Архив метки: литературное наследие

Наш земляк – Михаил Лесной (Зверев)

Алла Васильева,
зав. отделом обслуживания МБУК «Островская ЦРБ»

Наш земляк – Михаил Лесной (Зверев)

Из автобиографии Михаила Андреевича Лесного (Зверева) мы узнаём, что родился он в 1892 году в деревне Немоево, Жеребцовской волости, Островского уезда, Псковской губернии. Отец – крестьянин — середняк, имел: лошадь, корову, 4,5 десятины земли. Семья состояла из: отца, матери, бабушки, дяди, брата и самого Михаила. Дядя был инвалид и занимался шитьём обуви. Отец умер в 1909 году. Брат Михаила – Иван Андреевич обучался в Псковской духовной семинарии, участник Великой Отечественной войны, умер в 1948 году и похоронен на кладбище Жен — Мироносиц города Острова. Погост Немоево отстает от города Острова в 12 верстах. Погост получил свое название от слова «немытый», так как в приходе почти нет рек, жители большею частью пользуются водою из колодцев.
Речка Бобровка (Бобровна) берет начало под погостом Немоевым, находится примерно в 700 метрах от деревни и является правым притоком реки Великой Волковской волости; в Великую впадает верстах 2 выше города. При ней деревни: Курочкино, Радухино, Шатуново. Вышеперечисленные деревни сохранились до настоящего времени.
На современном кладбище деревни Немоево сохранились остатки фундамента от храма Пресвятой Богородицы в Немоеве. Прежде он был деревянным, построенный в 1759 г., а в апреле 1815 г. этот храм сгорел (92 года). В 1855 году помещиком Коромышевым построен из сырого кирпича, снаружи обшитого тесом, молитвенный дом с освещенным престолом во имя Св. Предтечи и Крестителя Господня Иоанна. При храме имелась пустошь в Немоевской губе. Подробные сведения о погосте Немоево можно найти в книге Н.Панова.Летопись города Острова и его уезда Псковской губернии.
10 сентября мы посетили деревню Сигорино, от которой осталось только старое кладбище. При кладбище в начале 20 века находилась часовня, когда и как построена часовня – неизвестно, относилась она к приходу от храма Покрова Пресвятой Богородицы в Немоево. В этой деревне действовала земская начальная школа. В заброшенных ныне деревнях в начале 20 века кипела крестьянская жизнь, в школе обучалось в 1909 году 28 детей.
Когда-то здесь учился и Миша Зверев, с 1901 по 1904 год, ему было 9 лет, а закончил ее в 12 лет. Жил он в деревне Немоево с 1904года по 1905 год, помогал по хозяйству. С 1905 по 1909 год учился в Острове в высшей начальной школе (или городском училище). С 1909 по 1911 работал конторщиком в конторе крестьянского поземельного комитета. С 1911 по 1915 год учился в мужской гимназии. При поддержке тётки, учительницы, и самостоятельного заработка, Михаилу удалось поступить в последние классы (V-VIII) гимназии в Пскове и окончить её в 1915 году.
С 1915 года работал табельщиком при строительстве рокадной дороги Псков-Полоцк, в деревне Погорелка, где эта дорога пересекает автомобильную дорогу Остров-Новоржев. С 1917 по 1918 год преподавал в двуклассном училище в пригороде Изборск, был заведующим. С 1918 по 1919 год учительствовал в Копылово-Улазовской Единой Трудовой Советской школе I ступени.
С 1919 по 1920 год работал инструктором в городе Острове в уездном отделе народного образования. Михаил Зверев вспоминал: «Годы были трудные и вместе с тем интересные. Всё необычно было в прифронтовом Острове. По улицам постоянно маршировали с песнями красноармейские отряды. По ночам скрипели обозы, стучали колёса перебрасываемой артиллерии. Газеты выходили на жёлтой обёрточной бумаге. Хлебный паёк иногда получали овсом. Занятия в школе прерывались из-за холодов. Зарплаты хватало только на кусок мыла. Идёшь в субботу домой, в деревню за подкреплением и слышишь приглушенное стрекотание пулемёта».
В августе 1920 года он был назначен редактором Островской газеты «Плуг и молот», одновременно заведовал уездным отделением «Роста». «Нелегко было работать в редакции. Штат состоял только из трёх человек, включая курьершу и секретаря. Писали в газетах главным образом сами да несколько городских учителей. В конце декабря 1920 года в редакцию газеты заходил Демьян Бедный» — из воспоминаний писателя.
Газета прекратила своё существование весной 1921 год. До июля оставался заведующим «Роста».
Когда работал в газете, с 14 июня 1920 года по 1 августа 1920 года был курсантом шестинедельных губернских педагогических курсов в г. Пскове.
С 1921 по 1924 год учился в мединституте — университете г. Ленинграда. Обучение было прервано и «вследствие необходимости помогать нетрудоспособной матери и больному брату» вернулся в Остров.
С 1925 года по 1927 был учителем в школе II ступени города Острова.
Некоторые факты из его биографии: в старой армии не служил никогда, в красной гвардии не служил, в РККА не служил.
Нигде не упоминается, что он служил в армии, но должность, по которой стоит на учёте — рядовой.
Заполнял анкету, где был такой вопрос, привлекался ли я к суду, следствию, был ли арестован? Нет, но был осужден за пропуск уроков.
Вскоре уехал в Казахстан, в город Атбасар. Что заставило это сделать – мы можем только предполагать. С 1927 по 1929 год учитель в школе-десятилетке. С 1929 по 1937 — учитель средней школы, учитель школы ФЗУ города Кокчетав. В 1932 году Кокчетавским районным комитетом работников просвещения был награждён грамотой ударника за активное проявление в социалистическом соревновании по повышению производительности труда. С 4 июля 1937 года учитель средней школы № 6 в городе Ишим Тюменской области.
В начале Великой отечественной войны, 19 июля 1941 года закончил заочное отделение и получил диплом Омского Государственного педагогического института имени А.М. Горького по специальности биологии и химии, ему были присвоены квалификация и звание учителя средней школы.
«Всю жизнь, где бы я ни работал, меня постоянно тянула к себе литература. Писать я начал рано, но печататься – с 1915 года (газета «Псковская жизнь», «Вестник псковского учительства», петроградский «Новый альманах», журнал «Нева», газета «Плуг и молот», «Псковский пахарь», альманах «Северные зори», «Ленинградский охотник», «Островский охотник» и другие). Писал стихотворения, статьи, заметки, фельетоны, очерки, зарисовки. Подписывал их по-разному: М. Новинский, М. Немоевский, М. Островский, М. Андреев и др.
Проработав в школах много лет и хорошо изучив психологию, ребячьи интересы и запросы, я стал писать рассказы для детей (с 1940 года). Писал о природе, которую горячо любил с юных лет, страстно увлекаясь охотой. Эта любовь впоследствии определила и мою школьную специальность – я стал биологом.
Мой жанр – короткий рассказ, а цель – дать юному читателю знания о природе, оказать на него то или иное воспитательное воздействие. Дети, как правило, любят животных, но вместе с тем иногда бывают жестоки. Мне хотелось, чтобы интерес к природе проявлялся у них не в разорении гнёзд, не в бессмысленной охоте с рогаткой, не в убийстве беззащитных животных, а в более разумном отношении к ним. Я старался пробудить в детях любовь ко всему живому, на примерах показать, как привыкают к людям многие дикие звери и птицы, почувствовав теплоту человеческой ласки, заботу о них. Мне хотелось пробудить у ребят стремление к пытливому изучению родного края, воспитать в них гуманных исследователей природных богатств, любви к Родине. Своё литературное творчество я рассматривал как продолжение своей школьной работы, только в иной форме.
Мои отдельные рассказы впервые появились в газетах и сборниках Тюмени, Новосибирска, Челябинска, Свердловска, Москвы.
В 1952 году появился мой первый сборник – «Рассказы натуралиста». За ним последовали книги: «В родном краю», «Мои встречи», «Блуждающие огоньки», «Весенние голоса». В текущем, 1966 году, выходят ещё две книги – «Чирвик» и «Андрейкины тропы».
В 1957 году я был принят в члены Союза Советских писателей СССР.
Литературный мой псевдоним – Михаил Лесной (в отличие от Алмаатинского писателя М. Зверева, пишущего в одинаковом со мной жанре)».
Десять лет они выходили за подписью «М. Зверев». Но осенью 1950 учитель-биолог получил письмо из Москвы. Редактор «Детгиза» сообщил ему радостную весть: четыре его рассказа были отобраны для альманаха «Детям».
В конце письма говорилось: «Есть довольно известный писатель Михаил Зверев из Алма-Аты, тоже пишущий рассказы о животных. Чтобы вас не путали, надо что-то придумать».
На следующий год в детском альманахе под рассказами «Зайчик», «В половодье», «Игра в прятки» впервые появилась подпись М. Лесной. С тех пор она стала второй фамилией учителя-биолога. «Лучшего ничего не смог придумать», — говорил как-то Михаил Андреевич Зверев.
М. Лесной дружил с М. Пришвиным. Они вели долгую переписку.
«Чувство природы моё есть не что иное, как чувство Родины» — говорил Лесной.
Во многих произведениях автор описывает юг Тюменской области: окрестности Ишима.
У Лесного Михаила Андреевича был родственник Николай Саарман, с которым он переписывался. Николай Саарман встречался с В.И. Лениным. Одна из этих встреч описывалась в журнале «Москва» №1, №2 за 1966г.- «Поезд с Цветочной». Михаил Лесной 1 мая 1966г. получил от него открытку, где Н. Саарман советует этот рассказ перечитать.
Михаил Зверев пишет «Николай Саарман и я – родные дяди. Он – по матери, а я по отцу, племянницам двум, в частности Островской воспитательницы Людмиле Бариновой, у которой и останавливался в конце прошлого года, когда ездил в Пушкинский заповедник». Музей любезно предоставил нам материал об этой его поездке.
По воспоминаниям писателя «Н.П. Саарман несколько раз бывал и в Острове у Бариновых и в Пскове – у меня и у другой племянницы Петуховой, которая работает в псковской городской больнице хирургической сестрой.
«Спустя 45 лет после своего Островского редакторства, в 1965г., я снова вернулся на Псковщину вследствие гипертонической болезни, которая требовала перемены климата.
Из прежних своих товарищей по работе я, конечно, никого на Псковщине не нашёл, и понятно, почувствовал себя одиноким, как сказал поэт «чужим в родном краю». Говоря иначе, я почувствовал себя «ископаемым реликтом». И, как говорится, на «чужой» сторонушке был рад родной воронушке. Такая «воронушка» вскоре появилась, точнее, случайно попалось мне в руки в лице островской газеты «По ленинскому пути».
В статье из истории печати в Островском районе я с большим удовлетворением прочёл: «В Псковском облгосархиве сохранилось 44 номера (Островской) газеты «Плуг и молот» за 1920. Сначала газета подписывалась редактором» — воспоминания писателя.
Векшин Анатолий Андреевич известен жителям города и района прежде всего как человек, занимавшейся историей города Острова и Островского района. Он был хорошо знаком с Лесным М.А., они вели переписку между собою проживая в Пскове. Когда А.А. Векшин работал в редакции газеты «По ленинскому пути», он так же поддерживал отношения с писателем, в Островском музее сохранились их письма, почтовые открытки, новогодняя открытка. М.А. Лесной бывал у нас в Острове на встречах с читателями. Об этом библиотекарям рассказывала наша коллега Федосеева Л.А.. работавшая в 1966 году заведующей детской районной библиотекой. В фондах библиотеки сохранилась фотография, на которой запечатлены Векшин А.А., Федосеева Л.А. и Лесной М.А., стоящие у входа в здание бывшего Дома пионеров.
Лесной М.А. зная возможности А.А. Векшина, имеющиеся у него материалы хотел, чтобы он выпустил книгу об Острове и партизанском движении, о чём свидетельствует одно из писем М.А. Лесного:
«Здравствуйте, дорогой Анатолий Андреевич!
Ваше письмо опечалило не только меня, так как жаль терять такого человека, как Вы, с которым впоследствии, возможно, и могли бы создать нечто литературно значимое. Но особенно печалиться о случившемся Вам не стоит, так как и на любом другом месте Вы сумеете работать не хуже, чем в Острове: не место красит человека, а человек место.
Буду надеяться, что удастся прочесть Вашу книжку по истории Острова и о партизанах Островщины.
Спасибо за высланный гонорар».
Книга А.А. Векшина была издана только в 1992 году, название ее — «История веков», произошло это спустя 24 года после смерти Лесного М.А..
Из этой книги мы узнаем, что редакция газеты «Плуг и молот», редактором которой был Лесной М.А. (тогда ещё Зверев), располагалась в здании Земской управы.
Неоднократно М. Зверев приезжал в Остров, к племяннице Людмиле Бариновой, которая работала воспитателем в детском саду, а затем заведующей детским садом «Радуга». Семья племянницы проживала в доме возле Симанского монастыря, дом вплотную примыкал к ограде монастыря и сохранился до настоящего времени.
К сожалению, племянницы уже нет в живых, но я поддерживаю отношения с дочерью Людмилы Бариновой – Екатериной Александровной Веселовой. Екатерина Александровна предоставила центральной островской библиотеке много интересного материала о жизни писателя М. Лесного (Зверева): фотографии, газеты, книги.

Акция «Зажги свое сердце»

Положение об акции
«Зажги свое сердце»

1.1 Организатором акции «Зажги свое сердце» является библиотека «Родник» им. С. А. Золотцева МАУК «Центральная библиотечная система» г. Пскова
1.2 Акция приурочена к 70–летию со дня рождения Станислава Золотцева — писателя, поэта, переводчика, публициста, автора гимна г. Пскова.
За 30 с лишним лет профессиональной деятельности С. А. Золотцев выпустил 25 книг стихотворений, несколько книг прозы и три книги литературных исследований. Множество его статей, обзоров и других литературно-исследовательских материалов были опубликованы в периодике. Его перу принадлежат более 20 книг переводов из поэзии Востока (бывших советских республик, Индии и арабских стран) и Запада (Великобритании, США, Франции и др.)
1.3 К участию в Акции приглашаются библиотеки всех ведомств, образовательные учреждения (школы, колледжи, ВУЗы) и все желающие.
1.4 Организатор информирует об Акции потенциальных участников по электронной почте информационными письмами, через интернет-сообщения в социальных сетях, официальный сайт МАУК «ЦБС» г. Пскова (http://bibliopskov.ru/ ), СМИ.

II. Цель и задачи Акции
2.1 Целью Акции является:
—  популяризация литературного краеведения, в том числе творчества С. А.  Золотцева

2.2 Задачами Акции являются:
— увеличение читательской аудитории всех возрастов
— продвижение книги и чтения в обществе.

III. Порядок проведения Акции
3.1 Акция стартует 21 апреля, в день рождения С.А. Золотцева, и продлится до 20 июля 2017 года
3.2 В рамках Акции участники выбирают и читают стихотворное или прозаическое произведение (отрывок) С. А.  Золотцева и записывают его на видео (в формате *mp4, *wmv, *avi).

IV. Условия участия в Акции
 4.1 Произведение участники выбирают самостоятельно.
4.2 Участники акции могут воспользоваться материалами, размещенными на сайте ЦБС г. Пскова в разделе Виртуальный музей Ст. Золотцева     http://bibliopskov.ru/zolotcev.htm и Приложении №2.
4.3 Участники до 1 августа 2017 года высылают Организатору отчет, оформленный согласно приложению №1 к настоящему Положению и видеоматериалы на электронный адрес: rodnik@bibliopskov.ru
4.4. Информация об акции, материалы и отчет по итогам будут опубликованы на сайте ЦБС г. Пскова http://bibliopskov.ru  и на страничке библиотеки “Родник” им. С. А. Золотцева  ВКонтакте  https://vk.com/club20307943

V. Подведение итогов Акции
5.1 Итоги акции подводятся Организатором. На основе присланных видеоматериалов библиотекой будет создан и размещен в виртуальном музее С. А. Золотцева (http://bibliopskov.ru/zolotcev.htm) видеожурнал «Зажги своё сердце».
5.2 Участники, приславшие отчет и видеоматериалы, получают Дипломы участника Акции.
5.3 Дипломы высылаются на указанные в отчетах электронные адреса до 1 сентября 2017 года

VI. Контактная информация Организатора Акции
Библиотека «Родник» им. С. А. Золотцева МАУК ЦБС г. Пскова
180019 г. Псков, ул. Труда, 20
Телефон (8112) 72-43-23
Email: rodnik@bibliopskov.ru
Сайт:  http://bibliopskov.ru

Координатор: зав. библиотеки «Родник» им. С. А. Золотцева
Лушкина Ирина Владимировна


Скачать приложения для участия в акции.

Информация предоставлена библиотекой «Родник» им. С. А. Золотцева

Я сам себя позвал…

(штрихи к творческому портрету псковского поэта Александра Гусева*)

Долгое время я не знала стихов Александра Ивановича Гусева по той простой причине, что его мало публиковали в Пскове, но в областном музее, где мне довелось проработать первый после окончания школы год, кладезе сплетен правдивых и не очень – его имя было на слуху. Позже, спустя годы, мне рассказали, что на собрании по вопросу приёма в Союз писателей, в местной писательской организации его кандидатуру снова (значит, не единожды!) отвергли (это сейчас принимают чуть ли не всех подряд). Тогда я не задалась вопросом – почему? – что, впрочем, не помешало мне запомнить обрывочные фразы немногих друзей и почитателей поэтического дарования Александра Гусева.
Не то, чтобы мне было всё равно. Передо мной тогда распахнулась настежь юность, и я пустилась в интереснейшее путешествие под названием Жизнь…
А недавно смотрела в окно автобуса, застрявшего на мосту, и, почудилось, что в толпе прохожих вижу Александра Ивановича — вьющиеся светлые волосы, неизменно прикрытые потёртой кепкой, пальто из тёмно-серого драпа, сутулая спина, руки, часто спрятанные в карманы, спокойный, задумчивый взгляд: «Всё в забытье кругом, и мир себя не знает// Лишь где-то, выше неба, выше дня// Летящий ангел смотрит на меня// И что-то смутное в себе припоминает…»
«Человек-всегда-в-себе» — назвала бы я Александра Гусева сейчас, конечно же, имея в виду, присущую ему некую отрешённость от действительности, уход внутрь себя. Лишь однажды проскользнула на его серьёзном, часто хмуром лице робкая мальчишеская улыбка, — так обезоруживающе открыто улыбаются дети кому-нибудь родному и навсегда любимому.
Наше общение с Александром Ивановичем уложилось всего-то минут в десять-пятнадцать, по оказии, по вольному стечению обстоятельств. Необременительный, по просьбе знакомых жест внимания сложившегося автора к давно пробующему марать бумагу, неуверенному в себе существу (такое определение вполне соответствовало мне тогдашней). Только и запомнилось ободряющее: «Что ж… пишите, что-то, несомненно, есть у Вас, но… Время покажет. Вы только не спешите…».

***
«В каком порыве вдохновенья / Смешеньем света и огня,/ Себя забыв от изумленья, / Природа создала меня…» — читаю эти строчки и невольно улыбаюсь: а разве бывает иначе? В «порыве вдохновенья» творят не только истинные художники слова ли, музыки, кисти, формул и таблиц, но и щедрая матушка-Природа, являя на свет Божий своих чад. Однако сама биография Александра Гусева мало чем отличается от биографий тысяч его ровесников – рождение в деревеньке Шемякино Порховского района, послевоенное детство, окончание школы и радиотехникума в Ленинграде, служба в армии…
Как раз армейский период на долгие годы был «закрытой темой» поэта, и, смею предположить, причиной его замкнутости, и постоянной, не проходящей болью: «…Пески… Прощай, благоуханье / Ядра… Не надо, не стращай, / В крови сторонняя частица, / Быть может, стронция… Прощай, / Четырёхсотая столица!», «Серебристые вскинутся руки / Термоядерных слуг, унесут / Словно пёрышко – в бездну, от муки / На какой-то небожеский суд…» (Цикл «Упразднённые стихи»). Постоянное ощущение присутствия в себе сторонней частицы, возможно, стало основной мотивацией к выбору одиночества в жизни – ни семьи, ни детей, разве только друзья. И ещё – конечно же – стихи.
Далее – учёба в Литературном институте, работа, появление поэтических сборников («Пожелай мне удачи», «Земле кланяюсь», «При свете памяти» и др.). Поначалу, творческая судьба поэта складывалась успешно, но поэзия Гусева плохо вписывалась в советскую действительность. Стихи – как формула выживания, которая стала для автора и спасением, и испытанием одновременно: «Едва ли мы сейчас поймём / Всю бездну нашего паденья, / Когда в ничтожестве своём / Ни в чём не ведая сомненья…» или «Не знаем – и знать не хотим, / Не слышим, не видим, не помним… / — За что ни возьмёмся, как дым, / Развеем по каменоломням…» — стали откровенным вызовом действительности, ведь поэт, истинный поэт, не может не аккумулировать в себе всё, что происходит вокруг, как не может потом не выплеснуть наружу свои переживания и свою боль – это тот самый дар, наследство, данное от Природы.
Перечитывая недавно двухтомник Александра Гусева «Боль, переплавленная в мудрость», вышедший в 2007 году (спустя 6 лет после смерти автора), я вновь и вновь узнавала в его стихах себя. Многие по содержанию, по глубине и точности мыслей оказались близки настолько, что память то и дело одаривала меня вспышками-воспоминаниями…
Я только начала писать стихи, — «малую летопись» собственного бытия, переживаемого в чувствах, потерях, радостях, восторгах… Доверяя листу всю себя, я не задумывалась о том, что когда-нибудь кто-то посчитает их «выдумкой, оторванной от жизни» и усомнится в правдивости написанного. Но что мне было до скорых чужих приговоров, если я и вправду не видела и не ведала себя вне поэтического пространства? Иные пути пугали, казалось, ни в чём другом я попросту невозможна, недопустима и не нужна сама себе. Я не изменяла слову до тех пор, пока не поймала себя на том, что с какой стороны ни приближайся к давно начатой и не дописанной теме, а стихов-то, по большому счету нет, не получается. И я впервые почувствовала себя осиротевшей и брошенной в пустоту. Единственным спасением стала мысль… Да вот же она, высказанная Гусевым: «Всё в музыке живёт. Не надо,/ Нельзя выдумывать слова…». Нельзя! — по инерции я упрямо забивала буквами вордовские «листы», но на них, как на заговорённых, не появлялось ничего, кроме слепленных с горем пополам «неживых» строф, которые я поспешно стирала, будто заставала себя за преступным и стыдным занятием.
А потом наступила тишина. Её тени преследовали меня долго, время от времени безжалостно пронизывая насквозь: «Всё померкло, ушло, ничего, ничего не осталось,/ Только малость души, только самая-самая малость…»… Давящая тишина медленного, горького понимания, что более я не могу считать себя причастной к тайне стихотворчества.
Как неуверенно начинался мой долгий путь обновления… Подсознательно я училась осмыслять слово, беречь, защищать его, если это понадобится, «пропуская» теперь уже чужие строки через своё естество, не щадя себя и не теряя надежды, что когда-нибудь они выльются из моей благодарной души пока ещё не ведомым мне слогом. И я раскрылась вся навстречу своему внутреннему порыву: не было жаль ни бесконечных часов ничем не оправданного ожидания, ни бессонных ночей, ни минут отчаяния и опустошения… Я ни на минуту не забывала, что это – тот же плен, тот же не нарушаемый обет пожизненного служения, который, тем не менее, есть и свобода, и счастье…
И однажды свершилось: «Был час и прозрачен и тонок, / Был чуток и зябок покой. / Последние тени потёмок / Хотелось потрогать рукой / Потрогать, всему подивиться…». Как восхищённо я смотрела вокруг, постигая «свой мир в затерянности дня» — «эти простые страницы / обетованной земли…»… Где «всё знакомо для русского взора…» и сквозь не мной написанные, но такие родные по хрупкой памяти детства, строки: «Запахи поздней травы, желтизна/ Ясеня: первый осенний набросок./ Хмель истомился на зелени досок/ Старых заборов…» — медленно проступала и моя почти забытая далёкая «Родина. Тихий уют. / Родина. Детства дорожка…», перед образом которой, повзрослевшая и окрепшая, я упаду на колени как перед иконой: «Родина! В неверии крещённая, / Две руки своих тяну – прости!..», потрясённая мыслью, что не кто-нибудь, а я, только я ответственна за все грешные опыты предыдущих поколений. И до сих пор набатным звоном во мне бьётся воспалённый гусевский вздох: «Ах, Россия, безумная мать,/ Мы твои сумасшедшие дети…». И ведь действительно – сумасшедшие, а как иначе сказать о нас, когда куда ни заедь, где не окажись в смутном, неизбывном поиске начала начал, а: «Там, за поворотом, выбиты поля:/ Горькая пустыня, мать сыра земля./ Я глазам не верю, я смотрю кругом:/ Там, за поворотом, был когда-то дом…» — изменилось ли что-нибудь за минувшие почти сорок лет?..
Что тут ответишь, когда: «…Наша главная беда/ Не в позаброшенности дома,/ Не в позабытости…/ Беда в бездомности всего/ И всех, в потерянности духа/ Отечества…». Потому, что как бы ни сложилась жизнь каждого из нас, куда б нас не вознесло или уронило, нигде не укрыться от изматывающего душу откровения: «Спохватимся, каждый в своём/ Предчувствии близкого ада… / — И в сточной канаве уснём / В тиши Гефсиманского сада», «Мы не только не помним имён, / Даже пепел родства нам неведом…».
Мы и поныне – или это уже стало одной из черт ментальности русского человека? – Иваны да Марьи, не помнящие родства, выкошенные разгульным Лихом кто «под корень», кто «по маковку». И пока мы разумом своим и сердцем не дойдём до очевидного, до спасительной мысли, что надо держаться вместе и друг за дружку, что в соборности и есть наша сила, — ничего не изменится. Лишь прозвучит в унисон губительной душевной разлаженности: «…И гудит в мировых пропастях/ Голос наш, И становится больно, -/ Оттого, что не выверен звук. /А провалы настолько бездонны,/ Что порой разрывается слух…».
И покажется в какое-то мгновение, что жизнь проходит нелепо и мимо, и «мы» неизбежно рассыплется на миллионы крошечных «я». Вот тогда, дай-то Бог, во мне, в каждом из нас, одичавшем и словно «выпавшем» из собственной жизни, как дитя из яселек, с тихого обращения: «Но Бог Ты мой, как душу примирить/ С рассудком и со всем, что происходит, -/ Она уже не только плакать – жить/ Возможности порою не находит…» — зачнётся Вера. И, ища опоры в своём новообретённом состоянии, я (ты, мы…) обращусь к кому-нибудь незнакомому, как к давно не виденному, долгожданному другу: «Помолись обо мне, я не смею / Докучать тебе просьбой иной…», «…Отзовись в этой жизни! Сойдется, / Сразу все отзовется в судьбе./ Станет музыкой, светом прольется: / Вся гармония мира – в тебе», — слышишь?.. И пусть меня сочтут за ненормальную, так что с того? Кто-нибудь да услышит и замедлит шаг: «Мы что-то много стали суетиться. / И падать. И растерянно кружить. / Мы разучились вглядываться в лица…». И, узнавшие друг друга, мы возьмёмся за руки и будем вместе пристально вглядываться в нескончаемый людской поток, то невольно ужасаясь увиденному: «С волками жить – по-волчьи выть. Пусть воют./ Мне совесть не позволит быть В той стае…», «В пылу, средь житейского вздора, / Себя прожигая насквозь, / В какие глубины позора / Заглядывать нам довелось!», то останавливаясь, заворожённо любоваться раскинувшейся далью: «Мир непонятно прост; как самый первый крик. / Мы обживём его улыбкой и слезами…»
И, поверится, обживём – «улыбкой и слезами», потому что горе всегда ходит бок о бок с радостью, потому что так просто устроена «сложная» наша жизнь: «Вот жизнь моя: В ночных часах / Моих наитий и прозрений / Меня хранит мой добрый гений / С улыбкой боли на устах…».
Дивная, сложная, тревожная жизнь русского поэта Александра Гусева, которую, представляется, начни разгадывать, читая его стихи, и постепенно приоткроется завеса Вечности. Хотя, казалось бы, откуда?: «Откуда знать, как вечности глоток / Вобрать в себя, вобрать и переплавить,/ В живое чудо сотворённых строк/ И ничего при этом не оставить, / Не утаить в себе…». А, может, в этом и заключена тайна Вечности? Всё – людям, всё – жизни, глядишь, и исцелится затянувшаяся немощь людских душ, и: «Всё-таки мы понемногу / Выживём, ибо мы есть/ Семя, угодное Богу,/ Будущих, видимо, нив…»
…Будущих, которые начинаются сегодня, с нас. И с тех слов, которые когда-то написал псковский поэт Александр Гусев, выкликивая себя из молчаливой разноликой толпы в стихотворении «Сретение»: «Это я, Господи, робко вошёл в Твой дом, / Битый каменьями, опалённый огнём. / У алтаря стою, словно свеча, один. / Это я, Господи, недостойный Твой сын…».

***
Часто, едва ли не еженедельно, я встречала на улице Александра Ивановича, сказывалось и то, что жили почти рядом. Но я, к своему стыду, не припомню ни одного раза, когда бы мы обмолвились хоть словом, хоть кивком. И от своей невнятной неловкости при виде этого человека мне всегда становилось ещё неуютней, — я либо ускоряла шаг, либо сворачивала в сторону. Почему? — ответа не знаю до сих пор, и чувство досады (или вины?) никуда не уходит. А во мне все чаще и чаще звучат, исполненные боли и сокровенного смысла, будто написанные про каждого и обращённые к каждому из нас, строчки: «Я сам себя позвал. Я был далёк / От мысли жить нескладно и нелепо / Но возвратиться вновь под это небо / В иную жизнь я никогда б не смог…»
И ведь, правда – не смог бы…

Вита Пшеничная
поэт, публицист,
член Союза писателей России

 

=============
* — Гусев Александр Иванович – псковский поэт (1939-2001).