Архив метки: Анатолий Москалинский

Анатолий Москалинский. Мороженое детства

Анатолий Москалинский

МОРОЖЕНОЕ ДЕТСТВА
(рассказ)

Городок. 80-е. Это город так называется — Городок. Впрочем, он городок и есть, куда ему до города! Вот пёстрый от домов и палисадников частный сектор, речка, с наклонившемся набок, висячим мостиком. А так, как наклон очень большой, то он скорее не висячий, а стоячий. К тому же доски  плохенькие. И чтобы пройти по нему, нужно  идти бочком, приставными шажками и очень крепко держаться за ржавый витой трос. Вот, старая, полуразрушенная крепость, помнившая ещё Александра Невского. Далее тоже очень старая пожарная колокольня или каланча – уже Александра Невского не помнившая. И железнодорожный полустанок. И, вообще, железная дорога так близко (она буквально опоясывает городок), что горожане давно не слышат грохота поездов. Так привыкли с самого детства, что не слышат. И, если приезжий человек скажет урождённому городковцу: « О, поезд, кажется?!.» То тот ему ответит: «А? Да?..».
Здесь почти у всех свое хозяйство, поэтому продукты, это не главное. Живут городковцы, как станичники, — как будто в городе, а как будто и нет. Утром в поле отправляется под окрики пастуха большое стадо. Идет по улице Володарского чинно, уже вобрав рогатых и рогатеньких с малых улиц. Идут коровы, лениво, успевая с обочин схватить пук свежей травы, за что получают ещё к окрику и щелчок кнута. За ними семенят козы, овцы и бог весть кто ещё. Даже какая-нибудь дурная курица решится пройти вместе с мычаще-блеящей компанией чеканным шагом до конца Володарского. Одно неизменно и из раза в раз повторяемо – оставляют после себя лепёшки, горошки и прочее в таком количестве, что по улице можно катить на лыжах даже летом. Так что дефицита уж с молоком в Городке точно не было. А вот с мороженым было! И от этого Серёжа Чёткин и Митя Кубиков, по прозвищу Кубик, испытывали неполноту детского счастья. Завозили, конечно, мороженое в Городок, но его разбирали так быстро, что оставалось только потрогать сухой обжигающий лёд на дне гофрированной картонной коробки, отставленной продавщицей в сторону от прилавка. А мороженое даже снилось. Обоим снилось и примерно одинаково. Как будто идут они за мороженым, набирают его много и разного. И начинают есть, поначалу только полизывая, не торопясь. И во сне причмокивали и Серёжа Чёткин и Митя Кубиков. А потом оно, вдруг, начинало быстро таять. Быстро-быстро! И зачем так много набрали, мелькало как будто в голове?!. А оно таяло, ещё быстрее и текло по рукам, на одежду, наконец, капало прямо на землю. Просто, как белая кровь, капало! Судорожно они пытались его слизывать с пальцев рук, откусывать, но не успевали. Оно утекало. И от этого детского кошмара они просыпались оба, как полагается, изрядно перепотев и часто дыша.
В воскресенье утром Митя, вступив в коровью лепёшку, и старательно вытирая ногу о траву, открыл Серёжкину калитку. Поздоровался с Тобиком, живущим в будке у дома, и скорее похожим не на собаку, а на африканскую кудлатую гиену. И, поднявшись по скрипучим ступенькам, громко заколотил в дверь. Послышалось бренчание откидного увесистого крючка, и дверь открылась
— Привет, Куба!
— Привет. Готов?
— Всегда готов, — ответил заспанный Серёжа, вышедший к двери в трусах и майке.
Кубиков Митя был, скорее Шариков, по комплекции. – Очень большой и круглый, как лицом, так и фигурой. Не даром ребята называли его в довесок к Кубику ещё и, «Наш кубометр!» И давали пионерскую клятву откормить его к летним каникулам до центнера. Так и говорили: «Даёшь центнер Кубика по итогам четвёртой четверти!» Ну, а «Кубик рубик» тоже называли под настроение и с появлением этого новомодного развлечения. Правда, из класса такой был только у одной девчонки, у Машки Касатиковой. Ей родители из Москвы привезли. Серёжа Чёткин, напротив, был довольно щуплый малый. Лицо имел несколько вытянутое, узко посаженные глаза и неровные зубы, которые росли как бы немного уступом и нагромождались один на другой.  Но обладая весёлым нравом, совсем не стеснялся, улыбаясь, показывать всем свой немного даже хищный прикус.
В этот день друзья собрались поехать в город. У Серёжи там, в больнице лежал отец. Так, ничего серьёзного, но нужно было его навестить, отвезти мамой собранную передачку. Но главное… Главное погулять по городу и поесть вволю мороженого. От пуза, что называется, поесть! Всласть!
— Сколько тебе дали денег? – Спросил Митю Серёжа, слегка прищурившись.
— Три рубля пятьдесят копеек.
— А мне пятё-рочку! Ты завтракал?
— Да. Но легко… — Оправдывался Митя. Рисовую кашу на молоке.
— Зря. Мороженого меньше влезет. Я вот не завтракал. Сказал, что бутербродами возьму. А их можно и не есть. Можно собакам скормить…
— Да, я знаю. Но по дороге, может, растрясётся…
— Ну, ну… Подожди. Я мигом оденусь.
И друзья двинулись на полустанок. Дорога заняла где-то полтора часа. И за беготнёй по вагону, выглядыванием во все окна и болтанием ногами под сидениями они её даже не заметили.
В городе первым делом пошли в привокзальное кафе-мороженое, под загадочным названием «Калейдоскоп». К большой радости, оно было уже открыто, и посетителей  в кафе почти не было. Заказали по четыре шарика сливочного с шоколадной крошкой и фруктовым сиропом. Его им принесли, как полагается, в серебристых металлических креманках на ножках. И всё это, как и принято в кафе, под приятную тихую музыку.
— Ну, ты как будешь есть? — спросил Кубик. Я вот так — сначала по краешку подталое буду срезать ложечкой и прихвачу и сироп и шоколадик. -Проговаривал он, и тут же показывал, расплываясь в такой приторной улыбке, что глаз его почти не было видно. А Серёжка Чёткин легко рубил шарики пополам и проглатывал их один за другим, даже не моргая. Потом поскоблил ложечкой по дну, собирая остатки молочно-сиропной жижки, выпил её через край и был, что называется, свободен. Кубик даже поперхнулся от такого варварства! Потом друзья взяли ещё по молочному коктейлю с трубочкой, просёрбали его, оставив на дне обильную пену, и двинулись дальше в город, на всё про всё, потратив примерно по рублю.
— Так, заморили червячка! Денег ещё хватает, толи ещё будет! Идти в больницу к Серёжиному отцу решили пешком. — Привыкли в Городке, где едва ли ходят два три городских автобуса, ездить «пешкарусом». По пути в ларьке взяли ещё по два шоколодных мороженых в вафельных стаканчиках. И, налепив друг другу на лоб круглые липкие этикетки, потом мылись в городском фонтане, придерживая один другого за штаны. Показали языки какой-то девчонке, ехавшей в автобусе и в ответ покрутившей им у виска.
— А ты знаешь, Серый, в Ленинграде эскимо на палочке с шоколадной глазурью стоит всего десять копеек! Вот, если поедем в Ленинград, обязательно объемся таким мороженым!
— Само собой. Я тоже.
Денёг выдался вполне погожий. Стояла сухая осень. Уже прошли первые ночные заморозки. И берёзы стояли жёлтые все листок к листочку, как будто выхолощенные. Но ещё из последних сил держались, видимо до первого ветреного дня. Клёны надели пёстрые скоморошьи размахайки. И только сирени, гордые сирени были зелены, как летом. Так уж у них заведено — или зелены или сразу черны, пан или пропал, всё или ничего! Однако опавших листьев под ногами было достаточно. И друзья весело пинали их, проходя через городской парк. У крепостной стены краснела бузина, как будто какая-то нетрезвая бедолага шла по стеночке, да оступилась и в кровь разбила голову. А теперь стояла и охала. А вот уже и милиция. Точно её заберут! Навестили отца в больнице. Проходя мимо монастыря, Серёжка предложил: «Давай залезем за стену, поглядим, что там!»
— Давай!
 В монастыре шла реставрация, и стены были обложены строительными лесами. По ним ребята и забрались на внутренний двор.  Тут-то Серёжка и увидел славного пухлого щеночка.
— Во, ты посмотри кто!..
— Щенок.
— Давай его покормим мамкиными бутербродами.
— Конечно, давай.
— Какой хороший. Хвостиком виляет. Жаль мороженого нет, ему бы понравилось.
— Я думаю это, конечно, овчарка – авторитетно заявил Серёжа. Вот я знаю, у породистой собаки всегда на голове должен быть шишак, шишка, понимаешь? У него есть? Ну, смотри, Митяй… Пощупай.
— Есть-есть, — погладив по голове собачку, констатировал Кубик, сам, признаться, не понимая какой такой шишак, но другу перечить не хотел.
— Всё, забираю его домой. Он же, конечно, ничей. Тобик у меня уже старый, мамка разрешит.
— А как же мы его повезём?
— Нормально. Он же, маленький, не кусается, намордник ему не нужен. А до вокзала я его понесу. А, может, он и сам пойдёт. Кличку только нужно дать настоящую, как у овчарки!
— А кто это мальчик или девочка?
— Кобель, ясно! Смотри, взгляд какой! Во-от! Будешь Диг или Зиг!
— Ну, да, в собаках ты разбираешься. Я-то помню, как ты своему Тобику хвост пришивать пытался, который ему в драке оторвали. Он тебя цапнул тогда хорошо.
— Ну и что, я же хотя бы попытался… Просто тогда я был не опытный.  Закончу школу, врачом буду. Может даже ветеринарным. Вот, увидишь!
Как только теперь мы с тобой по лесам со щенком через стену перелезем? Да-аа, задачка! Фокус! Ну, ладно, как-нибудь. Серёжа взял щенка на руки, но он оказался совсем не маленьким и тяжёлым. Друзья пытались перелезть обратно. Как сзади раздался едва булькающий свист.
— Куб, менты! – Вырвалось у Чёткина. Бежать некуда, всё огорожено! Но самое плохое – со щенком видимо, придётся расстаться…
— Так ребята, что здесь делаете? – строгим тоном пробасил милиционер, кажется, по погонам капитан. Но уже не совсем молодой, даже немного седенький.
— Мы это, потупив глаза, пробубнили мальчишки, только посмотреть, мы… Руки Сергея сами опустили щенка на землю.
— Здесь закрытая территория, идут реставрационные работы! Замок на воротах видели?
Красные, как буряки, Кубиков с Чёткиным не знали, что сказать и смотрели себе под ноги…
— Так, как фамилия, Имена обоих?! – Капитан достал из планшета листок бумаги и ручку. Тут совсем стало страшно. Тем более, что оба уже приводились в детскую комнату милиции в своём родном Городке. Было это, когда они пытались камнями на спор разбить фонарный семафор. Но это, как им казалось, было в далёком детстве. К тому же разбить семафор никому не удалось, силёнок тогда не хватило. Сейчас бы да, непременно, разбили бы…
Ну, фамилии и имена Кубик с Серёжкой назвали, а вот школу соврали, сказали другой номер. Но, всё это, как мёртвому припарка. Городок — город маленький — всё равно вмиг вычислят! Тем более школы там всего три, одна из которых интернат.
— Так, если нарушили, будете отрабатывать штраф. Вот листья, сгребёте в кучи и свезёте, куда покажу. Чья кстати собака?
— А она… Она бездомная, мы её покормили.
— Да, много тут дворняг бродячих. Сейчас выдам инвентарь. Всё ясно?
— Ясно…
И друзья целый час сгребали листья и выносили их на носилках в большую кучу.
— Ну, всё, свободны! И чтобы я вас здесь больше не видел! Ладно, так и быть, для первого раза прощаю, в школу звонить не буду. Но, чтобы в первый и последний раз! Уяснили? – Строго, но с добринкой в глазах сказал капитан. – И назад не по лесам, а через ворота, а то шею свернёте!
— Да! Амнистия! – Брякнул Кубик, покраснел и сам себе закрыл рот.
— Ну, что до поезда еще два с половиной часа. По мороженке? – немного погодя  предложил Митя.
— Само собой. Эх, жаль щенка отпустили. Я уже ему мысленно и поводок  с намордником… Э-эх.
— За то в школу не сообщат, я сильно испугался. Дома бы задали. Все же милиционер не плохой дядька. Ну, а строгим ему быть и полагается.
— Это да.
В киоске за мороженым стояла очередь, но она быстро двигалась. Серёжа Чёткин двигался вместе с ней, а Митя то и дело забегал вперёд и смотрел сквозь стекло, пытаясь угадать, сколько мороженого ещё осталось.
— Не, пломбира в вафельных нам точно не хватит. Все его берут!
Немного погодя, констатировал: всё – коробку открыли с фруктовым в бумажных стаканчиках. И там ещё одна коробка. А что? — Тоже ничего. Это ещё и дешевле. По 12 копеек. Взяли по два. Шли уже ближе к вокзалу и ели фруктовое из цветных картонных стаканчиков деревянными палочками. Потом неизвестно отчего стали их покусывать, пока совсем не сгрызли, отплёвывая маленькие щепочки. Во рту привкус деревяшки уже перебил приятное фруктовое послевкусие. Попили бочкового кваса по два трёхкопеечных стаканчика. И на вокзале перед отправлением поезда, решили взять ещё и брикетов мороженого.
— Это надо же пломбир в брикетах! Повезло. Сколько? давай по две! На дорожку – оживился Кубиков. Дорогое, правда, по 28 копеек.
— Не-а, по че-ты-ре! Теперь долго мороженого не увидим — авторитетно заявил Чёткин.
— А съедим?
— Ха, я да. Говорил я тебе, не нужно было завтракать!
 Электровоз с тремя вагонами тронулся из Города до станции Городок. Замелькали полустанки: Берёзки, Кебь, Гудок, ОП 637 км. И то ли дело разворачивались брикеты с пломбиром, охваченные с боков двумя вафельными пластинками.
— Всё, я всё… Больше не могу! – Еле дышал Митя. Эти два дома в морозилку положу, если не потаят.
— Куб, ты что? А как же центнер чистого веса к концу четвёртой четверти! Надо, Кубик. Есть такое слово «надо»! На, куси моего! — Посмеивался Серёжа.  И, открыв новый брикетик, протянул другу. Тот только поморщился и замахал руками.
– Ну, как хошь, а я рубану! Люблю морожку. Э-эх! Когда ещё в Город поедем! И Серёжа Чёткин, светанув своим немного хищным прикусом, очень внятно, можно сказать, на зависть, хрустнул рифлёной пломбирной вафлей.
01.10.2024г.

 


Перейти на авторскую страницу А.А. Москалинского >>
Читать рассказ А.А. Москалинского «Нюша» >>

Читать рассказ А.А. Москалинского «Украденное завтра» >>

 

Анатолий Москалинский «Нюша» (рассказ)

Анатолий Москалинский
поэт, прозаик, член Союза писателей России,
живёт и работает в Пскове

 


НЮША
(рассказ)

«Добрая будет бабенка!» – говаривала Ирина Ивановна, учительница Сашихинской школы, глядя на десятилетнюю Нюшу, в помощь уборщице намывающую пол в вестибюле. Нюша — худенькая, курносая девчонка, рыжая и конопатая даже зимой, а ближе к лету веснушек на ней было столько, что казалось, что это сплошной черноморский загар!
Училась Нюша в классе запоздалого психического развития, училась плохо, очень была взбалмошная и неорганизованная. Когда, шел урок – она нередко сама, бывало, встанет, тихонько подойдет к доске и начнет ее намывать, намурлыкивая какую-нибудь песенку. Но моет старательно, от усердия высовывая язычок и хорошенько отжимая тряпку. – Ты что? – Одернет ее Олег Алексеевич Семенов – учитель истории, временно заступивший на замещение учительницы начальных классов. – А что, Олег Алексеевич, я все равно не понимаю, лучше я доску помою. Хорошо помою с тепленькой водичкой! – Нюша, садись за парту! – Сейчас, только тряпку схожу прополощу – буркнула Нюша. — Дескать, заставляют заниматься всякой ерундой, а доска не мыта. – Следующим уроком у вас ОБЖ. – Олег Алексеевич, а можно мы ваш противогаз надевать не будем, а то после него – шухер на голове!
И взгляд у нее всегда был серьезный, осмысленный. Она была своего рода девочка- женщина, вполне себе понимая что к чему, и житейской мудростью была наделена не по годам. Вот видел Олег Алексеевич женщин-девочек. Да, да, которым за сорок, а они все девочки, а вот девочек-женщин…
Как-то на перемене, когда все ребята убежали в столовую, подошла к учителю, заполнявшему журнал. – Олег Алексеевич, а хотите я ваше имя на доске напишу. – Не надо, Нюша. – Ну, Олег Алексеевич, ну пожалуйста! – кокетничала Нюша. Ну, ладно, бог с тобой, пиши. – Вот готово. Когда историк обернулся, то за своей спиной увидел красиво выведенные: «Олег Олегсеевич»… Он аж прыснул со смеху, к Нюшиному большому недоумению. – Олег Алексеевич, а можно журнал посмотреть? Хочу знать свои оценки. – Ну, посмотри, только аккуратно. Что, посмотрела? Ну, давай обратно. – А, не, — заговорщецки пряча журнал за спину, заявила Нюша. И, отпрыгнув в конец класса, подразнила им и выдала. – А вы побегайте за мной!
Дружили Олег Алексеевич с Нюшей. Как-то в очередной раз, проводив уроки на замещении, в классе, где и без того было всего пять человек, Олег не досчитался трех девочек. Спросил у оставшихся и тихо ковырявших в носу: «А где Нюша, Надя, Наташа?» — Так они в магазин пошли, сейчас придут… Ввалились разгоряченные девчули, скинули шубейки. Нюша, сделав торжественный вид, и порывшись в кармане, достала оттуда флакон с тройным одеколоном. – Это вам, Олег Алексеевич от нас душки. С 23 февраля! — Олегу Алексеевичу было, конечно, приятно… Но он и предположить не мог, что через две недели в канун 8-го марта перед ним явится та же «кавалькада» во главе с Нюшей, и с прищуром спросит и с него: «А нам душки?»
Так как в сельских школах непросто с учительской нагрузкой, то многие педагоги брали прицепом и другие, как принято считать, второстепенные предметы. Например, математичка Надежда Александровна учила девочек вязать, биолог Игорь Саныч вел физкультуру, так как был внуком прославленной учительницы физкультуры, а Олег Алексеевич преподавал кроме истории еще и труд у мальчиков. И Нюша частенько прибегала к нему в мастерскую после уроков повыжигать на дощечках обводные картинки.
Когда Олег Семенов вызвался готовить команду КВН школьников, которым предстояло сразиться с учителями, Нюша, хоть и мала — была тут, как тут и отплясывала под бубен в цыганском платке под «Ай на нэ на нэ».
Однажды школу посетил кандидат в депутаты на пост главы администрации Псковского района, директор Агрофермы Речин. И выступил с агитационной речью этот Речин перед учителями. Потом, прощаясь с администрацией школы, долго садился в машину, и кивал, видимо, показывая, что понимает все трудности педагогов и, конечно, примет меры, если его, выберут. И уехал. Нюша спросила Олега: «Кто это был?» Семенов напрягся, чтобы объяснить ребенку, что так и так, будут выборы на пост главы администрации нашего района. И, пока морщив нос, он подбирал слова, Нюша заключила сама: «А это Речин, директор ООО …, который баллотируется на пост главы администрации. Я знаю, он у нас вчера в клубе выступал. Но я ему что-то не верю». – Олег Алексеевич чуть не сел от неожиданности, где стоял, от такой осведомленности десятилетнего ребенка из класса запоздалого психического развития.
Недалеко от Сашихино снимали кино про войну, и помощник режиссера искала типажи для массовки крестьянского населения. Зашла и в школу. И, востроносую веснушчатую Нюшу приметила сразу. Предложили сняться и Олегу Алексеевичу. Так они вдвоем и сыграли папу с дочкой, которые приехали на рынок, а тут внезапно немцы… И бежали они к реке от фашистского танка что есть мочи. Семенов был в фуфайке, простых штанах и кепке. А Нюша в шубейке, длиннополой юбке и платке. И так ей шел этот образ, что когда закончилась съемка, и она снова влезла в джинсы и свою типовую куртеху и растворилась в общей массе безликого унисекса, стало даже грустно…
В начале лета в поход на зеркальное озеро историк повел с собой сборную команду. Конечно, в поход с ночевкой детей должны были вести, как минимум двое взрослых. Но педагоги и родители Олегу Алексеевичу по разным причинам отказали. А желание детей пойти в поход было просто запредельным. Дети очень ждали этот поход всю весну и только о нем и говорили. И с благословения директора школы, получив по списку палатки и спальные мешки, экипированная в первую очередь продуктами под завязку, команда двинулась. В эту группу навязалась и Нюша.
Конечно, понервничать и попереживать Олегу Алексеевичу пришлось. И не поспать ночью тоже. Был и припрятанный, странный алкоголь, некий микс из лимонада спирта и портвейна, после которого всем было плохо. Ночные купания, разборки с местной молодежью, сомнительные компании подвыпивших взрослых у костра по соседству. Все это внятно давало понять Олегу Алексеевичу, что он повел детей в поход с ночевкой в первый и последний раз. Ко всему прочему он еще порезал ногу об осколок битого стекла, глубоко порезал, когда вытаскивал из воды очередного подвыпившего пловца, и это определенно добавляло Семенову досады.
Но на следующее утро, когда ребята уже подрастратили свой пыл и поуспокоились, пришла вторая группа туристов из школьного летнего лагеря со своим педагогом. Это были в основном малыши. И Олегу Алексеевичу стало морально легче. Он разогрел на костре для них вчерашний ужин, который был по понятной причине практически не тронут. Но был сам по себе хорош – макароны с домашней тушенкой! Помог поставить малышам палатку. И передал управление всеми туристами учительнице начальных классов. Этот день по погоде не задался, небо затянуло и накрапывал, монотонный дождик, располагающий к разного рода раздумьям. Семенов изъял у Юрки Колобкова бутылку портвейна, который отдал ее ему даже с радостью, так как смотреть на алкоголь уже не мог. Уединился, прошел с удочкой к озеру. Открыл портвейн и сделал два больших глотка… Но, услышав за своей спиной шорох, автоматически поспешил сунуть бутылку в прибрежною осочку.
— Вы, портвешок-то пейте, пейте, не бойтесь, Олег Алексеевич! – Услышал он знакомый голос. Это была Нюша. – Вот, все то ты увидишь! Вздохнул Олег с облегчением. Даже, что именно портвешок, а не другое что… — Да, хорошо здесь! У вас клюет! — Где? Да, вот, вот же дернуло, подсекайте! А знаете, сколько здесь людей утонуло? – Страх! – Нюша сделала такой трагичный вид и так наморщила лоб, что Семенов проникся и с интересом выслушал страшные истории зеркального озера, как Тургенев Бежиного луга. Много было общего: ночь, страшилки и детское повествование…
К вечеру дождь не прекращался. Все засобирались домой и с недовольным видом скатывали палатки, которые были еще старые, брезентовые и тяжелые сами по себе, а тут еще намокли, или, как у нас говорят, набрякли. По мере того, как с ними возились – они становились еще тяжелее. Ребята бурчали, но продолжали свою работу. Да, скатывать палатки, это их не ставить! И похмелье – не предвкушение предстоящего радужного веселья. С таким настроением, обычно на утро запихивают баяны в футляры и засовывают гитары в чехлы, которые еще вчера так весело играли. Все спешили к автобусу, который должен был их довести до Красного перекрестка. – Олег Алексеевич, отстаете! Нога, ребята, болит после вчерашней стекляшки. Я на следующем поеду. Пойдет через час из Середки, как раз доковыляю. А это что вы тут пооставляли? Продукты?! – Ну, да… не домой же их тащить – рассудил Фархад Алиев. И добавил – вот придет другая группа в поход, а тут им и тушенка и макароны, и гречка и подсолнечное масло… Обрадуются! –Да, щедрые мои друзья… Ваши родители этого бы не поняли… Я бы с этими продуктами недели две горя не знал. – Так берите себе, закивали ребята. – А и возьму, спасибо. Не оставлять же добро.
В помощь Семенову осталась одна Нюша, которая заботливо по-хозяйски разложила все продукты по пакетам. — И удочку тоже дайте, я понесу. — И, подав хромоногому учителю руку, пошла с ним до автобусной остановки.
Как-то через много лет, когда Олег Алексеевич уже давно не работал в Сашихино, его пригласили на юбилей школы. Он приехал. И рад был видеть всех без исключения: и учителей и учеников, как бывших, так и настоящих, которые подготовили очень милое представление в честь юбилейного вечера. И ему, конечно, хотелось увидеть Нюшу… Что с ней сталось? Какая она? Он спросил про нее в конце вечера у Ирина Ивановны. Она предложила подняться на второй этаж. Там, стоя на краю карниза, и держась за край рамы, не боясь упасть, молодая уборщица намывала окно, и что-то напевала себе под нос. На свой курносый, как потом разглядел Семенов, конопатый нос. – Вот она Нюша Саврасова. Ух, лихая, девка! И хозяйка, хоть куда! Порядок в школе держит почище директора. У нее, брат, не забалуешь! Даже старшеклассники по стеночке на переменах ходят. Говорила же я, добрая будет бабенка!..

06.02.2021

Стихи о войне. Анатолий Москалинский

Победа Анатолий Александрович
Москалинский

Поэт. Член Союза писателей России. Родился в 1976 г. В г. Пскове. Автор книг «Чудотворцы», «Междометья счастья», «Девочка и Христос». Живет и работает в Пскове.

 

* * *

Тогда он не спрятал от смерти лица, —
В ответ же — стенанья и ропот.
Как петли, у всех заскрипели сердца, —
Он вышел за двери окопа.

Потом еще двое, еще и еще —
И встали ряды за рядами.
И ярость катала на скулах их щек
Свои желваки: мы их давим!..

И много прошло с той поры самой лет…
Оркестр сияющей меди
В день самых великих на свете побед
Нам песнь заиграл о победе.

Роптали девицы в ажурных чулках,
Пижончик при пиве и с дамой.
И сам я, признаться, вставать был не ах,
Когда вдруг поднялся тот самый.

Он встал не спеша, покачнувшись едва,
Старик-ветеран с сединою.
Моя закружилась тогда голова,
Когда встал и я… и со мною.

И слезы мои покатились со щек
От радости за соучастье:
Вставали за ним, и еще, и еще…
И в этом, вы знаете, счастье!

* * *

Съемкам в фильме «Свои» (реж. Дмитрий Месхиев)
и девочке Анфисе посвящается…

Девочка Анфиса из кино,
Из массовки про войну картины.
Мы с тобою были все равно
Лучше всех — что нам другие «кины»?!

За руку тогда быстрей к реке
Я бежал с тобой, такой смышленой,
От фашистских танков вдалеке
Цвета медной окиси зеленой.

Я играл, как будто я боюсь,
Ты смеялась — солнышко в платочке.
Нет, не в дочки-матери, а пусть
Лучше так — играли в папы-дочки.

Грохотало все, и гарь и дым,
По команде «Начали!» с тобою
Я бежал папашей молодым.
Только въявь я дал бы всем им бою!

Дал бы я, ты веришь, и, шутя,
Те, кто звал тебя звездой экрана,
Дали б бой, о милое дитя,
За тебя Д′Арк — Анфиса-Жанна.

* * *

Партизану Леониду, похороненному
у деревни Гостены

Где ты брал сегодня землянику,
Ею вымазав у рта свое лицо,
Спит один из сотни раз великих,
Пережитых юностью бойцов.

Пахло в день тот горьким и соленым,
Был таков на запах целый год.
Привезли к нам ленинградца Леню
Безнадежно раненным в живот.

Он страдал на голос громко, тяжко,
На лице и пот, и лета зной…
Хоронили в голубой рубашке,
С золоченой пуговкой одной.

Уж березки подняли друг дружку,
Те, что были до колен едва.
Лишь плакучи, и любой макушка
Чуть склонилась, точно голова.

Листопад тут праздничный и легкий,
Скромная, как девушка, весна;
И совсем-совсем неподалеку
Прижилась старушка-тишина.

Только скрипнет ствол дремучей ели,
Брякнет шишкою о шишку наверху.
Да, еще поют здесь свиристели,
И сороки мелют чепуху.

Земляника спеет красной грудкой,
И такое диво — погляди:
Голубые всюду незабудки
С пуговкою желтой посреди