большой рассказчик и мудрец,
Он – голос памяти Поэта
И покоритель всех сердец.
Его, конечно, вы узнали…
Да, в Псковском крае славен он.
И нужно говорить едва ли,
Что это – Гейченко Семён.
Вдали от суетной столицы,
В сени михайловских лесов,
Его приветствовали птицы
Весёлым звоном голосов.
Сияла Сороть жемчугово,
Медвяный запах шёл с полян.
Берёг он Пушкинское слово,
Как драгоценность россиян.
Храня старинную обитель
И святость мирную могил,
Он, как влюблённый и мыслитель,
Молитву Пушкину творил.
И, тронув Пушкинскую лиру,
Внимая звуку вещих струн,
О Нём рассказывал он миру,
Как летописец и ведун.
Не зря его любили дети
И уважал простой народ…
Он вместе с нами на планете,
В народной памяти живёт.
P.S .
В честь С. С. Гейченко в 2015 году часть Новоржевской улицы в пос. Пушкинские Горы названа бульваром Гейченко.
2 августа 2016 года Центральной библиотеке Петродворцового района Санкт-Петербурга (г. Петергоф) было присвоено имя С. С. Гейченко.
1 сентября 1993 года в честь С. С. Гейченко назван астероид 4304 Geichenko, открытый в 1973 году астрономом Л. И. Черных.
Нестареющий наш Семён.
Вспоминая Гейченко
Чем дольше живешь — тем больше понимаешь, что если чем по-настоящему и ценна жизнь — так это встречами. Вот только представьте — идёте вы где-нибудь по проселочной дороге, допустим, вблизи Михайловского, а навстречу вам … Пушкин! Сам — Александр Сергеевич! Да вот — не состоялась встреча, разминулись в веках. Но зато с кем-то не разминулись!
Много лет моя судьба была связана с Михайловским. Здесь после окончания Ленинградской лесотехнической академии работала ученым-лесоводом. Эту должность придумал Семён Степанович Гейченко, легендарный директор Пушкинского музея-заповедника.
Для кого-то Семён Степанович Гейченко — директор Пушкинского государственного заповедника, почти с полувековым стажем работы, из руин послевоенного времени поднявший Михайловское. Музейщик, писатель, одним словом — творец. А для нас так и остался — «Семён». Большой, шумный, неугомонный. Разный. Наш Семён.
И снова — назло теперешнему новоделу — поплыло навстречу Семёновское Михайловское: печным дымком из труб, топаньем валенок по заснеженной цветочной аллее, скрежетом лопаты дяди Васи Свинуховского. Водное, дымное, хрустящее как леденец на морозе Михайловское. С новогодней елкой посреди усадьбы, с баранками и конфетами («конфектами» — как любил повторять старый директор, поддразнивая молодых сотрудниц), подвешенными директорской рукой. Гейченко подглядывал из-за угла: позарится или нет кто-нибудь на его угощения. А вслед за ним из-за всех углов выглядывает, кажется, и сам Пушкин, как бы говоря: «Ох, и побалагурили мы с тобой, Семён, ох и пошутили! Уж какой я шутник был, а ты и меня перешутить сумел!».
Молодые сотрудницы умели вовремя сориентироваться, завидев из окна экскурсионного отдела (бывшего дома приказчика Калашникова) идущего по цветочной аллее директора и по размаху пустого рукава вмиг определив его настроение:
Он идет — дрожат снежинки
У него под каблуком.
И с дубленки — все пылинки
За снежинками — бегом!
Мы-то тоже — не просты —
Быстро прячемся в кусты!
Хоть ты молод да умен —
Не достанешь нас, Семён!
А директор уже топал сердито ногами в «Калашникове», приоткрывая коридорную дверь, и оглядывался недоумённо:
— Где все?
— На экскурсии, Семён Степанович, в музее … — разводил кто-нибудь руками, как бы объясняя, что время на работе проводим с толком, согласно должностным инструкциям. А он, шевеля нетерпеливо здоровой рукой в кармане дубленки, следовал в музей, чтобы там уж, застав всех, устроить шутовской дележ конфет, со своими «Семёновскими» считалочками, иногда крепко снабженными вгоняющими девиц в краску словами.
Из-за здорового юношеского максимализма (нам, пришельцам 80-х, тогда было немногим более 20-ти) мы едва ли могли во всей объективности оценить нашего директора. Только с возрастом происходит осознание Личности. Но с уходом директора, с переменами в духе времени все больше оценивается талант Создателя. Когда «нечто» создаётся по ощущению высшей интуиции художника, базирующейся в свою очередь на мощной школе музейщика, грамотного, знающего до тонкостей свое дело. Его интуитивный расчет в том и состоял, чтобы создать гениальные пропорции, соблюсти ту высшую меру гармонии, баланс сил, при котором и воплощается реальное присутствие Поэта. Именно за это так и любили паломники Михайловское, за это ощущение Поэта во всем: в музее,в яблоневом саду, в Михайловских садах и парках.
Нам редко приходило в голову, с человеком какой величины мы находимся рядом. Был он для нас, конечно, директор, но больше не начальник, а просто Семён. Изобрели это обращение мы, конечно, не сами, имя передавалось по преемственной линии от старших поколений. Шепот «Семён идет!» вмиг разносился по всей усадьбе, едва фигура директора появлялась возле крыльца его дома. Он еще кормил любимого петуха: «Петя, Петя, Петя!» — раздавалось над усадьбой, а уже во всех точках знали: Семён вышел на послеобеденный обход.
У каждого из нас был свой Семён, но он и по жизни был таким — разным для каждого.
Мы смотрели, как он сердито, одной рукой перетаскивает на усадьбе скамейку, считая, что именно здесь она должна стоять. Войдя в Пушкинский дом, уже командует, требуя перевесить картину или переставить сундук. Иногда казалось, сам Пушкин хуже знал, «где что у него стояло». Экскурсовод-поэтесса И. Вандрусова описала в стихотворении свой сон, в котором Пушкин и Семён спорят, где должен в доме стоять сундук. И Пушкина оттирают местные бабульки-смотрительницы, убеждая: «Семён Степанович лучше знает, где нужно ставить сундуки!». Пушкин в этом споре проиграл. А народ, развивая ту же мысль, говорил точно: «Не столько Пушкин был умен, сколько Гейченко Семён».
Подойдя к крыльцу музея, где чаще всего собирались сотрудники, Гейченко любил поразвлечься, порой затыкая за пояс нас, молодых. То устраивал сражения на метлах как на шпагах, то здесь же вытанцовывал канкан. А сколько удивительных людей собирал возле себя! Наверное, легче сказать, кто не бывал на его веранде с самоварами, не пивал там с баранками «Чай, чаек и чаище». Ираклий Андроников, Андрей Миронов (который, кстати, любил именно здесь отмечать свой день рождения, а с М. Мироновой Семён Степанович переписывался до последних дней жизни), Михаил Дудин, Василий Звонцов.
Но и среди своих, местных, умел отобрать таких, с которыми прежде всего было бы не скучно, чтобы поговорить «за жизнь», и которые работать умели. Собирались вокруг Семёна особенные местные кадры: Ваня Свинуховский, Нюша Дедовская, Леонид Косохновский, Толя Лопатинский… Фамилий никто не знал, фамилиями были названия деревень, из которых они были родом.
Особая статья — Володя Самородский. Оправдывая свою фамилию, все мог делать своими руками. Прекрасный художник, мастер по дереву, он был вдобавок большим шутником, балагуром и мастером крепкого солёного слова. Однажды ему вздумалось спрятаться в большой мусорный ящик, куда сбрасывали осеннюю листву и куда к автобусу подходили все отъезжающие в конце рабочего дня сотрудники, а директор по-отечески шел их провожать. Самородский хотел выскочить, когда все соберутся, и пошутить по-пушкински, по-гейченковски. А на ящик возьми и водрузись уважаемый бухгалтер Анастасия Алексеевна, обладавшая немалым пудовым весом. Триумф Самородского был немного подмазан этаким непредусмотренным обстоятельством, и его «кукареку» прозвучало несколько придушенно, что немало повеселило директора.
Это именно Самородский с благословения директора наделал и расставил по всей усадьбе огромное количество самых разных птичьих домиков. Были ли они при Пушкине? Так ведь при Пушкине ни Самородского, ни Гейченко тоже не было — зато птицы были! И теперь, при Семёне, пели они, горланили по всей усадьбе, раздавая с ранней весны до осени жизнеутверждающие трели.
Самородский, обладая пушкинской фигурой, сумел при жизни побыть Пушкиным — это именно с него писал свою картину художник Попков, где поэт стоит на террасе своего дома и глядит вдаль, за Сороть, а идиллическую картину дополняют «по влажным берегам бегущие стада»…
Последователь по «Самородному ремеслу художника» Петр Быстров пошел шутковать дальше, создав куклу любимого директора во весь его немалый рост. Подобие готовилось втайне, сделано было с любовью и искусно; голова из папье-маше имела конкретное портретное сходство. Одет был двойник в семёновскую жилетку, рубаху, брюки — знакомую, характерную одежду, предусмотрительно выпрошенную Быстровым у Любови Джелаловны, жены Гейченко.
Когда это воплощенное чудо было водружено на лавочку против дома, где любил отдыхать директор, а скромный автор уселся рядом, небрежно положив руку на плечо, местная экскурсионная публика была насмерть шокирована этим фактом. Появившийся после обеденного борща со смородиновым листом благодушный директор просто потерял дар речи, увидев перед собой собственного двойника.
Таких историй — россыпи на каждом шагу. И, каждый, кого спросят, кто хоть ненадолго столкнулся с уважаемым директором, обязательно отыщет в памяти свою. Может быть, наступит момент, когда и мне захочется поделиться своими историями, своими штрихами к портрету. Но пока, видимо, еще не наступил момент, пока Семён, директор, еще не отделился от меня настолько, чтобы зажить отдельной жизнью.
… Вижу 80-летнего Семёна, который ругается по производственным вопросам с 70-летним бухгалтером Тимофеем Степановичем.
— Мальчишка! — кричит Гейченко бухгалтеру, — как смеешь ты повышать на меня голос! Да я в твои годы…
— Сам мальчишка! — не сдается тот. — Не понимаешь простых вещей! Бухгалтерия тебе — это не Пушкин!
А те сотрудники, которым немного за 20, ходят на цыпочках, ощущая себя неудержимо взрослыми, старыми рядом с этими разругавшимися «мальчишками».
А того, кто ворчит и дразнится,
Мы храним у себя портрет,
Забываем порой, что разница
Чуть ли не в шесть десятков лет.
Пусть, шутя, несет околесицу —
Кто умней — тот пропустит вскользь…
Оттого он дурит да бесится,
Чтоб другим веселей жилось!
А порой — замолчит, нахмурится,
Где сказать бы так крепко мог!
И поймешь — что такого умницу
Создает очень редко Бог.
А в глазах, про всех понимающих
Много больше, чем скажет вслух, —
В них — и Блоковский, и Ахматовский,
И Есенинский Петербург…
Забываем порой про отчество,
Он для нас — всегда вне времен!
И живет — в лесном одиночестве
Нестареющий наш Семён!
Текст по публикации в интернет-журнале «Лицей»: https://gazeta-licey.ru/culture/literature/2038-nestareyushhij-nash-semyon
Фотографии из личного архива Натальи Лаврецовой и архива Пушкинского заповедника
В Псковской области пройдёт
конкурс чтецов «А слово остаётся…»,
посвященный творчеству известного российского писателя,
автора текста гимна города Пскова
Станислава Александровича Золотцева
Организаторы конкурса псковская библиотека «Родник» им. С.А. Золотцева и Псковское региональное отделение Союза писателей России.
Целями конкурса «А слово остаётся…» являются популяризация творчества известного российского поэта С.А. Золотцева, формирование у молодого поколения чувства патриотизма, любви к Родине и к родному краю, воспитание глубокого интереса к русскому языку.
Участником может стать любой желающий в возрасте от 15 лет, вне зависимости от места проживания.
Конкурс проводится в трёх номинациях и в двух возрастных категориях.
Период проведения конкурса с 4 февраля по 21 апреля.
Приём заявок и конкурсных материалов по 15 апреля.
Победители награждаются дипломами и памятными подарками.
Остальные участники получают сертификаты участника в электронном виде
Подробнее в Положении о конкурсе.
Скачать Положение о конкурсе чтецов «А слово остаётся…» (в формате pdf) >>
Скачать анкету участника конкурса (в формате MC Word) >>
30 января 2024 г. в 14:00
в Библиотеке-Центре общения и и информации им. И.Н. Григорьева
состоится юбилейный творческий члена Союза писателей России,
поэта Александра Себежанина
Воспоминания о Льве Ивановиче Малякове
Лев Иванович Маляков (11.01.1927-16.01.2002) — поэт и прозаик, член Союза писателей России, заслуженный работник культуры. Родился на Псковщине, в деревне Калашниково. В 1943 году Лев Маляков стал партизаном 4-го отряда 2-й партизанской бригады. В 1944 году добровольцем ушел на флот. По окончании Кронштадтской школы связи был направлен радистом на торпедные катера Краснознаменного Балтийского флота. Служил до 1950 года. Награжден орденом Отечественной войны II степени, медалями Нахимова («За отвагу», «За победу над Германией») и другими наградами.
После войны окончил отделение журналистики филологического факультета Ленинградского государственного университета. С 1955 года работал в газете «Псковская правда», затем был главным редактором областной газеты «Молодой ленинец». С 1964 года — заведующий Псковским отделением Лениздата.
За многие годы литературного творчества им созданы романы «Доверие», «Люди добрые», «Родник — не талая вода», «Затяжная весна», «Страдальцы», рассказы «Боль через годы», «Диверсия», «Разведчик», издано 17 книг.
Лев Маляков — автор нескольких поэтических сборников: «Страда», «Заколдованное счастье», «Милосердие весны», «Заряна-печальница», «Сберегите цветы полевые».
Д.С. Лихачев писал о нем: «Коренные свойства поэтического таланта связаны, прежде всего, с тем краем, где началась «почва и судьба» автора».
Для Льва Малякова Псковщина — бесконечно добрая и красивая земля, освещенная гением Пушкина и Мусоргского, ее люди и дела испокон веков были тесно связаны с исторической судьбой России. Лев Маляков провел большую работу по изданию трудов ученого Юрия Спегальского, по его инициативе открыта квартира-музей Спегальского в Пскове.
Познакомился я с Львом Ивановичем, в 1982 году, когда он возглавлял псковское отделение Лениздата.
Я пришел в его кабинет, который находился на первом этаже в самом конце коридора, налево, в здании типографии газеты «Псковская правда».
Выложив на стол солидную папку с подборкой своих стихов, я тихо, почти шепотом произнес:
— Вот, принес стихи.
Маляков с опаской покосился на пухлую папку, потом, как бы нехотя, раскрыл ее и наугад молча, прочел несколько стихотворений. Затем, как мне показалось, уже более заинтересованным взглядом посмотрел мне в лицо и спросил:
— Стихи о любви есть?
— Очень мало. Я пока что избегаю этой темы.
— И напрасно. Учтите, я могу сказать, поэт вы или нет, после того, как прочту ваши стихи о любви. Оставляйте папку и придите ровно через две недели. Тогда и поговорим.
Поблагодарив его, я вышел с каким-то новым ощущением, будто в меня влили свежую порцию кислорода.
Стихи о любви! Ну конечно. Вот где есть идеальная возможность выразить себя в слове! Выразить чувство. Окрасить его теплотой, нежностью, жаждой ожидания, ревностью, наконец…
Мне вдруг захотелось любви, какого-то большого и светлого чувства, каких-то новых неимоверных испытаний.
Да, да, любви — крепкой, взаимной.
А еще лучше — любви отвергнутой, неразделенной, чтобы и страдать, и мучиться, и ревновать… Вот тогда и надо писать стихи о любви и раскрывать свою душу: когда она ликует и плачет, радуется и печалится…
С тех пор стихи о любви составляют одну из центральных тем в моем творчестве.
Благодаря Малякову я расширил рамки этой темы, включив в нее любовь ко всему окружающему миру: к земле, к труду, к природе, к временам года, к России…
Через две недели, как договорились, я снова пришел ко Льву Ивановичу в кабинет и, затаив дыхание, стал ждать, что он скажет.
— У вас, безусловно, есть искра Божья, и писать стихи вам надо. Но многому надо научиться. Вы по профессии кто?
— Я инженер…
— А я литератор. Мне легче, чем вам писать стихи. Я прошел школу, так сказать, азы. Вот эти азы вы должны пройти самостоятельно. А потом появится опыт, знания, навыки… Вот что я вам посоветую. Отберите десятка полтора стихов, на ваш вкус, и снесите в писательскую организацию. Скажите, Маляков рекомендовал. Через месяц у нас семинар. Будете участвовать. И потом. Как вы пишете стихи: по вдохновению или?..
— В основном, по вдохновению…
— Вот. Приучайте себя к серьезной работе. Не по вдохновению. Надо уметь заставить себя сесть и работать. Глядишь, и вдохновение придет. Как аппетит. Вот я сейчас пишу большой роман, и если бы я не заставлял сам себя усаживаться за стол и работать — ничего бы не было. А так, глядишь — понемногу движется. Скоро уже закончу. Запомните мой совет.
И я запомнил. На всю жизнь.
С легкой руки Льва Ивановича я собрал подборку стихов и отнес ее в писательскую организацию. Вскоре пришло приглашение для участия в семинаре, где кроме молодых поэтов были и молодые писатели.
Руководителями семинара у поэтов были Лев Маляков и Игорь Григорьев, у прозаиков — Александр Бологов и Валентин Курбатов. После было много семинаров и в Пскове, и в Новгороде, но этот первый мне запомнился навсегда.
Был тщательный разбор стихов всех участников не только руководителями, но и самими начинающими поэтами.
Критика, дискуссии, порой резкие высказывания… Все это было отличной школой для становления молодого поэта. После такой школы отношение к написанию стихов резко изменилось. Исчезла скоропись. Появились вдумчивость и внимание к каждому слову. Ничего лишнего. Строгий размер. Точная рифма. И все в угоду смыслу…
Благодаря Льву Ивановичу я сблизился с поэтом Игорем Григорьевым. Я стал вхож к Игорю Николаевичу в дом, где часто бывали Маляков, Гусев и Краснопевцев. Всех троих я считаю своими учителями. Все они, по-своему яркие и самобытные, отложили свой отпечаток на мое творчество и на мою жизнь.
Всех их я любил, а с Сашей Гусевым у нас завязалась впоследствии крепкая дружба. Он же был редактором моего первого сборника стихов «Иду на ваши голоса».
А с Игорем Николаевичем Григорьевым Льва Ивановича связывала большая (54 года) и крепкая дружба. Они вместе учились в ленинградском университете.
Но после окончания Маляков приехал в Псков, а Григорьев остался в Ленинграде.
В то время в Пскове не было писательской организации, а было созданное в 1956 году областное литературное объединение, которое возглавлял молодой журналист Лев Маляков.
В области также не было издательства. Книги и брошюры издавались под «крышей» областной газеты. Руководство области понимало, что для активизации творчества в области необходима писательская организация.
Первый секретарь областного комитета КПСС И.С.Густов поручил Льву Ивановичу пригласить на жительство в Псков члена Союза писателей Игоря Григорьева. Маляков выполнил это поручение. Игорь Григорьев из Ленинграда переехал в Псков, стал первым секретарем псковской писательской организации, которая была создана в 1967 году.
Второй школой становления меня как поэта я считаю дом Игоря Григорьева. Нас всех — его друзей каким-то магнитом притягивало к этому человеку. Сама атмосфера способствовала этому.
Игорь Николаевич — большой поэт, добродушный, общительный, бесконечно доброй души человек. Он мог, в прямом смысле слова, снять последнюю рубашку и отдать другу. Он дарил нам разные подарки (подарил по книжному шкафу Малякову, Гусеву и мне), книги и иногда помогал деньгами кому-нибудь на издание новой книжки.
И попробуй, не возьми. Ты сразу становился врагом на долгое время.
Зная это, приходилось принимать его подарки, дабы не испортить отношения. Жена Игоря Николаевича — Елена Морозкина, очень доброжелательная и гостеприимная, была и искусствоведом, и поэтом, а в прошлом — профессором Московского архитектурного института.
Собравшись за чашкой чая, мы читали друг другу новые стихи.
И здесь мы все были равны: и Григорьев, и Маляков, и Мухин, и Краснопевцев, и Морозкина, и Гусев. Мы жили поэзией, говорили о поэзии, о поэтах, поправляли друг друга, что воспринималось с благодарностью (если за дело), спорили, не соглашались, что-то доказывали…
И, в общем-то, наверное, по своему, были счастливы. Дом Игоря Григорьева был нашим общим домом — не только домом творчества, но и все праздники мы старались отмечать также у него. Это были шумные застолья, куда собиралась известная литературная и окололитературная братия с женами и мужьями.
Лев Иванович всегда был душой застолья, часто тамадой. И по жизни всегда улыбчивый, оптимистичный и с юмором — за столом он заразительно смеялся.
Если говорить о том времени, о второй половине двадцатого века, а конкретно о 80-х, 90-х и начале нулевых годов, то поразительно, как много прекрасных имён поэтов, писателей, культурных деятелей было на Псковской земле, что даёт основание говорить о некоем «золотом веке псковской поэзии», да и культуры в целом. В Пскове, да и в области было много прекрасных поэтов, но на вершине этого века были они – представители могучей кучки псковской поэзии Игорь Григорьев, Александр Гусев, Елена Морозкина, Лев Маляков и Валентин Краснопевцев. Я могу с уверенностью говорить о том, что они олицетворяли собой «золотой век псковской поэзии», своей поэтической и духовной сущностью оставив глубокий след в культурном слое нашего края и Росси в целом. В это же время жили и творили другие псковские поэты: Жемлиханов, Виноградов, Золотцев, Борисов, Дегелев, Тиммерман… Но только их отличала крепкая дружба и духовная близость. Сплотившись вокруг яркого русского поэта Игоря Григорьева, они были, как родные по крови, но также и родными по духу.
Начнёшь былое вспоминать –
И снова сердце не на месте.
Лучилась Божья благодать,
Когда сбирались мы все вместе.
Когда стихи, глаза в глаза,
Друг другу вместе мы читали,
И, если падала слеза,
Порой её не замечали.
Но вот ушли вы в даль веков –
И навсегда остались в сердце:
Григорьев, Гусев, Маляков,
Морозкина и Краснопевцев.
Вам тоже пели соловьи,
Скворцы, кукушки голосили…
Вы сами пели о любви
К земле, к природе и к России.
Вам тоже пели небеса,
Вы были веселы, здоровы.
Звучали ваши голоса
Во славу Родины и Пскова,
Над миром древним и седым,
Над Кромом и стеной кремлёвской…
Вы были «веком золотым»
Поэзии, не только псковской.
Любили встречи с детворой,
И дети к вам тянули ручки.
Вы были членами второй
В истории «могучей кучки».
О вас я в храме помолчу,
Под звуки медленного звона.
Зажгу я каждому свечу,
В молитве – вспомню поимённо.
Оставив груз земных оков,
Я скоро к вам открою дверцу:
Григорьев, Гусев, Маляков,
Морозкина и Краснопевцев.
(В.Мухин)
В 2012 году после одного из выступлений в областной библиотеке, где я рассказывал о своих ушедших друзьях, учителях и поэтах, о нашей замечательной могучей кучке поэзии, Валентин Курбатов сразу же отреагировал мне, сказав:
— Тебе надо обязательно писать о них, твоих друзьях, о псковских замечательных поэтах.
— А вы… может быть, вы можете написать о них?.
— Во первых, я их плохо знал, во вторых мне есть о ком писать – это Пушкин, Виктор Астафьев, Валентин Распутин и т д. А ты их знал очень хорошо, вот и пиши, а то уйдёшь ты и исчезнет память о них, а этого допустить нельзя.
Эти слова и это, можно сказать напутствие Курбатова, глубоко засели в моё сознание. И через некоторое время я действительно засел за написание очерков-воспоминаний о псковских поэтах, моих друзьях, псковской могучей кучке.
И вот через три года в 2015 году вышла в свет моя первая книга прозы «Русская песня» с очерками и рассказами. А 2022 году я выпустил вторую большую книгу прозы «При свете памяти», куда вошли и старые очерки, и новые очерки-воспоминания о псковских поэтах и рассказы.
Вот, что написала в послесловии к книге Татьяна Рыжова, кандидат филологических наук, доцент, член Союза писателей России:
«Перед глазами возникла вдруг целая поэтическая эпоха земли псковской, от которой нас отделяет не такой уж большой срок, но которая, как оказывается, была так велика своими талантами, так переплеталась жизнями, радостями, болью, дружбой, любовью и к ближнему, и к Родине, что действительно заслужила быть названной «золотым веком псковской литературы».
Думаю также, что читатель разделит мою мысль о том, что обобщив бесценные сокровищницы памяти, Валерий Мухин в своём грандиозном труде сумел показать, что на Псковщине существует своя литературная школа, заложенная ярким сообществом поэтов — Игорем Григорьевым, Львом Маляковым, Александром Гусевым, Еленой Морозкиной, Валентином Краснопевцевым и многими другими, чьи имена известны всей России.
И, читая поэтические строки этих поэтов, которые автор так к месту, так бережно приводит в книге, каждый читатель ощутит, что объединяет их всех одно мощное начало — это почва, на которой произрастал их талант, древнерусская псковская земля, неотделимая от истории России, русского православия и Пушкинского гения.
Если можно говорить о существовании такого вида издательской продукции, как «энциклопедия поэтических судеб», то книга «При свете памяти» и есть энциклопедия судеб псковских поэтов периода второй половины ХХ и начала ХХI века. На сегодняшний день подобного труда о псковских поэтах этого отрезка времени, как по охвату персоналий, так и по отражению взаимосвязей писателей на фоне редких биографических материалов, представленных автором с необыкновенной достоверностью и искренностью, не существует».
Мы очень часто выступали все вместе или по двое, по трое в библиотеках, школах и даже в магазинах. Бывший директор книготорга Ильин, друг Льва Малякова, всегда с охотой забирал к себе все издания псковских поэтов и распределял их по книжным магазинам города и области. И вот мне запомнились частые выступления в больших магазинах на Рижском проспекте и на улице Пушкинской. Мы всегда с охотой выступали в такой читательской аудитории, а читатели были заинтересованы, всегда получить книжку с гарантированным автографом.
Лев Иванович Маляков, чтобы послушать звучание своего огромного рояля, стоящего в большом холле ещё на старой квартире, на улице Некрасова, иногда приглашал меня с Игорем Григорьевым на «рюмку чая». А мне, учащемуся музыкального училища, доставляло огромное удовольствие музицировать на прекрасном инструменте, под непосредственное «мурлыканье» моих собратьев по перу. Так, за музыкальным сопровождением и разговорами о поэзии, и чтением стихов, мы могли проводить бесконечное количество приятного времени.
В 1999 году я приготовил рукопись моей книги «Годы любви» к изданию и попросил Льва Ивановича быть ее редактором. Я знал, что будет много замечаний и, значит, много работы по исправлению, но я также знал, что после всего этого выйдет книжка, за которую не будет стыдно.
Так и вышло.
Замечаний было тьма. У Малякова было тонкое чутье редактора, чутье поэта. Не искажая автора, он добивался своего, чтобы стих был ясный, чистый, точный по размеру, по смыслу, чтобы он соответствовал всем классическим канонам. И не без гордости скажу, что Лев Иванович ценил мою способность понимать редактора и уметь выполнять его требования. Работать с Маляковым-редактором было для меня одно удовольствие.
Мне приходилось очень много выступать с Маляковым на различных площадках, в школах, в театре, у памятника Пушкину, на Пушкинском празднике поэзии, в Городском культурном центре, в частых поездках по области. Однажды Лев Иванович на своём жигулёнке возил нас выступать по области. Были в Пустошке, в Опочке, Новосокольниках и Великих луках. Такие поездки только лишь укрепляли наше содружество. Его выступления всегда отличались высокой эмоциональностью и патриотизмом.
Первая книжка стихов Льва Малякова «Просёлки ведут на большак» вышла в 1962 году. В 1972 году вышел пятый поэтический сборник «Иваны России», который одно время был запрещён к продаже. Ситуацию спас Михаил Дудин,
который взял на себя смелость и защитил сборник стихов и его автора, дал стихам высокую оценку и подчеркнул их патриотическое значение.
Всего у Малякова было десять поэтических сборников.
К сборнику «Сберегите цветы полевые» предисловие написал академик Д.С. Лихачёв, где написал, что «стихи его, по-плотницки, ладно сбитые, русские и народные. И одновременно очень весомые…».
Лев Маляков в последние годы жизни пишет романы «Доверие», «Люди добрые», «Затяжная весна», «Страдальцы». Последний явился вершиной прозы Малякова, за который в 1997 году писатель был удостоен звания Лауреата литературной премии псковской области. В нём описана жизнь Псковщины во время фашистской оккупации.
Его литературная и издательская деятельность была отмечена присвоением звания Заслуженный работник культуры РСФСР.
В 90-е годы был директором созданного им самим школы-лицея имени А.С. Пушкина г. Пскова.
В день своего 75-летнего юбилея 11 января 2002 года он сказал такие слова: «Живу я тем, чем живёт весь наш многострадальный народ, болею теми же проблемами, какими и он болен…».
Однажды кто-то из нас пожаловался, что при выступлении в школе ребята плохо слушали и вели себя шумно. Маляков только усмехнулся и сказал, что у него такого никогда не было.
Он умел владеть любой аудиторией, будь то маленький класс или большая площадь. Статный, подтянутый, красивый, опрятный, всегда с тщательно причесанной «гривой» аккуратных волос, он выходил к людям прямо, не спеша и своим прищуренным и внимательным взглядом как бы гипнотизировал пространство.
Наступала полная тишина…
Лев Маляков читает стихи…
P.S. Решением Псковской Городской Думы №373 от 19 декабря 2006 года средней общеобразовательной школе № 24 города Пскова присвоено почетное имя псковского писателя Льва Ивановича Малякова.
Соловьиная песня
Льву Малякову
Полетал по свету вольной птицей,
Солнечные песни запевал;
Наигрался досыта с землицей —
Радости и горя поклевал.
И хотя не сорвано дыханье,
И пока в порядке с головой —
В Лету, по закону Мирозданья,
Катится отрезок вековой.
Хочется любви и очищенья,
Чтоб стекла греховная смола.
Дай мне Бог покоя и прощенья
За земные смертные дела.
Хочется великого смиренья:
Всё простить, оплакав заодно…
Я пойду за тихое селенье,
Посажу последнее зерно.
Что же, поживу ещё немного
Сам не зная: как и почему?
А потом в последнюю дорогу
Песню соловьиную возьму.
(В.Мухин)
Фотографии из архива В.М. Мухина
Объявлен XI Международный конкурс лирико-патриотической поэзии
имени поэта и воина Игоря Григорьева
«И память ‒ живая, бессонная, жгучая…» (2025),
посвящённый 80-летию Победы в Великой Отечественной войне
Название конкурсу дала строка из стихотворения Игоря Григорьева «Память».
Конкурс организован и проводится Санкт-Петербургским отделением Союза писателей России, Минским городским отделением Союза писателей Беларуси и Фондом памяти поэта и воина Игоря Николаевича Григорьева при содействии Союза писателей России.
Цели и задачи конкурса:
‒ пробудить интерес и патриотические чувства к малой и большой Родине, к России, её великой истории, к которой причастны все бывшие республики, входившие в состав СССР, способствовать возрождению идеалов духовно‒ культурных традиций многовековой святой Руси;
‒ отдать долг памяти многонациональному советскому народу, выстоявшему и победившему в Великой Отечественной войне 1941-1945 гг.;
‒ привлечь внимание к незаслуженно забытым именам и страницам истории, а на известные посмотреть с точки зрения их нравственности и духовности, русской национальной самобытности;
‒ способствовать возрождению идеалов добра, любви, жертвенности, отваги, самоотверженного труда и верного служения на благо Отечества;
‒ поддержать русский язык в России, в странах бывшего СССР и дальнего зарубежья;
‒ показать богатство, красоту, чистоту и глубину русского языка;
‒ пропагандировать русский язык как литературную, оценочную и нравственную основу русской цивилизации;
‒ поддержать на духовно-культурной основе объединение русского народа в России и за рубежом;
‒ выявить новые русские (русскоязычные) литературные таланты, представить их произведения читателям, литературоведам, издателям.
Начало приёма заявок на участие в Конкурсе 1 февраля 2025 г.
Окончание приёма заявок — 30 апреля 2025 г.
Подробнее о Конкурсе, порядке его проведения, требованиях к заявкам участников и иная значимая информация в положении о Конкурсе.
Читать положение о Конкурсе >>
Скачать заявку на участие в Конкурсе >>
Добрый ангел псковской земли. Елена Морозкина
Елена Морозкина 13.02.1943
С Еленой Николаевной Морозкиной, у нас с женой были очень дружеские, душевные отношения. Она была человеком скромным и простым, со спокойным взглядом умных улыбающихся глаз. Она была разговорчивой и приятной собеседницей с охотой рассказывала о себе, своей молодости, родной Смоленщине, о своей первой любви — Константине Ковцуняке, погибшем под Сталинградом, о военном периоде, когда она добровольцем ушла на фронт и служила рядовой в зенитной части три с половиной года.
Она говорила, что с малых лет мечтала стать писателем и её всегда притягивала поэзия.
Но судьба распорядилась так, что после войны она закончила не литературный, а московский Строительный институт и потом работала в московской реставрационной мастерской.
Она поступила в аспирантуру Московского архитектурного института на кафедру истории архитектуры. А дальше судьба прочно связывает её с Псковом, с его зодчеством. Она пишет диссертацию на тему церковного зодчества Пскова с 12 по начало 18 века. Этот труд она писала в течение 10 лет своей жизни.
За этот период она исходила и изъездила всю Псковщину. Исследовала восемьдесят пять памятников зодчества Псковской земли и древнего Пскова, в том числе и ансамбли Крыпецкого и Мальского монастырей. Это были обследования с обмерами, раскопками, чертежами и фотографиями.
Своеобразным итогом этой многолетней работы по изучению древней архитектуры Псковской земли явилась книга «Псковская земля», кстати, богато иллюстрированная фотографиями. ( Москва. «Искусство». 1987.) Эту книгу можно назвать поэмой о древней архитектуре Руси, её связи с историей, духом народа, воплощённым в дереве и в камне.
Это книга о красоте Псковской земли. Она помогает увидеть эту красоту и понять её. И, кроме того, она помогает увидеть красоту души самого автора – Елены Морозкиной – её щедрость, с которой она раскрывает перед нами все эти богатства.
После защиты диссертации ей было присвоено звание кандидата искусствоведческих наук, и она почти десять лет проработала в Московском архитектурном институте, читая лекции по истории архитектуры и истории искусств и вела практические занятия со студентами.
Её в течении почти трёх лет, в этот период, посылают в длительные командировки в Восточную Сибирь и на Дальний Восток.
В Иркутске и Хабаровске она читает лекции на открывшихся факультетах архитектуры.
Тогда она побывала в Забайкалье, в Енисейске, в Якутске и во Владивостоке.
Здесь она сильно увлеклась древнерусским деревянным зодчеством. Она отсняла огромное количество фотографий и слайдов, которые не раз показывала и в семейном кругу, и при выступлениях перед читателями в библиотеках, и всегда сопровождала их интересными рассказами-воспоминаниями. Потом всё это было передано в Древлехранилище Псковского музея, которое основал Леонид Творогов.
О Творогове Елена Николаевна тоже часто вспоминала, как о своём учителе, как о человеке удивительной судьбы, талантливом исследователе(в том числе и «Слова о полку Игореве»).
Это был необыкновенный энтузиаст, бескорыстный и добрый человек. С детства страдающий врождённым вывихом ног, он трудно передвигался, сильно раскачиваясь из стороны в сторону.
Я тоже помню этого седого симпатичного старца, с орлиным носом, с пышной шевелюрой вьющихся седых волос, всегда здоровавшегося, и улыбавшегося при встрече, как старому знакомому. Я как сейчас вижу его гуляющего со своей собачкой по аллеям Ботанического сада, вижу, как он собирает вокруг себя большую стаю голубей и галок, бросая им зерно или крошки хлеба.
В кухне Григорьева и Морозкиной над обеденным столом висел фотопортрет Леонида Творогова в рамке и, когда пили чай или просто разговаривали, взгляд невольно упирался в него и однажды я спросил:
— Елена Николаевна скажите, а как вы познакомились?
— Было время, я часто работала с фондами Древлехранилища, а благодаря Творогову принимала активное участие и в жизни музея. Просто не могла отказать такому человеку. Он помог мне создать свой собственный фонд, в котором все мои труды: и рукописи, и книги, и диссертация и всё, всё…
— Вы всегда с таким теплом говорите о нём.
— Я считаю его своим наставником и «рыцарем духа» за те мытарства, которые ему выпали в жизни, и которые он с честью преодолел. Бывший репрессированный, каторжник, величайшего ума человек и в то же время – наивный ребёнок. Он строил Беломорканал и выжил, там, где погибли тысячи. Он кончил два факультета Петроградского университета и обладал огромным кладезем знаний. Он был — светлым демоном с железной волей. И очень одиноким…
Елена Морозкина была человеком очень отзывчивым, внимательным к чужим проблемам. Она всегда принимала участие в нашем совместном чтении стихов, (иногда к нашей компании присоединялся Гусев или Маляков, часто бывавшие у них), выносила на суд свои собственные и высказывала охотно своё мнение о стихах чужих.
Игорь Григорьев всегда считался с ним, им дорожил, и в своём творчестве никогда не обходился без мнения Морозкиной, как и она без его мнения.
Так они и жили, помогая друг другу.
Бывало, я принесу свои новые стихи. Усядемся с Игорем в кухне, за чашкой чая. Морозкина сидит в своей маленькой комнатке, очень занята, как всегда — работает.
Игорь начнёт читать, обязательно вслух, и вдруг, (а он всегда резко реагировал на всё новое неожиданное) как закричит:
— Лена, Лена! Иди сюда! Иди сюда! Ты посмотри, что он написал, посмотри, что он написал!
На его крик прибегала Елена Николаевна, и они вдвоём начинали или хохотать, смеяться, или громко хвалить и почти гладить меня по головке.
Как-то раз Григорьев накричавшись до слёз, смеясь, сказал мне:
— Всё у тебя хорошо: и парень ты хороший, и стихи у тебя хорошие, но фамилия – Мухин, ну что это? Вот был бы ты Слонов, а! Ведь совсем другое дело! А ведь ты Слонов. Да, да, на самом деле!
— А я мог быть не Слонов, а Сазонов – по фамилии отца. Мать рассказывает, что ребёнком, на вопрос «мальчик, как тебя зовут?» я всегда отвечал: «Валерий Михайлович Мухин-Сазонов». Сразу после смерти отца родные заставили мать взять девичью фамилию– Мухина, так как обрывался род Мухиных. А он теперь и так оборвётся, ведь у меня – дочь…
Елена Николаевна запомнила этот эпизод и при случае, а было это на мой юбилей, написала мне такое поздравление:
На юбилей Валерия Мухина
Вы не Мухин – вы есть Слонов, —
Так сказал поэт бывалый
Растопчите всех пижонов,
Что рифмуют, как попало.
Нагрузитесь до отвала,
Строки хоботом навьючив!
Посадите с опахалом
Сверху Музу – цвет созвучий.
26 июня 1997, Псков
Елена Николаевна была жизнерадостной, улыбчивой, и я бы даже сказал весёлой, никогда не унывающей оптимисткой. Шутка и юмор постоянно были у неё, если можно так выразиться, на кончике языка, готовые в любой момент с лёгкостью сорваться с него. Она была радушной и хлебосольной хозяйкой, всегда разделяющей « чем Бог послал».
Любимой фразой её, которую она всегда «напевала» при расставании была – «приходите в гости к нам и курите фимиам…».
Да и на кончике пера у неё был всё тот же юмор и та же шутка, с которыми она с лёгкостью подписывала свои авторские книжки.
Вот один пример – автограф к книге «Псковская земля»:
«Добрым людям – Дорогим Вале и Валерию – душевно, автор. 11 февраля 1987. (У Саши Гусева на ымынынах)».
Вот ещё пример – автограф к сборнику «Щит и зодчий»:
«Милому и предорогому Валерию Мухину (Мухочке) от автора
(Ав- Ав!…)16 авг. 1994».
Вот автограф к стихотворному сборнику «Святогорье», приуроченному к памятной дате — двухсотлетию со дня рождения Пушкина:
«В преддверии третьего тысячелетия!
Желаю Мухину Валерию
Вести крылатую кавалерию! Автор — ша! 1999″.
А вот автограф к книге «Осенняя песня»:
«Милому Валерию Мухину от автора – порхающей бабочки(или бабоньки)». 7 апреля 1999,Москва».
А вот в автографе к книжке «Распутица», вышедшей незадолго после смерти Игоря звучит уже другой мотив:
«Милому Валерию Мухину с душевным светом и глубокой скорбью от автора. 30 июля 1996».
Елена Николаевна была безотказной и лёгкой на подъем. Особенно, если дело касалось творчества. Однажды классный руководитель моей дочери попросила устроить встречу с Морозкиной и Григорьевым для детей восьмых классов. Я пригласил поэтов на эту встречу, и они с большим энтузиазмом согласились и пошли. Игорь Григорьев по этому случаю надел защитную гимнастёрку и выглядел настоящим защитником Отечества.
Потом Морозкина рассказывала:
— Читали стихи, рассказывали: я о войне, Игорь о партизанах, прошёл один урок. Дети сидят. Снова читали стихи, рассказывали о войне и о партизанах. Дети сидят, говорят, хотим ещё слушать. Да что за дети такие. Мы устали, а они — нет. Пришлось и третий урок читать стихи и рассказывать.
Однажды Елена Николаевна (это было уже после смерти Игоря Николаевича в 1996 году летом) предложила нам с женой съездить в Крыпецкий монастырь. Она пригласила в эту поездку Василия Михайловича Мусийчука – начальника Научно-производственного центра по охране памятников истории и культуры:
— Надо посмотреть новую дорогу к монастырю, которую «сделал Туманов». А по пути я вам расскажу о монастыре.
И вот в один из солнечных субботних дней мы вчетвером, на моём «Жигулёнке», поехали в Крыпецкий монастырь по новой дороге. Сначала остановились на горе Соколихе, вдохновились монументальностью и силой князя Невского и русской дружины. Затем, через Ваулины горы дальше на Крыпецкий монастырь…
Тут мы с женой вспомнили, что лет шесть назад, году в 1990-м,мы были возле монастыря, вернее возле его развалин. Тогда, гостившие у нас московская тётя жены, с сыном, запросились свозить их куда-нибудь за клюквой. Кто-то из друзей посоветовал съездить за Подборовье и Торошино. Мол, там большие болота и много уродилось клюквы. И мы поехали.
Заехав несколько километров за Торошино и упёршись в плохую дорогу, мы остановились, боясь ехать дальше. А вокруг в придорожных кустах было «припарковано» множество машин. Люди приехали за клюквой, и, было видно, — собирали её уже в обступившем нас болоте.
Мы захватили свои корзинки и вёдра, и захотели к ним присоединиться. Но в это время проходила мимо весёлая компания, тоже из четырёх человек, которые в один голос заорали:
— Не вздумайте тут останавливаться, потеряете время. Уж лучше пошли с нами… Там клюквы – не меряно.
И мы, соблазнённые, не раздумывая, потрусили за ними. Дорога постепенно делалась всё уже и уже, пока не превратилась в широкую, кочковатую тропину, местами заболоченную. А по обе стороны рос смешанный, порой не очень высокий лес, какой обычно растёт на болоте.
Шли мы минут 40 или 50, может быть час и уже стали жалеть, что увязались за этой компанией.
Как вдруг лес расступился, и мы увидели на небольшом возвышении развалины огромного собора и колокольни. Захватило дух от их величия и какого-то свечения исходящего изнутри. Но наши спутники не остановились. Они продолжали движение вперёд, и, только пройдя еще метров триста, свернули направо в лес. Вскоре мы потеряли их из виду, потому, что стали сбирать ягоды, которые были прямо у нас под ногами, на мшистых болотных кочках.
Мы быстро наполнили свои корзины и вёдра, но испортилась погода, и пошёл сильный дождь. Видимость исчезла, пропали ориентиры, мы заблудились. Раза три выходили к монастырю, но оказывалось — всё не туда… Что делать?
Стало чуть посветлее, и на миг перестал дождь. И вдруг далеко-далеко, среди стволов, совсем не в той стороне, куда мы выходили, кто-то увидел,
нет не собор, а скорее свечение, исходящее от него. И мы пошли прямиком на это свечение – и вышли…
Тем временем мы выехали на Ваулины горы и на развилке дороги свернули налево.
Василий Мусийчук рассказывал что-то о спасении храмов и часовен, а Морозкина как будто только и ждала этой темы. Она быстро перевела разговор на цель нашего путешествия и стала вспоминать, начав издалека.
Монастырь был основан в 1485 году Саввой Крыпецким среди болот. Строительство монастыря было активным, а в середине шестнадцатого века была построена первая каменная соборная церковь.
Во время нашествия польского короля Стефана Батория, монастырь подвергся нападению одного из польских отрядов в 1581 году. Но осада не удалась благодаря хитрости русского отряда укрывшегося в обители, и поляки были разгромлены.
До начала 20 века монастырь то беднел, испытывая запустение, то восстанавливался, а к началу века Крыпецкий монастырь был одним из богатейших в России.
В 1918 году монастырь закрыли, в 1922 году вывезли все ценности, а 1923 – прекращены все богослужения в соборе.
Почти до 1950-х годов, да и позднее, в храме преподобного Саввы Крыпецкого находились скотный двор и конюшня.
Елена Николаевна открыла для себя Крыпецкий монастырь ещё в 1957 году и вся дальнейшая история его, отличавшаяся необычайным драматизмом, стала содержанием всей её жизни.
Она сумела не только отстоять монастырь от уничтожения (местные власти его хотели взорвать, а она подняла в Москве шум и учёные добились, присвоения ансамблю значения республиканского объекта), но и добилась проведения частичной реставрации. Первые реставрационные работы проводились под руководством Б.С. Скобельцина. Монастырский ансамбль был покрыт кровлей. Но вскоре произошёл страшный пожар, который всё уничтожил, и пришлось все работы возобновлять.
В 1990 году Крыпецкий монастырь, а вернее развалины храмов и колокольни, был передан Псковской епархии.
И вот прошло шесть лет, и мы ехали по новой короткой «тумановской» дороге в эту святую обитель.
Елена Морозкина не умолкала ни на минуту. Она успела рассказать и о монахе Корнилии, жившем в монастыре в конце 19 века, которого многие считали юродивым. Но он умел предсказывать и многое из того, что он предсказывал, потом сбылось. В частности он предсказал, что его неправильно захоронят (он умер в 1903 году) – головой на север, и на Россию обрушатся все беды, пока его не выроют и не захоронят правильно, по русскому обычаю – головой на восток. Он предсказал точно день и час своей смерти. Он также задолго до революции предсказал смену царской власти, сказав: «Не будет у нас царя!».
Остались позади Ваулины горы. Километров в пяти от них мы проехали деревню Тупицы, до которой видимо была дорога и раньше. А та самая «тумановская» — начиналась уже за ней. Она была новой, гравийной, проложенной через лес, по ровной прямой линии до самого монастыря, протяжённостью километров 15 от Тупиц.
Во время этой нашей поездки мощи Корнилия находились, там же где и были первоначально захоронены. Мы поклонились и помолились у мощей этого Крыпецкого чудотворца.
Исполнилось ещё одно пророчество Корнилия: «Выроют меня, в раку положат». И в июле 1997 года произошло перезахоронение мощей, и теперь они находятся в нижней церкви храма апостола Иоанна Богослова.
Первое впечатление от увиденного — было состояние обжитости и ухоженности этого заселённого монахами места. Несмотря на строительные леса, вокруг восстанавливаемой колокольни в храме Иоанна Богослова шла служба. Везде был относительный порядок и чистота. Вокруг храма и на берегу озера стояли аккуратные небольшие домики, где жила братия. Земля вокруг монастыря обрабатывалась и возделывалась – были видны огороды с посаженной картошкой, капустой, грядки с овощами…
С южной стороны монастыря находилось Святое озеро. Оно было вырыто на ручье. Вода в нём была чистая, золотисто-солнечная. И была очень вкусная.
Позднее на озере была выстроена удобная деревянная купель, где можно окунуться в Святом Источнике, названном именем преподобного Саввы Крыпецкого.
Как ни впечатляет вид монастыря, но сказать о нём лучше, чем сказала Елена Морозкина в своей книге «Псковская земля», нельзя:
«Когда смотришь на постройки Крыпецкого монастыря, на его собор и колокольню, прежде всего, поражает их крупность. Быть может, они не очень большие по своим абсолютным размерам (ширина, почти квадратного основания собора и его высота – около двадцати метров),но масштаб их исключительно велик. Простота, весомость, значительность. Нет ничего мелочного и ненужного. Это рождает чувство силы и естественности. А затем выступает нежность – в лёгких оттенках камней, в плавности неровных линий, в мягкой лепке стен, в едва неуловимой неодинаковости всего, в скромном, наполненном воздухом декоре, в светлых рефлексах теней, в удивительной связи с цветом неба, деревьев и трав – в любую погоду, в любое время года, дня и ночи. Видимо, в этом таится то человеческое тепло, которое мастера передали своему творению».
Эти слова хочется дополнить замечательным стихотворением Морозкиной:
Крыпецкий монастырь
И каждый камень пел,
И своды пели хором,
И небо, словно перл,
Светилось внутрь собора.
И прел горбатый стог,
Крестясь на двери храма,
И был такой восторг,
Что даже было странно.
И был такой покой,
И умиротворенье…
И воздух тёк рекой,
Как в первый день Творенья,
И мокрые цветы
Раскрылись на рассвете,
И, золотя кресты,
Запел румяный ветер.
Елена Николаевна была в приподнятом, весёлом настроении.
Она продолжала роль гида и, казалось, от её внимательного взгляда не ускользала ни одна, мало-мальски важная деталь. Она комментировала все произошедшие изменения со времени своего последнего посещения ис нескрываемой радостью реагировала на продолжавшееся полным ходом строительство и реставрацию.
Она обращала наше внимание на особое эпическое спокойствие архитектуры, которое, казалось, было рождено самой окружающей природой. И, даже обступающий монастырь, на многие километры, болотистый низкорослый лес, хранил какую-то тайну, тишину и умиротворение.
После этой поездки я не раз бывал с семьёй в этих святых местах, но память всегда возвращалась к «той самой», где с нами была вдохновенная и неутомимая, до самозабвения любящая русское зодчество и культуру Елена Морозкина.
В 1992 году вышел стихотворный сборник Елены Морозкиной «По Руси». (Санкт-Петербург, ЛИО «Редактор»). Этот сборник тоже богато иллюстрирован, но уже не фотографиями, а рисунками автора, сделанными в разное время и в разных уголках России. (Великий Устюг, Радожское озеро, деревня Губино, Михайловское, Петровское, Торжок, Митино, Нижний Новгород, Арзамас, Гороховец, Валаам, Старая Русса и т. д.»
В основном это рисунки памятников архитектуры, древнего деревянного зодчества, пейзажи русской природы, сопровождаемые путевыми авторскими заметками.
Любовью к русской земле пронизаны здесь стихи Морозкиной:
Мир вам, хмурые просторы, —
Драгоценный неуют
И леса и косогоры,
И озимый изумруд.
Я старалась,
Я стремилась,
Я пришла к вам испросить
Вашу царственную милость,
Чтобы душу воскресить.
Обыкновенный неброский пейзаж вызывает в душе автора целый мир ощущений и эмоций:
Мои кусты, мои поляны,
Мои пустынные леса,
И отблеск неба оловянный
У мельничного колеса.
И обмелевшая запруда,
И облетевшая листва,
И в небе явленное чудо:
Гусей гортанные слова…
И ольхи, словно на коленях,
Чтоб дань минувшему воздать…
И знает тайну исцеленья
Заброшенная благодать.
В 1994 году в Пскове в издательстве «Отчина» выходит книга Елены Морозкиной «Щит и зодчий». Она названа путеводителем по древнему Пскову. Она уводит нас не только в мир архитектуры и древнего зодчества Пскова, она раскрывает перед нами страницы истории, жизни, борьбы и защиты псковичей от иноземных захватчиков разных времён.
Книга написана поэтическим языком пронизанным духом любви к древнему Пскову, и этот дух проникает в сердце читателя, который становится благодарным автору за такое эпическое откровение. Послушайте и вы музыку этого повествования:
«Что так привлекает во Пскове? Почему он так завораживает? Почему так бываешь счастлив, когда бредёшь по его улицам, на которых ещё сохранились следы истории?
Дивная красота, но красота особенная. Могучая, словно идущая из недр самой земли, из толщи народа; красота тёплая, добрая, радостная. Город полный исторических воспоминаний, о которых говорят сами сооружения, где главное – простота и цельность. Полноправие простых и малых – вот основная идея, выраженная языком искусства. Город, из которого не ушла природа, хотя и теснят её очень сильно. Архитектура и природа, слитые неразрывно. Искусство, как эпос, а отдельные произведения, как эпические песни, следующие друг за другом и составляющие единое целое. Лишь в древнерусском деревянном зодчестве и в каменном зодчестве древнего Пскова дух народа сказался так сильно».
Привожу здесь благодарственное письмо Е.Н. Морозкиной от писателя, автора знаменитого романа «Два капитана,» Вениамина Александровича Каверина, в ответ на присланную ему книгу Е.Н. Морозкиной о Пскове «Щит и зодчий». Вот что он писал:
«Дорогая Елена Николаевна,
От всей души благодарю Вас за превосходную книгу, посвящённую нашему городу. Написана она, с моей точки зрения, отлично, я бы сказал, с какой-то необыкновенной тёплой интонацией, характерной не для документальной, а для художественной прозы. Читая её, я думал, что она продиктована не просто любовью к Псковщине, но любовью к человечеству и благодарностью к создателям всех этих прекрасных строений.
Очень хорошо, что над книгой как бы стоит знак историзма. Вы ведёте читателя за руку не только в пространстве, но и во времени. И издана книга превосходно.
Посылаю вам мою последнюю книгу прозы «Самое необходимое». Это крошечная благодарность в ответ на ваш щедрый подарок.
С уважением, В. Каверин»
Второй стихотворный сборник Елены Морозкиной «Распутица» (Псков, Отчина, 1996) посвящён памяти недавно ушедшего Игоря Григорьева. В подаренном мне экземпляре «Распутицы» уже на полях, на чистых местах, рукою Морозкиной, написаны три стихотворения, посвящённые Игорю и появившиеся, видимо, уже после смерти его.
Вот одно их них:
Памяти Игоря Григорьева
А по земле прошёл поэт
Перекрестив, оставил землю.
Оставил Боль, и долгий Свет,
И я стихам, как птицам, внемлю.
А озеро опять блестит,
И яблоня окрай деревни
Устами тихо шелестит,
Как будто видит образ древний.
А у воды – цветы и мхи,
И дальний холм – как старец в схиме.
Но чёрные стволы ольхи
Среди берёз и перед ними.
Май 1996. Деревня Губино, где живал Игорь, и о которой написал поэму «Вьюга».
В 1998 году в Москве выходит последняя книга Елены Морозкиной «Осенняя песня».А она уже была не только членом Союза Архитекторов, но и членом Союза Писателей России.
Этот солидный сборник стихов на 670 страниц, в твёрдом перелёте, с суперобложкой издан при финансовой поддержке архитектора Н.В. Каменева и других благодарных учеников автора. В книге представлены стихи о войне, погибшем друге Константине Ковцуняке, о природе и древнем зодчестве Руси, об искусстве, о древнерусских городах и храмах. Особой темой проходят стихи о погибающей русской деревне и о тревоге за судьбу Родины.
***
Там, где ревели трактора,
Нет ни кола и ни двора.
Лежит в траве металлолом…
Вся наша жизнь пошла на слом.
***
Горит рябина, как лампада,
Пред образом Всея Руси.
Господь! Россию воскреси!
Мне больше ничего не надо…
***
Услышь меня, Господь!
Дай бодрости и силы,
Чтоб видеть земь и водь,
И дальние огни.
Услышь меня, Господь!
Спаси мою Россию!
И стать её, и плоть,
И душу сохрани.
Хочется подчеркнуть такую черту Морозкиной, как бережливость и аккуратность. Даже в поздние её года, на неё, опрятную и подтянутую, всегда было приятно смотреть. На её, казалось всегда заваленном столе, можно было быстро и без труда найти любую бумажку. Её бережное отношение к книгам можно проиллюстрировать таким штрихом. В подаренном мне экземпляре «Осенней песни» я обнаружил её записку:
«Милый Валерий, перед просмотром или чтением «Осенней песни» суперобложку надо снять, т. к. она быстро сминается и не расправляется.
При просмотре рисунков автора лучше под них подкладывать палец (это особенно важно для архитектурных пейзажей) т. к. бумага тонкая и строчки соседнего листа просвечивают. Е.М.»
Помимо книг Елена Николаевна написала массу (около ста) статей в газеты с рассказами и очерками о памятниках древнего зодчества, а так же в их защиту. Выходил её альбом «Достопримечательности Пскова». Несколько лет подряд в газете «Молодой ленинец» публиковался цикл рассказов под названием «Прогулки по Пскову», а так же её стихи.
В последние годы она писала большой исследовательский труд «Псков – крепость». Уже после смерти Морозкиной «Молодой ленинец» публиковал её Довмонтов город» и «Кром» — рассказы о псковском Кремле и его истории.
Елену Николаевну мы не раз провожали на машине, когда она уезжала на лето, на Радожское озеро и озеро Але в Бежаницкий район, Псковской области, в свои насиженные места к бабушке Фотинье. Игорь Николаевич тогда уже был слаб и оставался с матерью в Пскове. Приходилось и встречать. Она приезжала загорелая, окрепшая, полная впечатлений, радости от соприкосновения с родной природой. С целою кипой новых стихов и рисунков.
Запомнился мне день, когда мы с женой последний раз провожали её. А день был холодный ветреный. Дождь лил, как из ведра, и мне стало жалко Морозкину, которой я говорил:
— Ну, куда вы Елена Николаевна в такую промозглую погоду, ведь и там будет так же не сладко.
Она как-то загадочно посмотрела на меня и сказала:
— Во первых – погода изменчива, а во вторых – и она процитировала две своих строчки, которые я уже брал когда-то эпиграфом к одному своему стихотворению:
— Здесь всё изранено, изрыто,
А там всё просто – хлеб да соль.
— Я вас понимаю, — притягивают родные места…
— Это мой Парнас. Хочется уйти в природу, слиться с ней. «Обрести небесный кров среди трав и комаров».
— И, конечно, написать новые стихи…
— О, да… С тех пор, как Игорь научил меня грести, (я гребу, а он щук ловит на «дорожку») – лодка и вёсла, моя слабость. Два весла, как два крыла:
На озере все ловят рыбу,
А я над озером – слова.
И тут я вспомнил слова Елены Морозкиной из одного выступления перед читательской аудиторией, что бодрость она обретала в странствиях по Руси, а радость – на Радожском озере, в Псковской глубинке…
Мы немного помолчали, в ожидании прибывающего на перрон поезда, глядя через вокзальное окно, за которым бушевала стихия.
Морозкина, казалось, смотрела куда-то дальше, не видя, что творится за окном и, с присущим ей оптимизмом, и как-то даже весело, вновь прочитала свои стихи, которые мне не забыть никогда:
— Ищу созвездий и созвучий,
Благополучья не ищу.
На рок суровый и на случай,
На дождь и тучи не ропщу.
Ищу созвездий и соцветий,
И землю тёплую в цвету,
И ухожу в тысячелетья
Встречать простую красоту.
Мы посадили Елену Николаевну на поезд и подождали, пока поезд тронется. Она, улыбаясь, помахала нам рукой из вагонного окна, и уехала уже навсегда… «встречать простую красоту».
Елене Морозкиной
(Юбилейная величальная шутка)
Вы нас в гости приглашали
И, шутя, провозглашали:
— «Приходите в гости к нам
И курите фимиам».
Мы к вам в гости напросились,
На сигары не скупились –
Курим, курим фимиам
Только Вам и только Вам.
Искурили всё по счёту,
Но курить ещё охота,
Потому что в Вашу честь
Всех заслуг не перечесть.
Всё доступно Вам до нитки –
От искусства до зенитки,
И доступен Вам секрет:
Быть всегда во цвете лет!
Знают взрослые и дети
О Морозкиной – поэте.
У «Распутицы» спроси,
Как гуляют «По Руси»…
Нынче знает даже Санкт-
Петербургский коммерсант,
Губернатор и сапожник,
Что Морозкина – художник.
Знает каждый псковский дворик,
Что Морозкина – историк;
Знает каждый псковский дед:
Вы у нас искусствовед.
Архитектор и учитель,
Реставратор-исцелитель;
Ведь восстал, как богатырь,
Крыпецкой Ваш монастырь.
Вы – учёный и мыслитель,
С нами Ваш путеводитель;
Зачитались мы в запой
Вашей «Псковскою землёй».
Всех талантов не исчислить,
Не постичь и не измыслить,
Но понятно изначально:
Что Елена – гениальна!
Это воистину невосполнимая утрата и для писательской организации, и для всей Псковской культуры.
Плодами его литературных трудов стали книги по истории Псковского театра, жизнеописания лучших людей искусства и культуры земли Псковской. Он — автор более 100 научно-популярных публикаций в центральных и региональных журналах и средствах массовой информации. На протяжении многих лет являлся секретарём Общественной палаты Псковской области. Удостоен звания «Почётный гражданин г. Пскова».
Но главное — Валерий Фёдорович был настоящим другом, товарищем, всегда готовым прийти на помощь. Веселым, общительным, жизнерадостным — примером для всех нас, псковских писателей! Таким он и останется в нашей памяти!
И еще один удивительный штрих – последний штрих! – его биографии. Совсем незадолго до кончины он исповедовался и причастился Святых Тайн. Так промысел Божий открыл ему дорогу в благую вечность!
Царствие Небесное нашему дорогому другу и собрату рабу Божиему Валерию! Вечная память!
От имени Псковских писателей, Игорь Смолькин
Книга является логическом продолжением трилогии «Сказание о забытом князе», рассказывающей о знаменитом псковском князе Довмонте-Тимофее.
Из аннотации книги «Давыд Городецкий сын Довмонта»:
«В тот период не народы воевали друг против друга, а князья. Кроме того, у всех был общий враг орден крестоносцев.
Битву с орденом, которую вёл Довмонт Псковский, должен будет продолжить его сын. Имя его Давыд Городецкий, сын Довмонта. Непобедимый князь, злейший враг крестоносцев».
Участники встречи смогут познакомиться с автором, задать вопросы о его книгах и героях этих книг, приобрести понравившиеся издания и получить автограф.
Вход свободный
Псковское региональное отделение Союза писателей России продолжает сезон псковских Литературно-художественных гостиных в филиале Псковского Городского культурного центра (г. Псков Рижский проспект, д. 64).
Как сообщила Псковскому литературному порталу организатор и ведущая гостиной — поэт, прозаик и драматург Ирена Панченко заседание продолжит тему истории Псковской писательской организации, начатую в сентябре. Ноябрьская встреча посвящена творцам слова, в числе первых пополнивших ряды организации в 70-х — 80-х годах. Это Энвер Жемлиханов, Светлана Молева, Владимир Половников, Александр Бологов, Евгений Нечаев.
Не будут забыты и писатели того времени, внёсшие существенный вклад в литературную летопись Псковщины, но так и не ставшие членами Союза писателей: Олег Тиммерман, Евгений Изюмов и другие…
Участники мероприятия также смогут познакомиться с картинами псковского поэта, прозаика и художника Валерия Мухина, персональная выставка которого проходит в настоящее время в филиале Псковского ГКЦ.
Приглашаем псковичей и гостей города прикоснуться к истории литературы Псковщины, познакомится с именами судьбами писателей живших и творивших на Псковской земле в 70-е — 80-е годы прошлого столетия, услышать воспоминания об этих писателях, в том числе от людей, знавших их лично.
Начало в 17 час. 30 мин.
Вход свободный
Презентация книги — редкая возможность, не только познакомиться с автором и услышать стихи в авторском исполнении, но и получить автограф поэта.
«Новая книга «Монологи», — отмечает Вита Валерьевна, — своего рода вытяжка из периода 2020-2024 гг., это практически непрерывное моно автора с миром, в котором мы живем, и со своим внутренним миром. Потому что далеко не всегда, особенно в наше быстрое время, есть возможность остановиться, осмотреться, поговорить не спеша и не поглядывая на часы. С собой, с друзьями, круг которых стремительно редеет, с жизнью, мчащейся все быстрее и быстрее.
И оглядываясь, и ставя на паузу что-то, еще вчера казавшееся главным и важным, мы даем себе шанс на новое, более совершенное завтра, на нового и более совершенного себя…
Потому что:
«…Пока мы живы на свете этом,
Бывать — зимам, бывать — летам,
Расти — травам, парить — птицам…
А нам, грешным, дай бог, сбыться».
Мероприятие состоится 14 ноября 2024 г.,в 18 час.15 мин.
в актовом зале Псковской областной универсальной научной
библиотеки им. В. Я. Курбатова (Профсоюзная,2).
Вход свободный.