Первое место
в номинации «Профи» поэтического конкурса
«Словенское поле — 2016»

Олег Мошников г. Петрозаводск

СОСНА

Шли полки
в тридцать девятом,
шли на смерть:
ради этой мёрзлой тверди
умереть,
ради Родины,
продрогшей до границ,
до сосновых перепуганных ресниц,
до бетонного накатанного лба –
побросала в снег будёновки пальба…
Ох, не скоро в крепкий наст войдут штыки,
побратаются разбитые полки
и заплачет лейтенантик молодой
над поваленною траками сосной:
Не годится так, ребята – всё круша!
Отойдет заиндевелая душа…
Далеко еще до чаши мировой:
Есть ли кто на этой горочке живой?
Только сосенка – покорна и чиста.
Безымянною зовется
высота.

 

* * *

Бьются в окна капельки косые.
До конца – надорванный билет.
Не проедешь – стороной – Россию.
Жаль, привычных остановок – нет.

Под бульдозер – зал кинотеатра.
Заводская – рухнула труба…
Остановки – в призрачное завтра –
Нелюбовь, Неправда, Несудьба.

Бывших фабрик гордые названья –
Отошли в беспамятную тень…
И глядят машины по-бараньи
На фасадный профильный «плетень» –

Магазинов, банков, стройплощадок,
Что звенели скверами допрежь:
Все снесет бездумный, беспощадный
Город не свершившихся надежд!

Плачет дождик на руинах детства…
И сдержать горючую слезу
Можно только – с остановкой сердца,
Остановку эту не снесут.

 

В ДОРОГЕ

«Не впереди мы,
Не вторые
И третьим странам не чета!» –
Перстом на лбу
О «русском Риме»
Господь скрижали начертал.

И, сняв с походной каши пробу,
Тому и рады мужики:
Окно в Сибирь, окно – в Европу!
Ломают спины сквозняки.

Куда ни ткни –
Всё боль и правда,
На ложки дуют мал и стар:
«Каким прекрасным будет Завтра!» –
За ради Господа Христа…

Первое место
в «Открытой номинации» поэтического конкурса
«Словенское поле — 2016»

Юрий Ишков Псковская область г. Великие Луки

Это Русь!

Славят в рощах птичьи трубадуры
Рай земли и яркий небосвод.
Здесь любая чёрствая натура
Может прослезиться от красот.

Это Русь! Великая бескрайность,
Глубь озёр и даль ржаных полей,
Тонких верб извечная печальность
И задор танцующих дождей.

Сказывают, бросила на счастье
В речку Богородица звезду,
Чтобы непременно возвращаться
К заводи по лунному мосту.

С той поры восходит на рассвете
Зорька в ниспадающих шелках,
Призрачен, божественен и светел
След её на белых облаках.

Вряд ли где-то так же зреют росы,
Льётся тишь и виснут над прудом
Чудные берёзовые косы,
Лиственным сияя серебром.

А в деревне важничают гуси,
Лают псы, враждуют петухи,
Чьих хозяев сроду не отпустят
От себя родные уголки.

Это Русь с грехом своим и верой,
Правдой дум и дверью на засов!
Только Русь помолится усердно
О врагах своих у образов!

И понять не смогут иноземцы,
Яблоневым запахом дыша,
Что такое божья искра в сердце,
Русский дух и русская душа.

 

Гей, родимые, ливни-кони!..

Гей, родимые, ливни-кони,
Пробегая по небу вскачь,
Сбросьте каждому по подкове
Знаком скорых больших удач!

Будет ярко блестеть на стёклах
Этот символ узором струй,
Чтоб душа от тоски не сохла
И не знала гнетущих сбруй.

По утрам я по звонким росам
На луга вывожу коня,
Ходит мирным и безголосым
Он под алым восходом дня.

Эти слуги умны и горды,
Что им дождь или серый смог!
Мчат они, запрокинув морды,
Нас по пыли больших дорог.

Отчего же с кипучей злостью,
Понуждая бежать быстрей,
Бьют кнутами земные гости
В дикой гонке своих коней?

Хлещут истово братьев меньших,
До слезы лошадиной, в кровь!
Завтра спешки не будет меньше,
И хрипеть бедолагам вновь.

Гей, родимые, ливни-кони,
И не ведаем, жизнь любя,
Что за нею в лихой погоне
Мы пришпориваем себя.

 

Звонарь

Дюж и мил звонарь! Голосиста медь!
Время веры не для безбожников!
Та свята страна, где умеют петь
Колокольни и небо с дождиком.

Породил трезвон беспокойство трав,
Рябь речную и рябь озёрную,
И восславил он посреди дубрав
Землю-матушку чудотворную.

Крепче бей, звонарь! Пробуди задор,
Силу жизни озвучь как надобно!
Не забудь о тех, кто душою хвор,
И того, чья дорога пагубна.

Да услышат все, кто с рожденья глух,
Эту песню другими нотами,
Донесёт её тополиный пух
Танцем музыки с разворотами.

Но сейчас, звонарь, погоди чуток,
Дай мгновение дня почувствовать,
Унесёт его наших лет поток,
Не догнать его, не сопутствовать!

А теперь хлещи, что есть силы, медь,
Пусть гласит она с переливами:
Та свята страна, где хранима твердь
С малой заводью и разливами!

Второе место
в номинации «Профи» поэтического конкурса
«Словенское поле — 2016»

Любовь Колесник Тверская область г. Ржев

* * *

Наводнённый варягами, фрицами выжженный город,
я любила тебя и стеснялась, как пьющую мать.
Сколько будешь в пустыне, пустыней?
Как Мойша, лет сорок? —
чтоб себя изменить — или что-то хотя бы понять.
Здесь крутые холмы и великие прежде заводы,
здесь речные откосы заплёсканы памятью войн,
тут святые отцы
и купцы,
тут дела и заботы,
только память над Волгой — как вдовий отчаянный вой…
В забурьяненых парках шпана полосует скамейки,
треть моих одноклассников умерли или сидят.
Я по пыльным дорогам старательно делаю змейки,
поминая бомбёжку и тщетно полёгших солдат.
По путям неметёным без страха хожу даже ночью…
Не боюсь темноты, но мой ужас другой и сильней:
что душой обезбожен, как улицами обесточен,
город; ты меня жжёшь, как велел преподобный Матфей,
чтобы было светло и не холодно мирно жующим.
Ты не любишь меня.
Ну, а я в тебе просто живу.
Сколько ты простоишь на изломе меж прошлым и сущим?
Моя мать никогда не пила.
Уезжаю в Москву.

* * *

В старинном светлом городе Торжке
цветет осока в маленькой реке.
Пылят дороги, кротко тлеют церкви.
Все, как везде:
на памятнике цепи,
я на машине
в телефон смотрю
и пальцами с далеким говорю
неслышными и тайными словами.
Все, как всегда:
я здесь, но я не с вами.
Колдобины,
отцветшая сирень…
Окно открыто.
Панова свирель
перепевает радиобурду.
Я «в домике» рыдаю на ходу.
Так больно — но так правильно и надо! —
И сердце, переполненное адом,
под лепестками топится в реке
в старинном светлом городе Торжке.

* * *

Радищев матерился точно так,
как я, увязнув в расписные хляби.
— Опять застряла! Погоняй, дурак!
У трав по берегам дорог оттенок жабий,
их трогаешь, и на ладонях грязь
от тысяч здесь проехавших, прошедших.
— Ну, мертвая! Резвее понеслась!
Кто бродит тут? Слепец и сумасшедший
меж Питером блуждает и Москвой.
Шаверма, шаурма… Бордюр, поребрик…
Радищев спит, кивая головой —
он так войдет в нечитанный учебник.
Все тот же мост, и там опять ремонт,
как в тысяча семьсот бог весь каком-то,
и бригадир пьянчуга, идиот,
мерзавец, вор; и тянется раскопка.
Здесь экскаватор водит крепостной,
и барин наземь харкает из «прадо».
Радищев, милый, выпейте со мной,
не откажите, нам обоим надо!
Похмелье. Тошно. Значит, я живу.
Я, значит, еду. — Н-но, пошла, подруга!
Беспечный путь из Питера в Москву,
Дорога от Москвы до Петербурга.

Второе место
в «Открытой номинации»  поэтического конкурса
«Словенское поле — 2016»

Ольга Флярковская г. Москва

* * *

Даль моя дальняя, боль моя тихая…
Заросли тальника, кочки с брусникою.
Церкви да кладбища, фрески с подтопами.
Древние капища с волчьими тропами.
Ели да сосенки, паводки, ле’дники…
Хроменький, косенький — Царства наследники.
Душенька кроткая — прямо на небушко!
Дарит без ропота вербушки вербочка.
Междоусобицы, вдовы да старицы…
Кимры да Толбицы жительством славятся.
Речка туманная, месяц над кровлею.
Кашинской Анною образ намоленный.
Плач покаяния, свет воскресения.
Тихое, тайное крестонесение.
Ямки да камушки, печки с дымочками.
Все мы для Матушки дочки с сыночками.
Свечи пасхальные, солнце весеннее…
Даль моя дальняя, путь мой к спасению.

 

Пушкинские горы

[В Тригорском]

Тени длиннее и строже. Чёткая ясность пейзажа.
Розы у спален похожи на монограммы Лепажа.
Пик воплощенья растений – август…
С тяжёлою тростью
В парке тоскующий гений бродит возлюбленным гостем.
В раннем часу отобедав, скромно, заботами няни:
Свежей ушицы отведав и кулебяки с грибами,
Он приглашенье соседки мягко отвергнет и просто.
Позже за чайной беседой лёгкий рисует набросок…
Смуглы подвижные руки, взгляд добродушный насмешлив…
Барышень тайныя муки. Крупные кости черешен.
Летней порою дорожка вьётся и вьётся полями…
С мухой играется кошка. В доме этюды и гаммы.
В доме мечты и порывы, хлопоты, сны и приметы…
Где вы, стволы роковые, ба’лы, снега, эполеты?
Вязь ослепительных кружев… Белые фрачные груди…
Так вот – бесхитростно – нужен больше нигде он не будет!
Так горячо, безысходно, тайно, светло, бестолково…
Не предвещает невзгоды в небе над парком подкова.
Что это, бред или морок? Тень набегает на сердце…
Чёрный запахнутый полог, свежая капля на дверце…

Псковская вьюга над бором. С кладбищем путь разминётся…*
Скоро всё кончится. Скоро он в эти сени вернётся.

————————
*Матушка недомогала, и после обеда, так часу в третьем, прилегла отдохнуть. Вдруг видим в окно: едет к нам возок с какими-то двумя людьми, а за ним длинные сани с ящиком. Мы разбудили мать, вышли навстречу гостям: видим, наш старый знакомый Александр Иванович Тургенев. По-французски рассказал Тургенев матушке, что приехали они с телом Пушкина, но, не зная хорошенько дороги в монастырь и прозябши, вместе с везшим гроб ямщиком приехали сюда… Матушка оставила гостей ночевать, а тело распорядилась везти теперь же в Святые Горы. (Последний год жизни Пушкина. Переписка. Воспоминания. Дневники. М., 1989, с.593).

 

*  *  *

Родина моя, в часы печали
Я гляжу, как плавно над рекой
Голубыми вётлами качает
Среднерусский девственный покой!

Спит река, объятая прохладой,
Видят рыбы сны на глубине.
В тяжкий час душевного разлада
Тишиной лечиться надо мне.

Над речным туманом, над осокой
Чуть дрожит рубцовская звезда,
Так поэта вечер одинокий
В слове отразился навсегда.

Отчего-то странно тянут душу
Огоньки знакомых деревень,
Здесь поют на майские «Катюшу»
И с гармонью бродят целый день.

А когда засвищут в ночь Победы
Пойменные асы соловьи,
На побывку с неба, до обедни,
Отпускают воинов к своим.

Мужики хлебнут из мятой кружки –
Поминать убитых – не впервой!
И всплакнут, как водится, старушки,
Затянув «Платочек голубой».

Вот и мне, стоящей у осоки
На мостках в желанной тишине,
На душе уже не одиноко,
Только страшно думать о войне…

Второе место
в номинации «Словенские ключи» поэтического конкурса
«Словенское поле — 2016»

Екатерина Юдина г. Калининград

Представь, что я приеду…

Представь, что я приеду этим летом…
Приеду в твой немецкий рыжий дом.
Укрою твои плечи мягким пледом,
И чай пусть остывает «на потом».

Поведаю о мрачных переулках,
О днях, что дышат лишь одним тобой,
О тьме ночей, и о трамваях гулких,
О том, как мне читается Толстой.

О дыме дискотечных модных клубов
И о бездонной грозной тишине…
А о себе рассказывать не буду —
Ты ведь и так всё знаешь обо мне.

Представь, что я приеду, ненадолго.
Чтобы хоть раз увидеться смогли.
Чтоб просто подержать твои ладони.
И дать поцеловать тебе свои.

Я знаю, ты так любишь апельсины.
Опять мы будем до утра не спать —
Пить крепкий кофе, петь за пианино,
И всё равно, что завтра уезжать…

А если поездов к тебе не будет
И на паром билет я не возьму —
Дождись. Я обязательно прибуду
И крепко-крепко-крепко обниму.

 

Хиросима и Нагасаки

А красивой была Хиросима!
Но случилась трагедия века —
Смерть над городом жадно носилась:
Горе городу и человеку!

В зное августа, в сорок пятом,
Бомбой атомной «поиграли».
Хиросима — за что распята?
Содрогнулся мир от печали.

Чем, казалось бы, не наука?
Только был ещё Нагасаки…
Кто обрёк вас на эту муку?
Кто обрёк — это знает всякий.

Воздух горечью здесь отравлен,
Жизнь разрезана на полоски.
Вы не правы! О, как не правы,
Палачи городов японских!..

А красивой была Хиросима!
Нагасаки был горд и волен…
Даже память невыносима,
Что уже говорить о боли!

 

Мне нельзя о тебе говорить

Мне нельзя о тебе говорить.
Это самый глупый запрет.
И последняя тонкая нить
Оборвалась. Теперь тебя нет.

Нет не в смысле «живой — неживой»,
От беды сохрани тебя Бог.
Просто в жизни рядом со мной
Долгий путь одолеть ты не смог.

Я пишу, потому что слова
На бумаге подольше живут.
И со мною пока что молва
Та, как будто бы ты ещё тут.

Помнишь, как мы хотели вдвоём,
Неразлучными быть всегда,
Сказки сыну читать перед сном
И не знать, что такое беда.

Но наш дом купит кто-то другой,
Свой уклад и свой быт заведёт.
И мальчонка, который не твой,
Ничего от тебя не возьмёт.

Ну, а я в самом дальнем конце,
Где не сходятся наши пути,
Вдруг сумею в сыновнем лице
Твою чёрточку тайно найти.

Третье место
в номинации «Профи» поэтического конкурса
«Словенское поле — 2016»

Олег Сешко республика Беларусь г. Витебск

Воробышек

Не был я в этом городе, кто бы меня позвал, 
Мне не вручал на холоде звёздочки генерал. 
И самогон из горлышка, верите, я не пил, 
Прыгал тогда воробышком, не напрягая сил.
Клювом царапал зёрнышки — бурые угольки, 
Чёрными были пёрышки, красными ручейки. 
Падали с неба отруби, липкий солёный снег, 
Мёртвыми были голуби, ломаным — человек. 
Раны не кровоточили, а источали боль, 
Страх накануне ночи и… ночь, переправа, бой. 
В небе стонали ангелы, нимбы летели в ад, 
Если бы память набело, слёзы бы или мат. 
Слёзы метели выпили… «Маленький, расскажи, 
Плаха, верёвка, дыба ли, что она, наша   жизнь?- 
Бросил мне хлеба корочку,- Хочешь, не отвечай…» 
Молча достал  махорочку, сел, раскурил печаль. 
Вкусная корка, твёрдая… думал всё время так:
Голуби – только мёртвые, пепел и полумрак, 
Зёрнышки  — только жжёные, красные ручейки, 
Люди себя лишённые, холмики у реки! 

Нет же, я не был… не был я, знаю, что это сон, 
В памяти корка хлебная, курит и смотрит он, 
Глаз голубые стёклышки с горюшком без любви… 
Бьются в окно воробышки, глупые воробьи… 

 

Трое

В начале света под старой вежей
Сидели трое, друг другу внемля.
Делили на три слова и земли,
Глотали воду и воздух свежий.
Поодаль копья точил Георгий,
Поил дракона вином плодовым.
Тащили бабы мужей в подолах —
Сгодятся после для месс и оргий.
Направо, к лесу, стекали жизни
Туда, где правда сильнее смерти.
Дрожало в небе отцово сердце,
На светлый подвиг толкая «слизней».
Под белым снегом пшеница прела,
Кричали дети, съезжая с горки.
Цвели кроваво кнуты для порки:
«Отдай нам, Маша, сыновье тело!»
Ревела Маша, роняя мирру,
Несла маслины святым пророкам…
Сидели трое к народу Богом.
Быть может, всуе явившись миру?

 

Кукулькан

Май взошёл во мне, майя я.
Кукулькан я в Чичен-Ица,
Вольный ветер я, весь в отца,
Неприкаянный… ай-яй-яй!
Раз. Маринисто выбрит. Ишь!
Пенный бриз в ночи! Горд и пьян.
Джаз на клавишах, фортепьян…
Фортепьянист я и бесстыж.
Два. Задиристо скручен в сталь,
Разбракован отрядом свах.
Степнокрылый горячий птах
Мой сподручный в законах стай.
Три. Оскаленный рыбий брат
Стережёт для меня моря…
Льдом — окалиной января,
Спелой бурей мы вздыбим ад.
Небо свесится с крыши к нам,
Звёзд весну соберёт с лица.
Кукулькан я в Чичен-Ица,    
Нет здесь времени. Слышишь, мам?..   

 

 

Третье место
в  номинации «Словенские ключи»
поэтического конкурса
«Словенское поле — 2016»

Дина Дабришюте г. Псков

Карты

одинакового цвета
тени рыб плывут по стенам
среди кактусов и фуксий
вдоль по карте на стене

не по правилам течений
проплывают океаны
взламывая льды мелькают
на обоих полюсах

ограничены водою
ограничены землею
рыбы даже не мечтают
оказаться в небесах

сменим океан на небо
острова с материками
на мозаику из созвездий
из галактик и планет

одинакового цвета
тени рыб летят по небу
по теченью звездной пыли
вдоль по карте на стене

Встреча

Увидеть тебя и видеть,
и видеть тебя, и видеть,
и видеть, и вдруг решиться
поднять на тебя глаза…
Вера Павлова

Не смея поднять взгляда
считать со-при-кос-новенья,
не в тему шутить
и казаться совсем не собой.

За-печат-левать детали:
большие листья каштанов,
медведи с аттракционов,
совсем незнакомый мост,

не-настоящие лодки,
жемчужные гроздья жасмина,
безлюдные улицы города
в последний июньский дождь.

Я в память врезаю твой профиль,
потертые узкие джинсы,
фото-графичные позы,
глаза, смотрящие вверх.

И не поднимая взгляда,
смотрю на тебя и снова,
и тысячу раз снова
я становлюсь другой:

покой разрывая на части,
меня пленяют фатально
твой прищур, твой смех, твои руки.
Мой воздух пахнет —
Тобой.

Обещание

Я буду любить тебя все лето», — это звучит куда убедительней, чем «всю жизнь» и — главное — куда дольше!
Марина Цветаева

В середине июня в четыре утра не горят фонари
И естественность улиц, деревьев и лиц выступает наружу.
Я не буду жалеть о своей не ушедшей недужной любви,
Обещанья о лете тебе ни за что не нарушу.

Все останется жить в моей памяти: запах и звук,
Светотень на стекле и желание быть и мечтать,
Осязанье волос и одежд, крепко сцепленных рук.
……………………………………………………………
Ты на сердце свое положи меня, как печать.

Третье место
в «Открытой номинации» поэтического конкурса
«Словенское поле — 2016»

Игорь Кабанов Ленинградская область г. Кировск

Напутствие перед битвой воинам Древней Руси-Гипербореи

Грозы седлают коней-ветров,
Молний подпруги стянув скорее.
Сумрак кромешный переборов,
Строятся воины Гипербореи.

В мантии пламенно-голубой,
Взглядом сжигая болота, топи,
Солнце-Ярило, веди нас в бой,
Сделав лучи остриями копий!

Снова мы будем на смерть стоять,
Чтоб за ночами пришли рассветы,
Чтоб никогда не крутилось вспять
Коло Сварога в теченьях Леты.

Хоть твердый панцирь, да хоть валун,
Всё мы проколем, увидит смелый:
Птица рассветная, Гамаюн,
Перья свои превращает в стрелы.

Если поляжем в бою худом,
Двери небес открывая шире,
Будто в далекий и тихий дом,
Вечность, прими нас в цветущий ирий.

Память-ладья, прикоснись бортом
К братьям живым, к синим копнам хлеба,
Знаем, вернемся сюда потом,
Ну а пока вам поможем с неба.

Душ наших солнечная весна,
Выжги весь лед, как живая лава,
Чтобы плыла по годам страна,
Будто по облаку – Лебедь Слава.

Чтобы светила звездой во мгле,
Радость рассыпав в поля и реки,
Русь, что на небе и на земле,
В прошлом и в будущем, и навеки.

 

Белой армии

Ветры тихо плакали и души не грели…
Уплывали вечером, не было светло,
Лишь погоны звездами на плечах горели
Памятью о времени, что теперь ушло.

Памятью о Родине, днях под небом чистым,
Облаке-черемухе над страной лугов,
Только стало облако красным, кровянистым,
Словно смерть червонная, словно цвет врагов.

Но недолго высь грустит ветрами сырыми:
На заре и вечером красный небосвод,
А потом – меняется… вечное не примет
Тех, кто променял его… променял на год.

Уходили белые, вдаль смотрели часто,
Туча над равнинами почернела вдруг,
Словно в черном трауре по стране несчастной
Было всё, что видится, всё, что есть вокруг.

Ведь хлебнула Родина лютую отраву
И себя изрезала… болью по лугам
Кровь и слезы капали… но не вечен траур –
Знали уплывавшие к дальним берегам.

И неправда кончится, и утихнут стоны,
И виднелись издали, обнимая склон,
Облака со звездами – будто бы погоны
На шинели вечности, на плечах времен.

 

Монолог военного поэта

Посвящается моему прадеду, Василию Фролову, погибшему в Великой Отечественной войне, и моей прабабушке Федосии Фроловой, ждавшей его с войны…

Друг, ты помнишь, как ночь обнимала землю,
Черной кошкой свернувшись у нас на крыше.
Мы смотрели, как старые липы дремлют,
И как ветер гуляет, окно открывший.

И рождались стихи… звонких строчек гомон
Проносился над речкой, касаясь глади,
Звук кружиться хотел над страной, над домом, —
И держал его лишь переплет тетради.

А потом – всё, как будто в тумане белом:
Край родной, словно осы, кусали пули,
И болела земля, сотрясаясь телом
Деревенек знакомых и дальних улиц.

Много ближних ушло под ружейным градом,
Мне ж хотелось и здесь, и в краю нездешнем
Огневым ураганом лететь на гада
И вернуться к тебе теплым ветром вешним.

А потом – я не помню… жар дрожью крупной
Отступил, да и холод души не отнял.
Сколько лет пролетело? – не знаю, друг мой,
Только знаю о том, что весна сегодня.

Ты глядишь за окошко, пусть вечер кроток,
Но тебе лишь другое, как прежде, важно:
Вот тетрадь на столе, а вот в рамке фото –
Покатилась печаль по щеке чуть влажной…

Вдруг – открылось окно… слышен листьев шелест,
Золотою росой загорелись веси,
И от ветра как будто опять запели
Пожелтевшие крылья минувших песен.

Сыплют шорох в клубы голубого пара,
Словно скрип карандашный, чуть слышный, краткий…
Видишь – новая строчка в тетради старой:
Я вернулся домой, значит, всё в порядке.

Третье место
в «Открытой номинации» поэтического конкурса
«Словенское поле — 2016»

Светлана Размыслович Псковская область г. Великие Луки

Он ушел рядовым

Он ушел рядовым, по гражданскому долгу.
Призывал их на сборы весной военком.
Он ушел. Поклонившись родному порогу.
И оставивши мать утираться платком.

Он был лучшим в учебке, освоил вертушку,
В марш-бросках позабыл даже вкус сигарет.
А потом, как набат, — назначение — Кушка.
Только матери тихо сказал он: Ташкент.

Писем не было. Плакала дома девчушка.
Не стихал в сердце матери скорбный набат…
Друга взял с перевалочным ночью — на Кушку.
А его перебросили в Джеллалабад…

Рвалось матери сердце. Ей не было ночи.
И под солнцем весенним ей не было дня.
И дрожала рука, когда встретится с почтой.
И смотрела подолгу, но мимо меня.

Дни текли, ожиданьем роджая столетья.
Летний ветер ей только тревогу раздул.
И звучало сквозь вздохи друзей — междометьем,
Страшным эхом — сквозь новости — слово «Кабул».

Год прошёл. Все ей снилась в руке похоронка.
И теряла сознанье не два, и не раз.
Дожила. Достарела…Дождалась ребенка.
Он ответил ей скромно: — Подписан приказ.

Не сумев отойти от родного порога,
Мать присела на нем, опустев в тишине.
Он вернулся, осилив тех странствий дорогу.
Он пришел, но остался душой на войне…

И застыла река, обессилевши плакать.
И в ущелье повисла навек тишина.
А девчонке весь век фотографии прятать…
Так кого защищала в Афгане война?

 

Прими меня, Питер…

Я помню, как в детстве с тобой повстречались,
Как чинно века на Дворцовой венчались.
Лик улиц твоих — полотно драматурга,
В граните Невы — дух живой Петербурга.

Теперь не до странствий, как в юности прежде,
Красою твоей восхищаюсь все реже.
Мосты и проспекты — преданий отрада.
Прими меня, Питер, во сны Ленинграда.

Так много вопросов и мало ответов,
Приеду к тебе этим северным летом
Сдавать результаты своих аттестаций.
А дочь моя хочет с тобою остаться…

Что чтут вензеля в парапетах чугунных?
И чем вдохновляешь ты девушек юных?
Быть может, устои твои слишком строги?
Прими меня, Питер, в свои недотроги.

Ну что мне твои величавые шпили,
Промозглые ветры и редкие штили?
Зачем мне воспетые белые ночи,
Зачем ты любимым мне сделаться хочешь?

Мне шире Невы — моя тихая Ловать.
И камни древнее, что можно потрогать.
Мне край мой милее твоих монументов…
Прими меня, Питер в свои диссиденты.

А, может и станем с тобою друзьями?
Раскроешь секреты о северной драме.
Расскажешь о мыслях былых, петроградских,
И вспомнишь о судьбах своих. Ленинградских.

И будешь ты долго терпеть мои муки,
Тобой восхищаясь, терплю за разлуки.
На марке почтовой — заливы Кронштадта…
Прими меня, Питер, в свои адресаты.

Мне приснился сегодня подутренний сон…

Я снова пойду за Великие Луки,
Чтоб снова мне крестные муки принять.
/Арсений Тарковский/

Мне приснился сегодня подутренний сон, и до тьмы мемуарами гложет меня:
Будто дьявол глядел на меня из окон, предложив мне на рай эту землю сменять…
Дивным сводом блестят купола надо мной, вот уж седмица канет, как вовсе не сплю,
До испарины громко бранюсь с тишиной, чтоб озвучить, за что эту землю люблю.

****
Колыбелью мне стал небольшой городок, — простоты и добра, и Отчизны исток.
Хоть проспектами мал он, да прошлым велик. Я люблю эту землю за сказочный лик.

Я так часто терялся, но больше терял, ремеслом обретался у местных менял.
Она стала спасением, — признаться не смел. Ведь, как юный Есенин, сказать не умел.
Я не ведал сомнений в дни бед и тревог, расплетал её ленты путей и дорог.
Замирая пред взором двуглавых орлов, я люблю эту землю за искренность слов.

Я просил её слёзно сберечь от оков, но впитал её звезды с грудным молоком.
В ней напрасно пытался изъяны искать, но она молчалива, как усталая мать.
Сколько раз от предательства сыпался цвет, сколько бранной хулы не оставил вослед.
Пусть в сердцах возжелал я посылов благих, я люблю эту землю за другов своих.

Убегал от невзгоды, разрухи и тьмы, только землю родную не купишь взаймы.
Возвращался, потрёпанный сворою псов, — без упрёков она отпирала засов.
Из огня выходил и из полымя всплыл, в наковальне звенел и во льду не остыл.
Не упав на колени в неравном бою, я люблю эту землю за силу свою.

Я смешался с отравой, сгущаясь в вино, что упрятано кем-то — забыто давно.
Настоялся. И терпким отваром дымлюсь, своей истиной веры испробовав вкус.
Покорился я моде, плейкастам подстать, только все ж никогда современным не стать:
Наблюдая за блажью безусых юнцов, я люблю эту землю за судьбы отцов.

Сколько б Бог не отмерил за древнюю Русь, все приму. И, в приметы не веря, горжусь.
Я стихи на сонеты менять не привык. Я люблю эту землю за русский язык.

*****
…Снова снится к заутрени призрачный сон, притворяюсь, губами едва шевеля.
Тёплым ветром срывается с губ моих стон, — крепко за руку держит родная земля.