Валерий Мухин

Добрый ангел псковской земли.  Елена Морозкина

С Еленой Николаевной Морозкиной, у нас с женой были очень дружеские, душевные отношения. Она была человеком скромным и простым, со спокойным взглядом умных улыбающихся глаз. Она была разговорчивой и приятной собеседницей с охотой рассказывала о себе, своей молодости, родной Смоленщине, о своей первой любви — Константине Ковцуняке, погибшем под Сталинградом, о военном периоде, когда она добровольцем ушла на фронт и служила рядовой в зенитной части три с половиной года.
Она говорила, что с малых лет мечтала стать писателем и её всегда притягивала поэзия.
Но судьба распорядилась так, что после войны она закончила не литературный, а московский Строительный институт и потом работала в московской реставрационной мастерской.
Она поступила в аспирантуру Московского архитектурного института на кафедру истории архитектуры. А дальше судьба прочно связывает её с Псковом, с его зодчеством. Она пишет диссертацию на тему церковного зодчества Пскова с 12 по начало 18 века. Этот труд она писала в течение 10 лет своей жизни.
За этот период она исходила и изъездила всю Псковщину. Исследовала восемьдесят пять памятников зодчества Псковской земли и древнего Пскова, в том числе и ансамбли Крыпецкого и Мальского монастырей. Это были обследования с обмерами, раскопками, чертежами и фотографиями.
Своеобразным итогом этой многолетней работы по изучению древней архитектуры Псковской земли явилась книга «Псковская земля», кстати, богато иллюстрированная фотографиями. ( Москва. «Искусство». 1987.) Эту книгу можно назвать поэмой о древней архитектуре Руси, её связи с историей, духом народа, воплощённым в дереве и в камне.
Это книга о красоте Псковской земли. Она помогает увидеть эту красоту и понять её. И, кроме того, она помогает увидеть красоту души самого автора – Елены Морозкиной – её щедрость, с которой она раскрывает перед нами все эти богатства.
После защиты диссертации ей было присвоено звание кандидата искусствоведческих наук, и она почти десять лет проработала в Московском архитектурном институте, читая лекции по истории архитектуры и истории искусств и вела практические занятия со студентами.
Её в течении почти трёх лет, в этот период, посылают в длительные командировки в Восточную Сибирь и на Дальний Восток.
В Иркутске и Хабаровске она читает лекции на открывшихся факультетах архитектуры.
Тогда она побывала в Забайкалье, в Енисейске, в Якутске и во Владивостоке.
Здесь она сильно увлеклась древнерусским деревянным зодчеством. Она отсняла огромное количество фотографий и слайдов, которые не раз показывала и в семейном кругу, и при выступлениях перед читателями в библиотеках, и всегда сопровождала их интересными рассказами-воспоминаниями. Потом всё это было передано в Древлехранилище Псковского музея, которое основал Леонид Творогов.
О Творогове Елена Николаевна тоже часто вспоминала, как о своём учителе, как о человеке удивительной судьбы, талантливом исследователе(в том числе и «Слова о полку Игореве»).
Это был необыкновенный энтузиаст, бескорыстный и добрый человек. С детства страдающий врождённым вывихом ног, он трудно передвигался, сильно раскачиваясь из стороны в сторону.
Я тоже помню этого седого симпатичного старца, с орлиным носом, с пышной шевелюрой вьющихся седых волос, всегда здоровавшегося, и улыбавшегося при встрече, как старому знакомому. Я как сейчас вижу его гуляющего со своей собачкой по аллеям Ботанического сада, вижу, как он собирает вокруг себя большую стаю голубей и галок, бросая им зерно или крошки хлеба.
В кухне Григорьева и Морозкиной над обеденным столом висел фотопортрет Леонида Творогова в рамке и, когда пили чай или просто разговаривали, взгляд невольно упирался в него и однажды я спросил:
— Елена Николаевна скажите, а как вы познакомились?
— Было время, я часто работала с фондами Древлехранилища, а благодаря Творогову принимала активное участие и в жизни музея. Просто не могла отказать такому человеку. Он помог мне создать свой собственный фонд, в котором все мои труды: и рукописи, и книги, и диссертация и всё, всё…
— Вы всегда с таким теплом говорите о нём.
— Я считаю его своим наставником и «рыцарем духа» за те мытарства, которые ему выпали в жизни, и которые он с честью преодолел. Бывший репрессированный, каторжник, величайшего ума человек и в то же время – наивный ребёнок. Он строил Беломорканал и выжил, там, где погибли тысячи. Он кончил два факультета Петроградского университета и обладал огромным кладезем знаний. Он был — светлым демоном с железной волей. И очень одиноким…
Елена Морозкина была человеком очень отзывчивым, внимательным к чужим проблемам. Она всегда принимала участие в нашем совместном чтении стихов, (иногда к нашей компании присоединялся Гусев или Маляков, часто бывавшие у них), выносила на суд свои собственные и высказывала охотно своё мнение о стихах чужих.
Игорь Григорьев всегда считался с ним, им дорожил, и в своём творчестве никогда не обходился без мнения Морозкиной, как и она без его мнения.
Так они и жили, помогая друг другу.
Бывало, я принесу свои новые стихи. Усядемся с Игорем в кухне, за чашкой чая. Морозкина сидит в своей маленькой комнатке, очень занята, как всегда — работает.
Игорь начнёт читать, обязательно вслух, и вдруг, (а он всегда резко реагировал на всё новое неожиданное) как закричит:
— Лена, Лена! Иди сюда! Иди сюда! Ты посмотри, что он написал, посмотри, что он написал!
На его крик прибегала Елена Николаевна, и они вдвоём начинали или хохотать, смеяться, или громко хвалить и почти гладить меня по головке.
Как-то раз Григорьев накричавшись до слёз, смеясь, сказал мне:
— Всё у тебя хорошо: и парень ты хороший, и стихи у тебя хорошие, но фамилия – Мухин, ну что это? Вот был бы ты Слонов, а! Ведь совсем другое дело! А ведь ты Слонов. Да, да, на самом деле!
— А я мог быть не Слонов, а Сазонов – по фамилии отца. Мать рассказывает, что ребёнком, на вопрос «мальчик, как тебя зовут?» я всегда отвечал: «Валерий Михайлович Мухин-Сазонов». Сразу после смерти отца родные заставили мать взять девичью фамилию– Мухина, так как обрывался род Мухиных. А он теперь и так оборвётся, ведь у меня – дочь…
Елена Николаевна запомнила этот эпизод и при случае, а было это на мой юбилей, написала мне такое поздравление:

На юбилей Валерия Мухина

 Вы не Мухин – вы есть Слонов, —
 Так сказал поэт бывалый
 Растопчите всех пижонов,
 Что рифмуют, как попало.

 Нагрузитесь до отвала,
 Строки хоботом навьючив!
 Посадите с опахалом
 Сверху Музу – цвет созвучий.

 26 июня 1997, Псков

Елена Николаевна была жизнерадостной, улыбчивой, и я бы даже сказал весёлой, никогда не унывающей оптимисткой. Шутка и юмор постоянно были у неё, если можно так выразиться, на кончике языка, готовые в любой момент с лёгкостью сорваться с него. Она была радушной и хлебосольной хозяйкой, всегда разделяющей « чем Бог послал».
Любимой фразой её, которую она всегда «напевала» при расставании была – «приходите в гости к нам и курите фимиам…».
Да и на кончике пера у неё был всё тот же юмор и та же шутка, с которыми она с лёгкостью подписывала свои авторские книжки.
Вот один пример – автограф к книге «Псковская земля»:
«Добрым людям – Дорогим Вале и Валерию – душевно, автор. 11 февраля 1987. (У Саши Гусева на ымынынах)».
Вот ещё пример – автограф к сборнику «Щит и зодчий»:
«Милому и предорогому Валерию Мухину (Мухочке) от автора
 (Ав- Ав!…)16 авг. 1994».
Вот автограф к стихотворному сборнику «Святогорье», приуроченному к памятной дате — двухсотлетию со дня рождения Пушкина:
«В преддверии третьего тысячелетия!
Желаю Мухину Валерию
Вести крылатую кавалерию! Автор — ша! 1999″.
А вот автограф к книге «Осенняя песня»:
«Милому Валерию Мухину от автора – порхающей бабочки(или бабоньки)». 7 апреля 1999,Москва».
А вот в автографе к книжке «Распутица», вышедшей незадолго после смерти Игоря звучит уже другой мотив:
«Милому Валерию Мухину с душевным светом и глубокой скорбью от автора. 30 июля 1996».
Елена Николаевна была безотказной и лёгкой на подъем. Особенно, если дело касалось творчества. Однажды классный руководитель моей дочери попросила устроить встречу с Морозкиной и Григорьевым для детей восьмых классов. Я пригласил поэтов на эту встречу, и они с большим энтузиазмом согласились и пошли. Игорь Григорьев по этому случаю надел защитную гимнастёрку и выглядел настоящим защитником Отечества.
Потом Морозкина рассказывала:
— Читали стихи, рассказывали: я о войне, Игорь о партизанах, прошёл один урок. Дети сидят. Снова читали стихи, рассказывали о войне и о партизанах. Дети сидят, говорят, хотим ещё слушать. Да что за дети такие. Мы устали, а они — нет. Пришлось и третий урок читать стихи и рассказывать.
Однажды Елена Николаевна (это было уже после смерти Игоря Николаевича в 1996 году летом) предложила нам с женой съездить в Крыпецкий монастырь. Она пригласила в эту поездку Василия Михайловича Мусийчука – начальника Научно-производственного центра по охране памятников истории и культуры:
— Надо посмотреть новую дорогу к монастырю, которую «сделал Туманов». А по пути я вам расскажу о монастыре.
И вот в один из солнечных субботних дней мы вчетвером, на моём «Жигулёнке», поехали в Крыпецкий монастырь по новой дороге. Сначала остановились на горе Соколихе, вдохновились монументальностью и силой князя Невского и русской дружины. Затем, через Ваулины горы дальше на Крыпецкий монастырь…
Тут мы с женой вспомнили, что лет шесть назад, году в 1990-м,мы были возле монастыря, вернее возле его развалин. Тогда, гостившие у нас московская тётя жены, с сыном, запросились свозить их куда-нибудь за клюквой. Кто-то из друзей посоветовал съездить за Подборовье и Торошино. Мол, там большие болота и много уродилось клюквы. И мы поехали.
Заехав несколько километров за Торошино и упёршись в плохую дорогу, мы остановились, боясь ехать дальше. А вокруг в придорожных кустах было «припарковано» множество машин. Люди приехали за клюквой, и, было видно, — собирали её уже в обступившем нас болоте.
Мы захватили свои корзинки и вёдра, и захотели к ним присоединиться. Но в это время проходила мимо весёлая компания, тоже из четырёх человек, которые в один голос заорали:
— Не вздумайте тут останавливаться, потеряете время. Уж лучше пошли с нами… Там клюквы – не меряно.
И мы, соблазнённые, не раздумывая, потрусили за ними. Дорога постепенно делалась всё уже и уже, пока не превратилась в широкую, кочковатую тропину, местами заболоченную. А по обе стороны рос смешанный, порой не очень высокий лес, какой обычно растёт на болоте.
Шли мы минут 40 или 50, может быть час и уже стали жалеть, что увязались за этой компанией.
Как вдруг лес расступился, и мы увидели на небольшом возвышении развалины огромного собора и колокольни. Захватило дух от их величия и какого-то свечения исходящего изнутри. Но наши спутники не остановились. Они продолжали движение вперёд, и, только пройдя еще метров триста, свернули направо в лес. Вскоре мы потеряли их из виду, потому, что стали сбирать ягоды, которые были прямо у нас под ногами, на мшистых болотных кочках.
Мы быстро наполнили свои корзины и вёдра, но испортилась погода, и пошёл сильный дождь. Видимость исчезла, пропали ориентиры, мы заблудились. Раза три выходили к монастырю, но оказывалось — всё не туда… Что делать?
Стало чуть посветлее, и на миг перестал дождь. И вдруг далеко-далеко, среди стволов, совсем не в той стороне, куда мы выходили, кто-то увидел,
нет не собор, а скорее свечение, исходящее от него. И мы пошли прямиком на это свечение – и вышли…
Тем временем мы выехали на Ваулины горы и на развилке дороги свернули налево.
Василий Мусийчук рассказывал что-то о спасении храмов и часовен, а Морозкина как будто только и ждала этой темы. Она быстро перевела разговор на цель нашего путешествия и стала вспоминать, начав издалека.
Монастырь был основан в 1485 году Саввой Крыпецким среди болот. Строительство монастыря было активным, а в середине шестнадцатого века была построена первая каменная соборная церковь.
Во время нашествия польского короля Стефана Батория, монастырь подвергся нападению одного из польских отрядов в 1581 году. Но осада не удалась благодаря хитрости русского отряда укрывшегося в обители, и поляки были разгромлены.
До начала 20 века монастырь то беднел, испытывая запустение, то восстанавливался, а к началу века Крыпецкий монастырь был одним из богатейших в России.
В 1918 году монастырь закрыли, в 1922 году вывезли все ценности, а 1923 – прекращены все богослужения в соборе.
Почти до 1950-х годов, да и позднее, в храме преподобного Саввы Крыпецкого находились скотный двор и конюшня.
Елена Николаевна открыла для себя Крыпецкий монастырь ещё в 1957 году и вся дальнейшая история его, отличавшаяся необычайным драматизмом, стала содержанием всей её жизни.
Она сумела не только отстоять монастырь от уничтожения (местные власти его хотели взорвать, а она подняла в Москве шум и учёные добились, присвоения ансамблю значения республиканского объекта), но и добилась проведения частичной реставрации. Первые реставрационные работы проводились под руководством Б.С. Скобельцина. Монастырский ансамбль был покрыт кровлей. Но вскоре произошёл страшный пожар, который всё уничтожил, и пришлось все работы возобновлять.
В 1990 году Крыпецкий монастырь, а вернее развалины храмов и колокольни, был передан Псковской епархии.
И вот прошло шесть лет, и мы ехали по новой короткой «тумановской» дороге в эту святую обитель.
Елена Морозкина не умолкала ни на минуту. Она успела рассказать и о монахе Корнилии, жившем в монастыре в конце 19 века, которого многие считали юродивым. Но он умел предсказывать и многое из того, что он предсказывал, потом сбылось. В частности он предсказал, что его неправильно захоронят (он умер в 1903 году) – головой на север, и на Россию обрушатся все беды, пока его не выроют и не захоронят правильно, по русскому обычаю – головой на восток. Он предсказал точно день и час своей смерти. Он также задолго до революции предсказал смену царской власти, сказав: «Не будет у нас царя!».

Остались позади Ваулины горы. Километров в пяти от них мы проехали деревню Тупицы, до которой видимо была дорога и раньше. А та самая «тумановская» — начиналась уже за ней. Она была новой, гравийной, проложенной через лес, по ровной прямой линии до самого монастыря, протяжённостью километров 15 от Тупиц.
Во время этой нашей поездки мощи Корнилия находились, там же где и были первоначально захоронены. Мы поклонились и помолились у мощей этого Крыпецкого чудотворца.
Исполнилось ещё одно пророчество Корнилия: «Выроют меня, в раку положат». И в июле 1997 года произошло перезахоронение мощей, и теперь они находятся в нижней церкви храма апостола Иоанна Богослова.
Первое впечатление от увиденного — было состояние обжитости и ухоженности этого заселённого монахами места. Несмотря на строительные леса, вокруг восстанавливаемой колокольни в храме Иоанна Богослова шла служба. Везде был относительный порядок и чистота. Вокруг храма и на берегу озера стояли аккуратные небольшие домики, где жила братия. Земля вокруг монастыря обрабатывалась и возделывалась – были видны огороды с посаженной картошкой, капустой, грядки с овощами…
С южной стороны монастыря находилось Святое озеро. Оно было вырыто на ручье. Вода в нём была чистая, золотисто-солнечная. И была очень вкусная.
Позднее на озере была выстроена удобная деревянная купель, где можно окунуться в Святом Источнике, названном именем преподобного Саввы Крыпецкого.
Как ни впечатляет вид монастыря, но сказать о нём лучше, чем сказала Елена Морозкина в своей книге «Псковская земля», нельзя:
«Когда смотришь на постройки Крыпецкого монастыря, на его собор и колокольню, прежде всего, поражает их крупность. Быть может, они не очень большие по своим абсолютным размерам (ширина, почти квадратного основания собора и его высота – около двадцати метров),но масштаб их исключительно велик. Простота, весомость, значительность. Нет ничего мелочного и ненужного. Это рождает чувство силы и естественности. А затем выступает нежность – в лёгких оттенках камней, в плавности неровных линий, в мягкой лепке стен, в едва неуловимой неодинаковости всего, в скромном, наполненном воздухом декоре, в светлых рефлексах теней, в удивительной связи с цветом неба, деревьев и трав – в любую погоду, в любое время года, дня и ночи. Видимо, в этом таится то человеческое тепло, которое мастера передали своему творению».
Эти слова хочется дополнить замечательным стихотворением Морозкиной:

 Крыпецкий монастырь

И каждый камень пел,
И своды пели хором,
И небо, словно перл,
Светилось внутрь собора.

И прел горбатый стог,
Крестясь на двери храма,
И был такой восторг,
Что даже было странно.

И был такой покой,
И умиротворенье…
И воздух тёк рекой,
Как в первый день Творенья,

И мокрые цветы
Раскрылись на рассвете,
И, золотя кресты,
Запел румяный ветер.

Елена Николаевна была в приподнятом, весёлом настроении.
Она продолжала роль гида и, казалось, от её внимательного взгляда не ускользала ни одна, мало-мальски важная деталь. Она комментировала все произошедшие изменения со времени своего последнего посещения ис нескрываемой радостью реагировала на продолжавшееся полным ходом строительство и реставрацию.
Она обращала наше внимание на особое эпическое спокойствие архитектуры, которое, казалось, было рождено самой окружающей природой. И, даже обступающий монастырь, на многие километры, болотистый низкорослый лес, хранил какую-то тайну, тишину и умиротворение.
После этой поездки я не раз бывал с семьёй в этих святых местах, но память всегда возвращалась к «той самой», где с нами была вдохновенная и неутомимая, до самозабвения любящая русское зодчество и культуру Елена Морозкина.
В 1992 году вышел стихотворный сборник Елены Морозкиной «По Руси». (Санкт-Петербург, ЛИО «Редактор»). Этот сборник тоже богато иллюстрирован, но уже не фотографиями, а рисунками автора, сделанными в разное время и в разных уголках России. (Великий Устюг, Радожское озеро, деревня Губино, Михайловское, Петровское, Торжок, Митино, Нижний Новгород, Арзамас, Гороховец, Валаам, Старая Русса и т. д.»
В основном это рисунки памятников архитектуры, древнего деревянного зодчества, пейзажи русской природы, сопровождаемые путевыми авторскими заметками.
Любовью к русской земле пронизаны здесь стихи Морозкиной:

 Мир вам, хмурые просторы, —
 Драгоценный неуют
 И леса и косогоры,
 И озимый изумруд.

 Я старалась,
 Я стремилась,
 Я пришла к вам испросить
 Вашу царственную милость,
 Чтобы душу воскресить.

Обыкновенный неброский пейзаж вызывает в душе автора целый мир ощущений и эмоций:

 Мои кусты, мои поляны,
 Мои пустынные леса,
 И отблеск неба оловянный
 У мельничного колеса.

 И обмелевшая запруда,
 И облетевшая листва,
 И в небе явленное чудо:
 Гусей гортанные слова…

 И ольхи, словно на коленях,
 Чтоб дань минувшему воздать…
 И знает тайну исцеленья
 Заброшенная благодать.

В 1994 году в Пскове в издательстве «Отчина» выходит книга Елены Морозкиной «Щит и зодчий». Она названа путеводителем по древнему Пскову. Она уводит нас не только в мир архитектуры и древнего зодчества Пскова, она раскрывает перед нами страницы истории, жизни, борьбы и защиты псковичей от иноземных захватчиков разных времён.
Книга написана поэтическим языком пронизанным духом любви к древнему Пскову, и этот дух проникает в сердце читателя, который становится благодарным автору за такое эпическое откровение. Послушайте и вы музыку этого повествования:
«Что так привлекает во Пскове? Почему он так завораживает? Почему так бываешь счастлив, когда бредёшь по его улицам, на которых ещё сохранились следы истории?
Дивная красота, но красота особенная. Могучая, словно идущая из недр самой земли, из толщи народа; красота тёплая, добрая, радостная. Город полный исторических воспоминаний, о которых говорят сами сооружения, где главное – простота и цельность. Полноправие простых и малых – вот основная идея, выраженная языком искусства. Город, из которого не ушла природа, хотя и теснят её очень сильно. Архитектура и природа, слитые неразрывно. Искусство, как эпос, а отдельные произведения, как эпические песни, следующие друг за другом и составляющие единое целое. Лишь в древнерусском деревянном зодчестве и в каменном зодчестве древнего Пскова дух народа сказался так сильно».

Привожу здесь благодарственное письмо Е.Н. Морозкиной от писателя, автора знаменитого романа «Два капитана,» Вениамина Александровича Каверина, в ответ на присланную ему книгу Е.Н. Морозкиной о Пскове «Щит и зодчий». Вот что он писал:
«Дорогая Елена Николаевна,
От всей души благодарю Вас за превосходную книгу, посвящённую нашему городу. Написана она, с моей точки зрения, отлично, я бы сказал, с какой-то необыкновенной тёплой интонацией, характерной не для документальной, а для художественной прозы. Читая её, я думал, что она продиктована не просто любовью к Псковщине, но любовью к человечеству и благодарностью к создателям всех этих прекрасных строений.
Очень хорошо, что над книгой как бы стоит знак историзма. Вы ведёте читателя за руку не только в пространстве, но и во времени. И издана книга превосходно.
Посылаю вам мою последнюю книгу прозы «Самое необходимое». Это крошечная благодарность в ответ на ваш щедрый подарок.
С уважением, В. Каверин»

Второй стихотворный сборник Елены Морозкиной «Распутица» (Псков, Отчина, 1996) посвящён памяти недавно ушедшего Игоря Григорьева. В подаренном мне экземпляре «Распутицы» уже на полях, на чистых местах, рукою Морозкиной, написаны три стихотворения, посвящённые Игорю и появившиеся, видимо, уже после смерти его.
Вот одно их них:

Памяти Игоря Григорьева

А по земле прошёл поэт
Перекрестив, оставил землю.
Оставил Боль, и долгий Свет,
И я стихам, как птицам, внемлю.

А озеро опять блестит,
И яблоня окрай деревни
Устами тихо шелестит,
Как будто видит образ древний.

А у воды – цветы и мхи,
И дальний холм – как старец в схиме.
Но чёрные стволы ольхи
Среди берёз и перед ними.

Май 1996. Деревня Губино, где живал Игорь, и о которой написал поэму «Вьюга».

В 1998 году в Москве выходит последняя книга Елены Морозкиной «Осенняя песня».А она уже была не только членом Союза Архитекторов, но и членом Союза Писателей России.
Этот солидный сборник стихов на 670 страниц, в твёрдом перелёте, с суперобложкой издан при финансовой поддержке архитектора Н.В. Каменева и других благодарных учеников автора. В книге представлены стихи о войне, погибшем друге Константине Ковцуняке, о природе и древнем зодчестве Руси, об искусстве, о древнерусских городах и храмах. Особой темой проходят стихи о погибающей русской деревне и о тревоге за судьбу Родины.

***

Там, где ревели трактора,
Нет ни кола и ни двора.
Лежит в траве металлолом…
Вся наша жизнь пошла на слом.

***

Горит рябина, как лампада,
Пред образом Всея Руси.
Господь! Россию воскреси!
Мне больше ничего не надо…

***

Услышь меня, Господь!
Дай бодрости и силы,
Чтоб видеть земь и водь,
И дальние огни.

Услышь меня, Господь!
Спаси мою Россию!
И стать её, и плоть,
И душу сохрани.

Хочется подчеркнуть такую черту Морозкиной, как бережливость и аккуратность. Даже в поздние её года, на неё, опрятную и подтянутую, всегда было приятно смотреть. На её, казалось всегда заваленном столе, можно было быстро и без труда найти любую бумажку. Её бережное отношение к книгам можно проиллюстрировать таким штрихом. В подаренном мне экземпляре «Осенней песни» я обнаружил её записку:
«Милый Валерий, перед просмотром или чтением «Осенней песни» суперобложку надо снять, т. к. она быстро сминается и не расправляется.
При просмотре рисунков автора лучше под них подкладывать палец (это особенно важно для архитектурных пейзажей) т. к. бумага тонкая и строчки соседнего листа просвечивают. Е.М.»
Помимо книг Елена Николаевна написала массу (около ста) статей в газеты с рассказами и очерками о памятниках древнего зодчества, а так же в их защиту. Выходил её альбом «Достопримечательности Пскова». Несколько лет подряд в газете «Молодой ленинец» публиковался цикл рассказов под названием «Прогулки по Пскову», а так же её стихи.
В последние годы она писала большой исследовательский труд «Псков – крепость». Уже после смерти Морозкиной «Молодой ленинец» публиковал её Довмонтов город» и «Кром» — рассказы о псковском Кремле и его истории.
Елену Николаевну мы не раз провожали на машине, когда она уезжала на лето, на Радожское озеро и озеро Але в Бежаницкий район, Псковской области, в свои насиженные места к бабушке Фотинье. Игорь Николаевич тогда уже был слаб и оставался с матерью в Пскове. Приходилось и встречать. Она приезжала загорелая, окрепшая, полная впечатлений, радости от соприкосновения с родной природой. С целою кипой новых стихов и рисунков.
Запомнился мне день, когда мы с женой последний раз провожали её. А день был холодный ветреный. Дождь лил, как из ведра, и мне стало жалко Морозкину, которой я говорил:
— Ну, куда вы Елена Николаевна в такую промозглую погоду, ведь и там будет так же не сладко.
Она как-то загадочно посмотрела на меня и сказала:
— Во первых – погода изменчива, а во вторых – и она процитировала две своих строчки, которые я уже брал когда-то эпиграфом к одному своему стихотворению:
— Здесь всё изранено, изрыто,
А там всё просто – хлеб да соль.

— Я вас понимаю, — притягивают родные места…
— Это мой Парнас. Хочется уйти в природу, слиться с ней. «Обрести небесный кров среди трав и комаров».
— И, конечно, написать новые стихи…
— О, да… С тех пор, как Игорь научил меня грести, (я гребу, а он щук ловит на «дорожку») – лодка и вёсла, моя слабость. Два весла, как два крыла:
На озере все ловят рыбу,
А я над озером – слова.

И тут я вспомнил слова Елены Морозкиной из одного выступления перед читательской аудиторией, что бодрость она обретала в странствиях по Руси, а радость – на Радожском озере, в Псковской глубинке…
Мы немного помолчали, в ожидании прибывающего на перрон поезда, глядя через вокзальное окно, за которым бушевала стихия.
Морозкина, казалось, смотрела куда-то дальше, не видя, что творится за окном и, с присущим ей оптимизмом, и как-то даже весело, вновь прочитала свои стихи, которые мне не забыть никогда:

— Ищу созвездий и созвучий,
Благополучья не ищу.
На рок суровый и на случай,
На дождь и тучи не ропщу.

Ищу созвездий и соцветий,
И землю тёплую в цвету,
И ухожу в тысячелетья
Встречать простую красоту.

Мы посадили Елену Николаевну на поезд и подождали, пока поезд тронется. Она, улыбаясь, помахала нам рукой из вагонного окна, и уехала уже навсегда… «встречать простую красоту».

Елене Морозкиной
(Юбилейная величальная шутка)

Вы нас в гости приглашали
И, шутя, провозглашали:
— «Приходите в гости к нам
И курите фимиам».

Мы к вам в гости напросились,
На сигары не скупились –
Курим, курим фимиам
Только Вам и только Вам.

Искурили всё по счёту,
Но курить ещё охота,
Потому что в Вашу честь
Всех заслуг не перечесть.

Всё доступно Вам до нитки –
От искусства до зенитки,
И доступен Вам секрет:
Быть всегда во цвете лет!

Знают взрослые и дети
О Морозкиной – поэте.
У «Распутицы» спроси,
Как гуляют «По Руси»…

Нынче знает даже Санкт-
Петербургский коммерсант,
Губернатор и сапожник,
Что Морозкина – художник.

Знает каждый псковский дворик,
Что Морозкина – историк;
Знает каждый псковский дед:
Вы у нас искусствовед.

Архитектор и учитель,
Реставратор-исцелитель;
Ведь восстал, как богатырь,
Крыпецкой Ваш монастырь.

Вы – учёный и мыслитель,
С нами Ваш путеводитель;
Зачитались мы в запой
Вашей «Псковскою землёй».

Всех талантов не исчислить,
Не постичь и не измыслить,
Но понятно изначально:
Что Елена – гениальна!