Юродивый Николка

Краснохалатных псов не счесть,
Слепое небо наклоняя,
Гнедым конем вскрывая твердь,
Царь Грозный медленно ступает.
И тишина, и немота…
Ни голоса, ни пенья птицы.
Вдали, сверкают купола,
«Уж Псков»- прошепчет кровопийца
В лице скупая меди синь,
«Все в Кром!», кричит!
Пряги коней!
Опричники должны казнить
Всех псковичей!

«Идут,идут!»,
Со стен детинца
Кричит толпе седой мужик.
Народ шумит, народ слабеет,
У Бога молит с неба щит.
И красным цветом заполняя
И так багряный горизонт
Всю тишь собою затмевая
Орут убийцы у ворот.
Ударом кожаных сапог
Еще с не высохшею кровью
Так страшно двинет царской бровью
И дверь с петель снесет!

«Пошли к чертям собачьи дети!»
Толкнув хлеба сухой рукой
Просыпав соль, на зло примете
Царь скажет: «Стой…»
Из толкотни народной разодетой
В кафтаны теплые, и шубы на мехах
К Ивану с воплем не подделанным
Бежит юродивый в одних штанах,
С мясным куском в руках!

«О Иоанн, отведай ка мяска!»
Игриво прокричит нагой блаженный,
И властная твердынь как зыбь песка,
Рассыпется под ветром суеверным.
«Ты что, собака? Иль забыл что Пост?
Забыл что я Царевич православный?
Иди покуда цел» но виден схлёст
Сомнения волн и пыла души царской.

«Ах нет, Иван, какой ты христианин?
Твои персты в крови, и пепле новгородском,
Покуда ты знамением крестным
Лишь пачкаешь свой лоб пред церквой псковской.
Ты вдоволь кровушки христианскою напился?
Скажи ка нам — когда же ты постился?»

Неслышен звук не одного копыта.
Ни крика птиц, ни вздоха, ни стенания,
В своих кафтанах, уху приоткрыта
Лишь гулкая мелодия стучания…
Немых сердец. И войско наконец,
Припомнило тайник в душе царя.
Раскрытый делом бедняка Христова!
И красные московские князья, на все века,
Запомнили тот дикий шепот у народа,
«Смотрите…
Царь садиться на коня..»
«Николка город спас…»
«И нас…»

*****

Так радостно тебя оставить,
Чтоб радостно в тебя войти.
Мои однокомнатный приятель
С тобою нам не по пути.
Тысячелетие стоишь
На берегу реки Великой,
Растишь камыш, людей, и блики
Пускаешь в тело мокрых крыш.
Но я не тот, я летний ветер,
Пройдусь в тебе, тобой дыша,
Взгляну как маленькие дети
Бегут ботинками шурша.
Остановлюсь, и засмеявшись
Буду смотреть как малыши
Из тела города бесстрашного
Хохоча лепят куличи.
А ты стоишь, назло векам,
И как бы шепчешь ребятишкам:
«Смотрите, там, вот те домишки…
И я леплю их сам».
А детям что? Они ведь птички.
Напустишь вечер на дворы
И все песочные куличики
Падут под пяткой детворы.
Знакомый мой, не стоит злиться,
Пойдем ка лучше мы в дворы,
Там можно втихаря напиться
Под тихий шум густой травы.
В нее уложишь на немного,
Напившегося чудака
Ну а потом, попозже… может…
Уложишь, глядь, и на века.
А сам застряв на этой почве,
Прилипнув к краешку страны,
Смотри, как липовые почки
Ждут наступающей зимы.
Им радостно тебя оставить
Чтоб радостно в тебя войти
Мой однокомнатный приятель
Тебе с весною по пути.

*****

Табак и пепел — жизнь и бремя,
Бумага — тело, фильтр — смерть
Написано колечком имя человека,
Длинна – всего лишь время чтоб гореть.
Мир — воздух, разум — дым, культура — пачка
Огонь – родитель, уголь – данность, полосы – года.
Но есть одна мучительная тайность
Не знать хозяина вдыхающего рта.

*****

patta

Поставив однажды мат,
Я складывал в короб фигуры.
В нём были они до игры.
И после остались все там же.
Какой же мне толк от игры?
Ведь я все равно проигравший.

***

Станция «Морец».
И поезда летели –
«Москва-Камышин-Волгоград».
Зыбучий дом.
Дрожь измученной постели.
Рисунки в школьную тетрадь.
Стены разбегались
тихой паутиной
А утром –
жар и креозот.
Дед Василий
взваливал меня на спину,
конфетой ублажая рот.
Станция «Морец».
То связка родословной.
Отсюда все дороги в мир.
Тридцать…
Счастлива
по-взрослому условно
в застенках городских квартир…

***

Говорить мне о родине проще простого:
Не гнушаюсь корней и тем боле – горжусь! —
Отчий дом, тополя, старый пес у забора,
Палисадник, скамейка, гутарье марусь.

Бесконечное небо, степные раздолья,
Молчаливая речка и трель соловья,
Петушиные крики по зорьке спросонья
И молочная песня летит из ведра.

Заунывно вздыхает на взгорье гармошка,
Растревоженный пес ей всегда пособит.
Открываются ставни – ресницы окошек,
Выплывает народ из узорных калит…

Говорить мне о родине проще простого,
Только думать о ней с каждым годом больней.
В слове часто бывает так много пустого,
Но душой зачастую болеешь вдвойне.

***

На мне два креста:
русский и армянский.
Какой из них тяжелее?
Не знаю, но оба тянут к земле.
К поклону.
Иногда я перекрещиваюсь
справа налево,
иногда слева направо –
как поведет рука.
Я потеряла родину,
но еще не обрела новой
и в постоянном чувстве бездомности
бреду по жизни.
Моей душе не нужен приют,
ей нужен дом,
и поэтому чувствую,
что еще не родилась
для моей, настоящей, жизни.

1 (14)

Для счастья жертвовать свободой. Ради
Своей любимой и одной,
Зовущейся великою страной,
Написанной, исчерканной тетради…

Испытывающей гниение и гнёт,
Который обязательно падет,
Как падают оковы со святого,
Не сделал если ничего такого,
О чем пришлось бы пожалеть потом.
Когда опять пришел по душу тать.
Настала вместо радости беда.
Изба родная стала обветшалой.

В России есть и будут города,
Чье имя не напишешь с буквы малой.

Кологрив-Москва- Спб… Изборск.

2 (12)

Идет борьба по всем фронтам.
За право жить. И здесь и там.
За право строить и любить.
За право человеком быть.
А не рабом привычек, зла,
Как Гордий, в завязи узла.

Нам этот узел не рубить.
Не уставайте теребить.
За нити и концы. Война
Окончится. И не вина
Должна нас волновать теперь,
А сокращение потерь.

3 (7)

По совести и по наитью, клеймя и возвышая быт,
Готовые к кровопролитью. Идя на суд и аудит,
К чему относимся серьёзно, когда небытие грозит?

Связующие тонкой нитью, с бесценным грузом каравеллы оставили свои следы.

Коллекция мужей у Беллы
И комиссары в пыльных шлемах, и Белой гвардии ряды,
Единые в канве и темах, неповторимые труды.

4.
Баллада об аритмии…

Когда растает снег, терпеть потоки…
Есть красота в весне и аритмии.
Стремительны, без бешенства, в России
Как люди — воды, и как годы — сроки.
Начать не поздно нам опять от точки.
На вороту у нас не виснет вилка.
А у ворот, дорогою развилка,
Носитель чистой расписной сорочки.

Очередная, срочная текучка….
Куда идёт природа и погода?
Кто клавишу нажмет Большого ввода
И музыку поймёт Могучей тучки?
Пришла весна и скоро будут почки.
И девушки наденут снова юбки.
Вновь синеву разведают голубки
И на бумагу снова лягут строчки.

И золотая ложка прямо в руку.
Ворона мне богатство заместила
И чай без сахара немного подсластила
На стол добавив горсточку урюка.

На аритмию наложив поклажу.

Запахи ветра

Они играли и пели,
Кидали комочки душ.
Им запах сарсапарели
Ветер принёс налету.

Ещё не скрипели колеса,
Ещё не брюзжала земля,
На вечную эту осыпь
Никто не сходил с корабля.

Дороги еще не торят
И в кузницах – не куют.
Соленые слезы моря
Не просят душу твою.

От осени – до апреля,
Вот-вот и займутся всерьез
Листьями – псы метели;
Душами – лисы звезд.

Будут искать спасения
В музыке и в вине.
В осени по-весеннему, —
Тоже спасения нет…

Они играли и пели,
Кидали комочки душ –
В запах сарсапарели,
В омут зеленых луж…

***

Да, не привыкнуть к потерям и опозданиям,
Ведь опасно к чему-нибудь и привыкать.
Кто, не ты ли на днях заметила, что Испания –
Не та страна, куда приволакивает меня река.

Кто-то очень похожий, не я, но такой же,
Древним грекам гадает, с атлантами в Мемфисе пил.
Но я чувствую телом, одеждой и кожей,
Как съезжает, слетает, облазит
крыша с несвойственных ей стропил.

Вот когда я привыкну, а все-таки это будет –
Ни в размер, ни в секунду, навскидку,
поймалось и надо ж, пришлось,
Расскажи, как сумеешь, Иуде и Будде;
Промолчи, как сумеешь, узнав, что навстречу – Христос.

И меня расстреляют, надеюсь, что все же прилюдно,
И меня растерзают, надеюсь, узнаю, за что.
Так и было. Так есть. И в газете читаю: так будет
С дураками, ведомыми вслед за мечтой.

 

***

Намело снега по плечи,
Намело.
Зачеркнуло день и вечер,
И тепло.

Позабыли все названья
Города.
Снег идет – без расписанья,
В никогда.

Буксовали пароходы
На шоссе:
Снег на крышах, на обводах,
Вязкий снег.

Мучит белым, мучит синим –
Нет житья.
Мы зимовщики на льдинах
Бытия.

Русский мир

Русский мир похож на древний храм.
С алтарём в честь матушки Земли.
Солнце-жеребёнок по утрам
Щиплет на курганах ковыли,

Меж старинных башенок-свечей
Стены древней крепости, как воск.
Под трезвон двенадцати ключей
Нас встречает радостно Изборск.

Леса позолочены шатры.
Ты кружися, Коло, без конца!
Пусть горят осенние костры,
Пусть поют горячие сердца!

Стынет от дыхания зимы
В жилах кровь, но стоит ли тужить?
Коли пережили время тьмы,
Как же нам зимы не пережить?

Вам, сердца, гореть да не сгорать!
Даром ли всю жизнь для вас пою?
Держит на ладони Божья мать
Землю вдохновенную мою…

Ольга

Неторопливо теченье Великой реки —
Птица заденет крылом, пролетая, и только…
В эти ли волны кольцо с белоснежной руки
Бросила, выйдя на брег, своенравная Ольга?

Высь глубока, облака – как сверкающий снег,
Небо мятежно и так же пронзительно сине,
Словно те очи, в которых увидел Олег
Некогда рок не девицы — Великой Княгини.

Кажется, вот она: плечи в собольих мехах,
Глянула грозно, и птицы кричать перестали.
В этих очах отрешённых не нежность, не страх —
Вместо лазури разящая холодность стали.

Волны Великой врезаются в каменный брег,
Давних свершений картины проносит теченье…
Кто ты, прекрасная? Древней Руси оберег,
Мать Святослава… Иль первая жрица забвенья?

Вернулись к ночи аисты на крыши.

Вернулись к ночи аисты на крыши.
А месяц разгорался всё сильней,
И с каждым шагом ласковей и тише
Шли сумерки по золоту полей.

Дремал в меже пшеничный спелый колос,
К земле клонясь тяжёлой головой;
И пробуя глубокий, звучный голос,
Пел колокол над тихою Псковой.

Лишь ветры будут в тёмной дымке ночи
Играть беспечно с диким ковылём,
Покуда звёзд всевидящие очи
Наутро не погаснут над кремлём.

А на рассвете солнечные жницы
Пройдут поля под шелест острых кос,
Наполнив рек хрустальные криницы
Водою животворных летних рос.

А душа широка как земля

А душа широка как земля,
И бескрайня, как чистое небо.
Я иду босиком по полям,
Как по капищу солнца и хлеба,

И полей этих гордая ширь
Никогда не устанет мне сниться.
Сколько вынес ты, Псков-богатырь,
Защищая родные границы!

Здесь не прах вековой, и не кровь –
Мать Сырая Земля под ногами,
Где за счастье, за лад, за любовь
Деды насмерть сражались с врагами.

Ветер древности сердце пьянит,
Дышит песней Словенское поле —
Каждый камень здесь память хранит,
Шепчет сказ о победе и воле.

По траве, по цветочным коврам
С затаённою ласковой грустью
Я иду в древний, сказочный храм,
В дивный мир, называемый Русью.

Изборская крепость

Как крепости прекрасны и стары,
И в то же время бесконечно юны!
Хранители опять творят миры,
Растят сады и зажигают луны.

Иду по грани скрещенных времён,
Под песни волн и бурные раскаты.
Полотнами потерянных знамён
По небу развиваются закаты…

О, здесь под каждой новою луной
Теплеет мох от самой лёгкой ласки,
И камень оживает предо мной,
И стены мне рассказывают сказки.

И я неотвратимо чую тех,
Кто надо мной склоняется незримо,
И вот уже струится лёгкий смех,
И чей-то зов влёчёт неодолимо…

И даже звёзд привычных ярче блеск,
И шёпот волн иного полон смысла.
Мы вместе отправляемся в Словенск,
Везём поклон седому Гостомыслу.