|
ПСКОВУ
Подай мне руку, древний Псков,
Чтоб я сумела ухватиться,
Ведь так хотелось бы сродниться
С тобой — хранителем веков,
С загадкой каменных крестов,
Пронзивших жилистые почвы,
С сияньем Крома днём и ночью
Над цепью арок и мостов…
Дай, постояв у древних стен,
В поклоне искреннем склониться,
Дай из Псковы водой умыться
И не спешить привстать с колен,
Чтоб колокольный перезвон
Из синевы наполнил душу —
Я буду слушать, слушать, слушать
Со всех сторон! Со всех сторон!
И вот уже весь Псков звенит
С больших и малых колоколен…
Звони! Звони же, город-воин!
Пока звонишь — и Русь стоит!
ЗОЛОТОЙ ПСКОВ
Весь в золоте осеннем Псков!
В сусальном золоте!
Крестами древних куполов
Навек приколотый
К необозримой синеве –
Небесной пристани,
К великой тайне, что вовне –
Высокой истине.
Гляди, как стены у Кремля
В реке купаются,
Над ними алая заря
Встаёт, красавица!
И вот уж, — чудо из чудес, —
Златое солнышко
Скатилось яблоком с небес
В реку на донышко,
Поплыли блёстки по реке —
Скользят колечками,
Дрожат, мерцают вдалеке
Огнями-свечками,
И колокольный перезвон
Несёт течение,
Со всех сторон –
динь-дон, динь-дон —
Благословение!
ПСКОВСКАЯ МЕТЕЛЬ
Наискосок! Наотмашь бьёт
Неукротимая метель!
Она свистит, летит, метёт,
Кружится, словно карусель,
И не видать, и не узнать
«Покровки» с крышей из досок,
Чистейший снег, как благодать,
Летит с небес наискосок!
В щеку! В лицо! Слепит глаза…
Весь город скрылся в пелене…
И снег ли это, иль слеза?
И сквозь меня! И всё во мне:
И этот Кром, что за углом,
Не виден… Только с высоты
Со звонниц всех — бим-бом, бим-бом —
Несётся прямо на мосты!
И всё трепещет, всё летит,
Искрится в облаке седом…
А Кром стоит. И Псков хранит
Страну и улицу, и дом,
Детей и мудрых стариков,
Тех, кто в строю и не в строю…
Среди веков, среди снегов
И я на краюшке стою!
КОГДА-НИБУДЬ ЗАКОНЧИТСЯ ВОЙНА
Когда-нибудь закончится война
И отшумят тревоги и атаки,
Посередине голода и драки
Вновь возродится мирная страна:
И вознесётся! Вырастет она:
Далёкий Космос будет ей подарен,
И ты увидишь – полетит Гагарин…
Когда-нибудь да кончится война!
Ну, а пока немного потерпи,
Пять лет до дня Победы — и не больше:
Ещё под Сталинградом да и в Польше,
Нас ждут кровопролитные бои.
И миллионы павших на войне,
Не сдавшихся врагам и убиенных,
Святых для нас — и тленных, и нетленных,
Дотла сгоревших в мировом огне…
Ты потерпи, поднимется страна
Отстроятся и задымят заводы…
Когда-нибудь восстанут все народы,
Чтоб навсегда закончилась война.
Но вдруг заполыхал Афганистан,
И Сирия… И НАТО у границы…
Но всё ж, пока летят по небу птицы
Надежда есть. Сигнал ещё не дан…
И невозможно все их перечесть,
Те страны, где кровавые разборки.
Из пепла нам скажи, Василий Тёркин,
За что стране российской эта честь —
Спасать весь мир и, жертвуя собою,
Ложиться грудью на фашистский дот?
Склони колени, мученик-народ,
Перед распятьем, как перед судьбою…
Когда-нибудь да кончится война…
НАЧАЛО ВЕЧНОСТИ
Тогда со всех веков, со всех сторон
Катилось в горку молодое лето,
И это было! Это было где-то,
Где молодость, похожая на сон,
Всем певчим птицам вторя в унисон,
Бродила без раздумий и сомнений
Здесь, на земле, среди кустов сирени,
Где всё дышало, подпевая ей,
Порхало, трепетало и жужжало,
И в вечность исчезало, как начало
Конца таких коротких юных дней,
И не было прекрасней и важней
Того, что, расцветая, обещало…
И музыка, кружившая в саду,
Играла в золотых лучах заката,
И всё творилось, зрело всё когда-то,
В каком-то веке, в молодом году,
Звенело всё, и жили все в ладу,
И счастье! Счастье пО небу летало:
Катилось в горку, скатывалось вниз…
И так ли было? Или не бывало?
Господня воля или мой каприз?
И как опишешь вечности начало?
А у начала есть всегда конец,
Когда слетают лепестки сирени,
Когда сникают листики растений
И получают царственный венец
Из белого и жертвенного снега
Для долгого холодного ночлега,
И перед гордой поступью зимы,
Заснут, беспечны и обнажены,
В предчувствии весеннего побега,
Когда со всех веков, со всех сторон
Придёт тепло, отдав земной поклон,
На поле созревающего хлеба!
БЕЗОТЦОВЩИНА
Безотцовщина мы. Безотцовщина
— Лопоухая поросль страны, —
Всё едино — Урал или Псковщина —
Детство общее после войны.
Ребятишки! Глазёнки как пуговки, —
Вот такая мы были шпана —
Но словами прорезались буковки —
«МА-МА». «РО-ДИ-НА». «МИР» и «СТРА-НА»…
Буквы круглые, нужные самые
Аккуратно стояли рядком,
«СССР» сразу следом за «МАМОЮ»,
А потом и «ПО-БЕ-ДА», и «ДОМ»…
Октябрятскую красную звёздочку
Крепкой ниткою криво и вкось
Пришивала на белую кофточку
И надолго пришила. Насквозь!
Всё мне чудится, всё мне мерещится
Та страна и весна за окном
И опять в моей памяти плещется:
«МАМА»… «РОДИНА»… «ДЕТСТВО» и «ДОМ».
УВЕЗИ МЕНЯ В ДЕРЕВНЮ
Отвези меня в деревню,
Где горланят петухи,
Где кудрявые деревья
Хороводят вдоль реки,
Где на поле, как на блюдце,
Разливается туман…
Мне в деревню бы вернуться —
Посетить, как Божий храм.
В одуванчиковом рае
Голубые небеса,
По ночам собака лает,
Не ленясь, по три часа
Топотят домой коровы,
Колокольцами звеня,
Там все живы и здоровы:
И деревня, и родня.
Я в бревенчатой избушке
Расстелю половики,
Напеку блины-ватрушки,
Погляжу из-под руки,
Как восходит над дорогой
Вековечная звезда…
Увези же, ради бога
Ненадолго навсегда!
МАМИНА ДЕРЕВНЯ
Деревушка, деревенька, как же мне её найти?
Ни далёко, ни близенько не доехать, не дойти.
Нет отметины однако: ни погоста, ни креста…
Хоть бы взлаяла собака ради господа Христа…
Всюду согры и болота, череда да лебеда…
Пролезать кому охота, коли нет туда следа?
Но вглядишься: где деревья тёмно-серою волной,
Там почудится деревня, дом забытый и родной,
В этом доме половицы — пошевелишься — ворчат…
Хоть зайти воды напиться, там где часики молчат,
Подойти к дверям — откройте, мама, бабушка и дед! —
Тишина… Не беспокойте: здесь живым ответа нет.
На щеку слеза скатилась с облетевшего куста
И как малость, и как милость ради господа Христа…
ИЗ ДЕТСТВА
Ты опять в снегу явилась! Не девчонка — снежный ком!
Обметайся, сделай милость, да на печку кувырком.
А на печке, как на троне, там с уютной вышины
Подо мной, как на ладони, все события видны:
На углях пекут картошку, — уж готовая, кажись!
— Подставляй свою ладошку да смотри, не обожгись…
Не могу найти ответа, почему и отчего
Слаще той картошки нету, что из детства моего,
Да не взять ее рукою, возраст мой тому вина…
Счастье — что это такое? Детство, печка и зима!
|
ГРОЗА
Клубится неба полоса — крадётся тень,
По небу катится гроза — тускнеет день,
Уже в смятении леса — там мрак и страх,
Не слышны стали голоса залётных птах,
Дыханье холода — в висок. И вдруг — окрест
Разряды грома — и поток полил с небес!
С кустов срывается листва и здесь, и там
Природа в вихрях торжества — и «Аз воздам!»
И не жалея, не щадя, дробит! Крушит!
Стальными струнами дождя весь мир прошит!
Как будто что-то сорвалось, — сошло с оси, —
И сверху вниз, и вкривь и вкось по всей Руси!
БЛУДНЫЙ СЫН
Это я, Отец. Это я…
Ты пусти меня отогреться
Погляди – вот вся жизнь моя
Прямо в старость
Да через детство.
Некрасив я, плешив, убог,
Ноги стёрты и тело грязно,
Ты пусти меня на порог,
Хоть и всё во мне
Безобразно,
Я ослаб, я совсем один,
Исчерпал я себя до срока…
Я вернулся, твой блудный сын,
Одиноко мне…
Одиноко…
И прости ты меня, прости,
Что обидел тебя, оставил
Ты с ладони меня пусти
Прямо в небо —
Да в птичью стаю!
НА БАЛУ
О, как красив кавалергард Дантес!
Как грациозно движется в мазурке!
Средь местных неотёсанных повес
Подобен он фарфоровой фигурке…
— Уймись, Катрин! Не пялься на мужчин –
Не забывай, что ты — не в Полотняном…
Известная особа, Растопчин,
В монокль глядит в упорстве постоянном…
Украдкой наблюдай из-под ресниц
И будь скромна: веди себя достойно…
Да, Жорж изящен, строен, белолиц,
Но поведение его весьма фривольно…
За окнами дворца толпились волны,
Гранитные целуя берега,
И дни неслись водою невской полны,
Не отличая друга от врага.
А между тем уже сложились части
Мозаики, что зрела в небесах:
Уже француз, опасной «белой масти»
Ликует, с искрой бешеной в глазах…
А бал шумит, мелькают аксельбанты,
Вертятся фалды, перья, веера…
И антраша выкидывают франты,
И карточная мечется игра,
Летит волна по залу вихревая
И затихает… Кто же там в углу? —
Какая сцена жуткая, немая —
Дантес… Поэт… Перчатка на полу…
И шёпоток по залу: «Пасквиль… пасквиль…
Геккерн… Идалия… А вот и Натали —
Красивое лицо подобно маске
И беспечально кротко — c’est la vie …
И ветер! Ветер носится и свищет:
Уж двести лет кружит вокруг земли
Как будто потерял кого и ищет:
Дантес и Пушкин… Пушкин… Натали…
ПО ДОРОГЕ В СВЯТЫЕ ГОРЫ
— Что там? Что там на дороге?
Не видать в метели зыбкой,
Кто маячит за кибиткой?
То ли сани, то ли дроги?
С высоты шальные мысли
Снегом сыплются за ворот —
На дороге друг иль ворог?
Наверху, в ветвях, не рысь ли?
— Эй, кого везёшь, служивый?
— Прах российского пиита!
На дуэли пал, ретивый…
Ишь, слуга его, Никита,
Седину к холодным доскам,
Знать, навеки приморозил —
Днём и ночью точит слёзы,
Да свечу мусолит с воском.
Почитай, все дни и ночи
Он над гробом причитает…
Чуешь? Вот опять бормочет,
С крышки снег полой сметает:
«Ох, не надо бы… Не надо
Торопиться к Чёрной речке,
Постоял бы на крылечке
Да не вышел за ограду.
Ну, подумаешь, бумагу
Кто-то сдуру накалякал…
Прочитал бы да поплакал,
Но от дома — ни полшагу.
Да и вовсе век не знать бы
Ни Натальи, ни француза.
Не влетела б пуля в пузо,
Коли не было бы свадьбы…
Почему меня оставил
Горемыкой жить на свете?
Лучше бы Господь избавил —
Взял к тебе, мой ясный свете…
Всем нам ведомо – от смерти
Невозвратная дорога…
Всё едино! Всё от Бога
Во вселенской круговерти… «
Вот уже исчезли сани,
Торопясь в Святые горы,
Где открыты все затворы
В нужный час без опозданий,
В вихре снега, в мир рассвета,
Прямо к звёздам негасимым…
Колокольчиком незримым
Вздрогнет целая планета!
В МИХАЙЛОВСКОМ
Свеча горела, он писал
И на полях рукой небрежной
Чертил знакомый профиль нежный
И чью-то ножку рисовал.
О, вдохновения полёт —
Душа вспорхнёт,
И вдруг случайно
Соприкоснётся с звёздной тайной
И лира дивно воспоёт:
— Я помню чудное мгновенье… —
Самозабвенно пишет он,
Охвачен радостным волненьем,
В воспоминанья погружен,
И рифмой чтобы пересилить
Изгнанья черную черту,
Вместить любовь и красоту,
И шелест трав, и воздух синий,
И дуб зелёный на бугре,
И предсказание кукушки,
И тёмный локон на подушке,
И поцелуи на заре.
А предрассветная пора
Встаёт беспечна и туманна…
Взлёт лебединого пера
И он напишет имя – Анна!
БОЖЬЯ ЗВЕЗДА
Гляди, как вьётся снег веретеном –
Не выйти за порог в такую пору…
Шагнёшь, а сверху свалится за ворот,
Да не комочком — целым валуном…
Растает и водицею живой
Сползёт с воротника — да под рубаху…
А тьма вокруг — с ума сойдёшь от страху,
Когда со всех сторон несётся вой!
Глянь, вспыхивают яркие огни,
Из-за кустов то тут, то там мелькая…
За хутором здесь бродит волчья стая,
Да вот и след их поперёк лыжни!
Такая здесь дремучая тайга…
Такая глухомань среди державы…
Ни зависти, ни спеси, ни врага —
Здесь все равны, все правы и неправы…
Семь километров… Ну же! Потерпи…
Уже видны огни, село. И — школа!..
Пускай благословит твои пути
Небесный старец с именем Никола…
А под ногой раскинется пластом
Страна болот, лесов и бездорожья,
На небесах звезда сияет Божья,
Где мама на погосте под крестом.
СТАРАЯ ПЛАСТИНКА
Дай-ка я тихонько сдую
С диска мелкие пылинки,
Пошепчу и поколдую —
Пусть, как раньше, по старинке,
Заскользит игла по кругу,
Песней давней обернётся,
Жеребёночком по лугу
Побежит и не споткнётся…
Посмотри: уже «Девчата»
Приютились на афише,
Ветерок семидесятых
Пробирается по крыше —
Белым яблоневым цветом
В памяти моей кружится
И любимые тем летом
Возникают звуки, лица…
Тихо кружится пластинка,
И глаза, как будто перцем…
По щеке сползает льдинка…
Всё равно: спасибо, сердце,
За любовь и за разлуку,
Юности былой порывы,
И за раны, и за муку,
И за то, что все мы живы…
И хотя залётный ветер
Тормошит иные флаги,
Мы еще на белом свете
Понаделаем зигзаги
По дорогам и по лугу
И по травам, как из шёлка —
Лишь бы бегала по кругу,
По пластиночке иголка!
ПРИВИЛЕГИИ ЦАРЕЙ
О, эти «привилегии царей» —
Корона, власть, предательство и плаха:
Алеет кровью царская рубаха,
А уж другой властитель у дверей.
А как стремился он туда попасть —
Вперёд, наверх, к блистательному трону!
Надвинув вожделенную корону,
Познать неограниченную власть!
И снова повторится этот круг:
Корона, власть, предательство и плаха,
И кровью напоённая рубаха,
И на груди скрещенье мёртвых рук.
А времена торопятся в века
Сминая человеческие судьбы,
Народной кровью полнится река,
Где тонут и правители, и судьи,
И бесконечна эта круговерть
Войны безумной — топора и плахи.
Из каждого прицела смотрит смерть
На белые крахмальные рубахи.
|
