Юродивый Николка
Краснохалатных псов не счесть,
Слепое небо наклоняя,
Гнедым конем вскрывая твердь,
Царь Грозный медленно ступает.
И тишина, и немота…
Ни голоса, ни пенья птицы.
Вдали, сверкают купола,
«Уж Псков»- прошепчет кровопийца
В лице скупая меди синь,
«Все в Кром!», кричит!
Пряги коней!
Опричники должны казнить
Всех псковичей!
«Идут,идут!»,
Со стен детинца
Кричит толпе седой мужик.
Народ шумит, народ слабеет,
У Бога молит с неба щит.
И красным цветом заполняя
И так багряный горизонт
Всю тишь собою затмевая
Орут убийцы у ворот.
Ударом кожаных сапог
Еще с не высохшею кровью
Так страшно двинет царской бровью
И дверь с петель снесет!
«Пошли к чертям собачьи дети!»
Толкнув хлеба сухой рукой
Просыпав соль, на зло примете
Царь скажет: «Стой…»
Из толкотни народной разодетой
В кафтаны теплые, и шубы на мехах
К Ивану с воплем не подделанным
Бежит юродивый в одних штанах,
С мясным куском в руках!
«О Иоанн, отведай ка мяска!»
Игриво прокричит нагой блаженный,
И властная твердынь как зыбь песка,
Рассыпется под ветром суеверным.
«Ты что, собака? Иль забыл что Пост?
Забыл что я Царевич православный?
Иди покуда цел» но виден схлёст
Сомнения волн и пыла души царской.
«Ах нет, Иван, какой ты христианин?
Твои персты в крови, и пепле новгородском,
Покуда ты знамением крестным
Лишь пачкаешь свой лоб пред церквой псковской.
Ты вдоволь кровушки христианскою напился?
Скажи ка нам — когда же ты постился?»
Неслышен звук не одного копыта.
Ни крика птиц, ни вздоха, ни стенания,
В своих кафтанах, уху приоткрыта
Лишь гулкая мелодия стучания…
Немых сердец. И войско наконец,
Припомнило тайник в душе царя.
Раскрытый делом бедняка Христова!
И красные московские князья, на все века,
Запомнили тот дикий шепот у народа,
«Смотрите…
Царь садиться на коня..»
«Николка город спас…»
«И нас…»
*****
Так радостно тебя оставить,
Чтоб радостно в тебя войти.
Мои однокомнатный приятель
С тобою нам не по пути.
Тысячелетие стоишь
На берегу реки Великой,
Растишь камыш, людей, и блики
Пускаешь в тело мокрых крыш.
Но я не тот, я летний ветер,
Пройдусь в тебе, тобой дыша,
Взгляну как маленькие дети
Бегут ботинками шурша.
Остановлюсь, и засмеявшись
Буду смотреть как малыши
Из тела города бесстрашного
Хохоча лепят куличи.
А ты стоишь, назло векам,
И как бы шепчешь ребятишкам:
«Смотрите, там, вот те домишки…
И я леплю их сам».
А детям что? Они ведь птички.
Напустишь вечер на дворы
И все песочные куличики
Падут под пяткой детворы.
Знакомый мой, не стоит злиться,
Пойдем ка лучше мы в дворы,
Там можно втихаря напиться
Под тихий шум густой травы.
В нее уложишь на немного,
Напившегося чудака
Ну а потом, попозже… может…
Уложишь, глядь, и на века.
А сам застряв на этой почве,
Прилипнув к краешку страны,
Смотри, как липовые почки
Ждут наступающей зимы.
Им радостно тебя оставить
Чтоб радостно в тебя войти
Мой однокомнатный приятель
Тебе с весною по пути.
*****
Табак и пепел — жизнь и бремя,
Бумага — тело, фильтр — смерть
Написано колечком имя человека,
Длинна – всего лишь время чтоб гореть.
Мир — воздух, разум — дым, культура — пачка
Огонь – родитель, уголь – данность, полосы – года.
Но есть одна мучительная тайность
Не знать хозяина вдыхающего рта.
*****
patta
Поставив однажды мат,
Я складывал в короб фигуры.
В нём были они до игры.
И после остались все там же.
Какой же мне толк от игры?
Ведь я все равно проигравший.