*  *  *

Рождённый в феврале, когда метели
За окнами, как плакальщицы, пели,
И белой оборачивались мглой,
Я слышал звук единственной свирели,
Потерянно летящий над землёй.

Он был, как мне позднее объяснили,
Не к месту, не ко времени; но были
В нём дивно согласованы тогда
Дыхание звезды и лунной пыли
С мерцанием берёзы у пруда.

Он был, как я позднее догадался,
Изгнанником, который расставался
Навеки с поднебесной синевой;
Ещё звенел, ещё не затерялся
Над диким полем в жалобе глухой.

Он был отдохновением для слуха,
И, может быть, прекраснее всего,
Когда в глубинах творческого духа
Я узнавал гармонию его.

*  *  *

Невольно держишься за малость –
За воздуха глоток, за свой
Клочок пространства и судьбой
Благословенный миг, за жалость
Небес, простёртых над тобой.

И утешаешься, что нужен
Еще зачем-то на земле,
Когда песчинкой средь жемчужин –
Меж створок вечности, в тепле,
Хранишься в раковинной мгле.

*  *  *

Я оттуда, где речка Пскова
Ткёт туманов шелка над водою,
И луна — золотою скобою,
И в скобарских глазах – синева.

Где берёзы под звон тишины,
Подобрав осторожно подолы,
Словно в синие, вольные волны,
Входят робко в глубокие льны;

Где земля и доныне хранит
Голоса позабытых преданий
И на месте отчаянных браней –
Чей-то меч, и кольчугу, и щит.

Жаждал ворог не раз и не два
Из Черёхи, Псковы ли испити,
Но: «Не терпе обидиму быти» —
Летописец оставил слова.

Быть обиженным, — Боже, прости!
Потому-то мне до смерти дорог
Этот во поле храм и просёлок,
По которому к дому идти.

*  *  *

Меня ещё не было, нет,
И, может быть, вовсе не будет?
Пусть ждущий меня не осудит
За мой исчезающий свет.

Механика эта проста:
Держу я звезду на ладони,
Но с места не тронутся кони –
Отчаянны эти места.

Я сам слышал гибельный гул.
И сам, ни о чём не жалея,
Из огненных чаш Водолея
Смертельного яда глотнул.

Ну что ж вы, мои феврали,
Метельные белые кони,
Держу я звезду на ладони –
Дар неба для милой Земли.

Иного судьба не дала.
Спасительных слов мне не надо.
Над безднами рая и ада
Гореть и сгорать мне – дотла.

*  *  *

Только бы выдержать, выжить! И снова —
Выдержать, выжить!.. Откуда во мне
Это смятение духа и слова
На недоступной своей глубине?
Бьет из горящих провалов забвенья
Яростный мир — на крови, на слезах.
Как сотворенье… и как откровенье…
Дым… пепелище… надежда и страх…

Путник, идущий по хлябям небесным.
Призраком зыбким — в рассветную рань,
В скорби пустых деревень — бестелесным
И перехвачена горем гортань.

Горе земное! Глаза — и пригорок:
Холмик — и крест деревянный над ним.
Горек глагол был и воздух был горек.
Это былое. Осталось былым.

Душу в каком настоящем сгубили,
Где научились не верить слезам?
Угли мои до сих пор не остыли.
Только бы выдержать, больно глазам!

*  *  *

Зима сама себя не узнаёт,
Не помнит – и в растерянности плачет,
И снова накружи́т, и наметёт,
И всё сотрёт, и всё переиначит.

Земля опять пустынна и черна.
И, как душа, не видящая света,
Не понимает, в чём её вина,
И мучится, не находя ответа.

Кто же я, отзвук какого страданья,
И на каком говорю языке?
Ни у кого не ищу пониманья,
Путник — с горящей свечою в руке.

ВЕЩИЙ КОЛОКОЛ

Пожелай ты мне молча удачи –
За рекою скрестились мечи.
Опечаленный колокол плачет
В растревоженной душной ночи.
Ах, зачем он? Не надо, не надо!
Вещий колокол плачет навзрыд.
И луна, как святая лампада
Перед грешной иконой, горит.
Грешный мир! За туманной Псковою
Очумелые кони храпят,
И над красной горячею травою –
Чей-то болью измученный взгляд.
Пожелай мне удачи – навеки!
Молча в очи мои погляди
И мои воспаленные веки
Поцелуем своим остуди.
Мне пора! За рекою зарницы
И мечей иступленных ряды!..
Бьётся колокол бронзовой птицей
В черной клетке железной беды!
Да зачем он?! Не надо, не надо…
Горький дым над горящей рекой
Закрывает ночную лампаду…
Вещий колокол. Вечный покой

ДОВМОНТОВ МЕЧ

Близ границы не строй светлицы,-
Близ границы разор и плен…
Стрельниц каменных вереницы
Вдоль суровых и строгих стен.
Близ границы светлица – чудо.
Неподкупен ничем набат.
Грозен гнев вечевого гуда.
Острый меч – мне отец и брат.
Нерушимо русское слово.
И пощады враг не проси:
Меч мой княжий – святыня Пскова,
Псков – святыня самой Руси.

ЖДИТЕ НАС

              Светлой памяти брата Николая

Где-то есть на планете
Дом среди тишины.
Ждите нас на рассвете,
Мы вернуться должны.

Сколько всех нас, убитых!
Мы погибли в боях
На больших, знаменитых,
И на малых фронтах.

Жажду праведной мести
Оставляли живым,
Пропадали без вести –
И в могилах лежим.

Не сдаваясь на милость
Ни врагу, ни судьбе,
Знали: что б ни случилось,
Вы нас ждёте к себе.

Ждите нас на рассвете.
Мы неслышно придём,
Ваши вечные дети,
Вместе с утренним сном.

Спят и травы, и птицы…
Припадите к груди.
Нелегко нам смириться
С тем, что жизнь – позади.

Нет, не та – неземная –
В дни печальных торжеств,
А вот эта, простая,
Что мы видим окрест.

За неё мы в ответе
С той, последней войны.

Ждите нас на рассвете,
Мы вернуться должны.
Ждите нас… Ждите нас…

…И ТЫ НЕ ПРОСТИШЬ НИКОМУ НИЧЕГО?

…И ты не простишь никому ничего?
…Я помню, как в детстве, в сумятице мая,
Не зная ни имени, ни своего
Родимого дома, неверно ступая,
Прошла мимо нас, оглушённых навзрыд,
Каким-то беззвучным подобием крика,
Та старая женщина…
Память хранит
Безумную боль истончённого лика.
Война. Пепелище… И каждый в пути
Пред женщиной той опускал виновато
Глаза… И шептал кто-то тихо:
– Прости…
И мама молчала печально и свято.
И только лишь раз, у широкой реки,
Та странница в медленной мгле переправы
К бойцам обратилась, назвав их «сынки!»,
Просила им скорой победы – и славы.
Просила у ветра, у замерших трав,
У белых туманов, у жёлтых купав.
И далее шла, будто взяв на себя –
Одна – всю вину всей войны, и держала
Всю землю, весь мир, и любя, и скорбя.
…А месть никого ещё не возвышала.

*  *  *

Среди неверных звёзд я позабыл число,
И Слово разменял на мелкую монету,
И обратилось в прах святое ремесло
Пророчества, всегда присущее поэту.

О Господи, прости, я говорю о том,
Что мой язык давно и лжив, и непотребен.
А Муза со свечой стоит пред алтарем,
Колени преклонив, и слушает молебен.