Война и судьба в поэзии Станислава Золотцева
(«Сыновняя поэма», 1991)

Поэт Станислав Золотцев называл своё поколение – «дети Победы». Его рождение приходится на послевоенное время — вторую половину сороковых годов ХХ века. Тогда возвратившиеся с войны отцы этого поколения принялись восстанавливать жизнь. И родная земля, измученная и истерзанная войной, покрытая руинами, начинала возрождаться. И позднее поэт в своих стихах создал этот образ родного Пскова, восставшего после войны — живописного, вечного:

«И над быстрой и мягкой водой
Возвышается шеломом былинным
Отчий берег, вольный город седой
В самоцветах бузины и рябины.
Это – мой нерукотворный венец,
С плотью, духом и судьбой нераздельный.
Древний край, где мать живёт и отец,
Для меня – не только место рожденья….»
(«Сыновняя поэма»)

Нелёгкий жизненный и страшный военный опыт поколения отцов Станислав Золотцев сохранил в своих стихах о войне.

«…Сотни раз моя река сливала с кровью
Светлоокую широкую струю.
И стоят над ней боры в одежде вдовьей,
И над ней перед зарёю я стою.
…Хлебом тронут, лихолетьем не отмечен,
Дым над крышами курится, тих и вечен,
С болью Родины сливая боль мою…»

Поэзия Станислава Золотцева на тему войны своеобразна прежде всего тем, что согрета любовью к отцу-воину и матери-беженке, состраданием к их судьбе, восхищением той неизбывной нравственной и духовной силой, которая помогала им переносить бесчисленные беды и испытания в годы военного лихолетья, а отцу помогала оставаться защитником и надеждой для всех, кого он с другими солдатами – воинами защищал и освобождал в этой, ставшей величайшей за всю историю, войне.

«…Ты мне – исток всего, что стало мной,
Творец Победы, мой творец – родитель…»

«Военная» поэзия Ст. Золотцева обрела свой особенный стиль. В своих сюжетах и образах — она не фактическая – не документальная. Это – словно воспоминания о войне, созданные и пережитые силой воображения поэта — за его отца, за его прадедов-псковичей, переживших войны далёких веков.

«…Мне и чудится порою,
Что далече, перед раннею зарёю
Вновь набатом оглашается река…»

Это — стремление в какой–то степени испытать то, что испытали наши отцы и деды, разделить непомерную тяжесть этих испытаний.
«Сын своего отца
И матери своей,
Сын рода своего и своего народа,
Я – как в живой огонь и как в живую воду –
Вхожу в тайник их счастья и скорбей…»

Всем детям отцов, сражавшихся на фронтах Великой Отечественной войны, хорошо знакомо их многолетнее послевоенное молчание , их нежелание делиться фронтовыми воспоминаниями. Пережитое было таким громадным бедствием и таким тяжелым грузом в памяти, что уже не получалось такого диалога, как: «Скажи-ка дядя, ведь недаром…».

«…Только раз ты поведал – а мне всё же снится
и снится
этот гарью, и потом, и порохом дышащий сон:
ты встречаешь войну
на степной хлебозорной границе,
и в полынную ночь вдавлен танками ваш батальон…

…А в тебе отзывается
Болью свинцовой поныне,
Незабытою горечью первых военных дорог
Этот запах полыни – тобой обагрённой полыни,
Как щемящий укор и как самый тяжёлый урок…»

Для всего народа нашей страны, для всех послевоенных поколений Великая Отечественная война не превратилась и не должна превратиться в миф, легенду. Эта война началась как величайшая трагедия для наших людей и стала величайшим освобождением для всего мира. И люди должны помнить и эту трагедию, которая отозвалась на судьбах и жизни многих военных и послевоенных поколений, и эту сияющую, триумфальную, лучезарную Победу, которая на самом деле была ратным трудом, воодушевлённым, самоотверженным, вдохновлённым великой идеей освобождения и – возмездия.

«…Но урок – не позор, если он не проходит бесследно,
И тропа отступленья в июньской полынной степи
Привела тебя к майской сирени победной…»

«…как живая вода – на смертельной беде настоялась
Эта лютая воля, сломившая чёрную рать.
И спасла нашу землю она – эта ярость.
И приказы стратегов скрепляла она как печать…»

Поэтический язык Ст. Золотцева в его стихах на военные мотивы является именно не документальным, не бытовым. Когда их читаешь или произносишь, невольно настраиваешься на песенную, балладную, одическую или гимническую интонацию.
Но разве это не риторика, и разве мало у нас в поэзии на большие темы официальной риторики, скажут придирчивые и поверхностные критики-хамелеоны?..
Станислав Золотцев — поэт, очевидно, как свою миссию воспринимал своё желание писать о подвиге отца и всего военного поколения. И воплотить эту тему он стремился трудом поэта. Он искал нужные слова и будто выковывал нужные созвучия слов. Он – как поэт – труженик ощущал себя наследником судьбы своего отца – труженика, учителя и воина, и в напряжённом поиске находил особенную пронзительную интонацию и нужный ритм.

«…Когда слово «мужество» в мирную входит молву,
Я вижу одно – что увидеть не мог наяву,
Но кровью своей не забуду, покуда живу:
Я вижу отца в опалённой шинели солдата…»

Высокий стиль стихов Золотцева не становится формально-риторичным, потому что он вносит в них столько любви и сопереживания, что сила слова становится истинной риторикой, заставляющей слушателей и читателей стихов цепенеть под напором образа, мысли и чувства. Ещё один ярчайший пример этому – «биографическое» стихотворение-баллада «Давний снимок, предвоенный год…» о судьбе его молодых отца и матери.

«…И отец, глядящий в объектив,
Ничего не ведает о том,
Что его фугасный вгонит взрыв
С головою в южный чернозём,
И померкнет солнце…
И. как тот
Шолоховский горестный герой,
Он сквозь муки адовы пройдёт
С чистой честью – и вернётся в строй…»

В мире современной поэзии, куда поэт Станислав Золотцев ярко вошёл в начале 70-х годов ХХ века, поэт сразу заявил о себе как о приверженце высокого поэтического слова. Он не хотел своё стремление стать мастером русского слова разменять на поиски «нового» языка (скорее, на опыты его разрушения) в области обыденной жизни поэтического авангарда, андеграунда и поставангарда. Он отражал в своих стихах своё время и находил для этого – свою интонацию, где, на наш взгляд и, ещё более, — на слух, в сочетаниях и ритмах слов, фраз, строк и строф начинает звучать музыка — музыка стиха, торжественная и скорбная:

«…и пока не грянул смертный бой
И свинец ещё не впился в грудь
Отдохни, отец, перед судьбой,
Больше не придётся отдохнуть…»

Да, в каждом отражении момента своего времени у поэта возникает и попытка охватить его прошлое – будущее – вечность…
Его «Сыновняя поэма», многие страницы которой посвящены военной судьбе его родителей, начинается строками, звучащими, словно торжественные колокольные перезвоны.
«Колокол-голос, колокол-сердце, огненно-мощный музыкой плещет…» — а ведь эти слова рождаются в то время — конец 80-х годов ХХ века, — когда ещё молчат колокола на псковских звонницах и колокольнях… Так, по воле поэта, в музыке победы, которую, как самый святой праздник, отмечают многие поколения на нашей земле маршами, артиллерийскими залпами и салютами, мы слышим торжественные и гулкие звуки колоколов. И голос Победы, как голос истины – какие мы? — становится ярче и звучнее.

Татьяна Лаптева, музыковед, член Союза композиторов России

9-го мая, наблюдая парад редеющих с каждым годом и с каждым днем шеренг ветеранов, я вижу их седые головы, их все более слабую, неуверенную поступь. Но, при этом, почему их лица несмотря на преклонный возраст и немощь светлее наших, молодых, их взгляд ясен, осанка пряма, а даже старческая походка их навсегда останется чеканным шагом участников того самого парада Победы из 45-го?
Они были сильнее нас. Если мы так плохо живем и кричим коллективно об этом на площадях своей столицы, но ничего не делаем, значит, это правда. Они сильнее. Хотя бы потому, что они — несмотря на такие трудности и беды, какие нам и не снились, несмотря ни на что — были счастливы. В бедности, в холоде, голоде, разрухе – улыбались.
Нам сложнее и – изначально – проще. Проще: на нас не падают бомбы, нам не идти на пулеметы. Нас – официально – не угоняют в рабство. Более того, мы свободнее, чем когда бы то ни было!
Сложнее, потому что нам надо покрывать своими дохлыми зарплатами запредельные тарифы и оплачивать инфляцию, кипрский дефолт и разноцветные фантазии российских чиновников. А как известно из классики, именно здесь проще родиться предательству – не тогда, когда надо броситься и закрыть своим телом стреляющий ДЗОТ, не тогда, когда твой взвод попер в полный рост по минному полю потому только, что идти все равно кому-то надо было, но вы — «старики», вам по двадцать два – двадцать три года, а вперед рвались восемнадцатилетние… Не тогда, когда никто не требует подвига. Даже совесть. Только совесть. Предательство рождается тогда, когда всего лишь надо промолчать. Не свистят пули и не падают на глазах убитыми товарищи.
Не промолчать – это самое сложное. И самое простое.
Они не молчали. Зарабатывали свои штрафбаты и инфаркты… Именно поэтому их так мало сейчас… Именно поэтому нам так трудно.
Мы будем жить. Мы победим. Иначе деды и бабушки нас просто не поймут. Не для того были остановлены танки Гудериана под Москвой. Не для того из развалин подняли Волгоград (Сталинград) и всю европейскую часть страны, которую только потомки полицаев могли поделить на «независимые государства». Не для того наши деды и бабушки до сих пор несмотря на возраст и немощь надевают парадный мундир или гимнастерку со всеми потом и кровью заслуженными медалями и орденами, чтобы слышать и видеть очередной наш позор и унижение.
Не для того. Они хотели бы гордиться нами, своими внуками. Не ворующими миллиардами доллары или рубли, вывозящими их за рубеж, но строящими заводы и фабрики; не продающими исподнее на труполюбивый Запад и не могущими выбить долги из нищей, но «незалежной» Украины; братской, но малобюджетной Белоруссии. Это как в окопе боец Иванов в атаке припомнил бойцу Сидорчуку, что тот Омельянченко табачок не отдал. Тем временем, пока пару минут разбирались, всех «фриц» и приложил из «Ванюши»…
В чем же секрет долголетия наших ветеранов, в чем правда жизни, позволяющая им, в 80, в 90 лет «держать этот мир на плечах» и гордо пройти парадом по Красной площади? И оставить нас сорокалетних, молодых и крепких, в уверенности: пока они живы, мир не рухнет. А дальше? Что будет после них, наших стариков, победивших все – даже смерть?
А дальше – в дело вступаем мы. Слабые в коленках, воспитанные дедушками и бабушками в наших капризах и в твердой уверенности, что все наши желания сбываются. Выросших в полной неспособности к борьбе, к объединению перед лицом опасности.
Но мы же играли в детстве в партизан и фашистов, бились с «гвардейцами кардинала» и «гестаповцами Мюллера». Хотя уже и не было у нас, плюс-минус сорокалетних, детских игр в Павку Корчагина, и немногие вспомнят, кто такие Зоя Космодемьянская и Клава Назарова. А самые умные вспомнят и посмеются, может быть.
Хотя и в каждом из нас, что бы ни случилось, до сих пор остаются те же детские принципы: верность слову, товарищам и Родине. Может, и спасаемся еще до сих пор за счет этого. И ленточки георгиевские, которые мы цепляем себе на грудь 9 мая, они ведь не просто так. Хотя царские награды в стране Советов, мягко говоря, не приветствовались. Но ведь сохранили же! И вставая в полный рост из окопа, кричали: «За Родину!», матерились, а уж потом: «За Сталина!». Хотя и «За Сталина!» было для них все тем же — «За Родину!»…
Они были сильнее нас хотя бы и потому, что в их времена никто не мог себе представить свастику на стенах русских городов, нищих стариков, собирающих стеклотару или копейки, чтобы купить буханку хлеба. Потому что после победы в этой страшной войне им казалось, что мир будет вечным, солнце будет светить всегда, а счастье – не за горами.
Но все забывается. И только лишь когда современные шестиклассники – парень и девушка – на два голоса читают на 9-е мая со сцены симоновское «Жди меня», и у них перехватывает голос, они и сами не понимают, почему это так. Они думают, что речь идет об обыкновенной разлуке двух любящих людей. И удивляются, почему закипают слезы на глазах людей старшего поколения? И дай им Бог, этим двенадцати – тринадцатилетним юношам и девушкам никогда этого не понять.
Их прадеды очень верили в это и этой верой были сильны. И непобедимы.

Игорь Исаев
поэт
член Союза писателей России