Память

 

НЕЗАМЕНИМЫЙ ЧЕЛОВЕК
(17 июня 2019 года ушёл из жизни писатель Александр Бологов)

Они лежат теперь все вместе на кладбище в Орлецах. Первым стал сын, Антон Александрович Бологов (12.10.1966 – 12.12.2005). Второй невыносимый груз бытия раздавил Антонину Петровну Бологову, его «Тонечку» (25.08.1933 – 24.07.2018). А 19 июня вернулся к своим родным сам Александр Александрович Бологов (07.09.1932 – 17.06.2019).
Скорбная годовщина. Писателя и человека Александра Бологова больше нет. Нет уже целый год, но понимание этого факта даётся с трудом, если вообще такого рода понимание возможно.
Так незаметно и фатально уходят титаны. Люди, которые одним своим присутствием уже обозначали уровень и величину. Бологов был Бологовым и произнесение только одной этой фамилии всё вокруг упорядочивало и делало логичным. Земля прочно покоилась на своих трёх китах, а зиму уверенно сменяло лето.
Такими были Валерий Ганичев, Сергей Михалков…. Которым всегда всё было интересно, у которых всегда в глазах метались искорки жизни и любви. Писатели, писательские начальники, но всё это уже потом. Первичным всегда оставались открытость и искренность по отношению ко всему настоящему. Таким вот псковским Ганичевым, нашей общей совестью, был Александр Бологов.
Его личность невозможно охватить десятком самых даже очень правильных фраз. Он никогда не боялся говорить то, что думает, не боялся права на Поступок. Он не просто писал книги, которые звучали на всесоюзном и всероссийском уровне, он служил Слову.
Он был беспощаден и мягок, решителен и мудр. Он не был простачком, однако ухитрялся не врать и оставался честным даже в своих черновиках. Он был писателем даже тогда, когда не сидел за пишущей машинкой или листом бумаги.
Сложно сформулировать круг его дарований, той подлинной вселенной Бологова, в круговорот которой вольно или невольно однажды попадал каждый пишущей в Псковской области. Моряк (окончил школу юнг в 1949 году), учитель, прозаик (дебют в московском журнале «Юность»), боксёр, поэт, автор песен, музыкант, переводчик и прочая, и прочая.
Человек невероятно собранный, всегда умеющий держать удар. И он же соглашался на заре жизни, что в Союз писателей псковского верлибриста Алексея Маслова, возможно, стоило бы принять, что здесь писатели «поспешили».
Кстати, ждёт своего часа ещё множество диктофонных записей, которые остались после многочисленных встреч с Александром Александровичем. Которые часто могут повернуть личность писателя под совершенно непривычным нам углом.

Переводы с французского
В частности, цитируемый далее разговор состоялся 13 августа 2015 года. Ещё были живы все. И Антонина Петровна, супруга Александра Александровича, и он сам. Мы сидели на кухне квартиры Бологовых и говорили, говорили, а точнее, болтали, не придавая особого смысла содержанию. Нам просто были интересно друг с другом говорить.
По привычке я включил диктофон. Эта не очень-то хорошая привычка иногда реально приносит свои положительные плоды. Ведь в результате остались голоса, осталось эхо того общения…
Сейчас, видимо, пришло время опубликовать частички давнего разговора. Впервые опубликовать. Словно снова сесть за тот гостеприимный стол и услышать тех, кого очень хотелось бы услышать. Не в записи услышать, конечно, но хотя бы так…
Тогда мы уговорили Александра Александровича познакомить со своим переводом стихов с французского в большом томе эротической литературы. О книге ранее слышали, а вот крамольный перевод так увидеть и не доводилось. Антонина Петровна долго не соглашалась, она считала, что писателю Бологову такая сомнительная слава не нужна. Сейчас под натиском великолукских гостей дрогнула.
Т. Лапко: — А где эти стихи?
А. Канавщиков: — Правда, где?
Т. Лапко: — Подавайте их сюда!
А. Бологов: — Нет. Это, конечно… Да, Тоня, дай их сюда.
А. Бологова (недовольно): — Да ради Бога. Ты свой можешь прочитать перевод?
А. Бологов: — Сейчас. Всё вполне приличное. Вот (показывает картинку в книге обнажённой женщины с поднятыми руками). Начало XVIII века.
А. Бологова: — Так уж важно было обнажённую женщину с поднятыми руками показать!
А. Бологов: — Это очень сильно.
А. Бологова: — Саня, не развращай порядочных людей.
А. Бологов: — Наоборот. Всё естественно. Галантная сцена. У меня жена, вообще, как бы сказать…
А. Бологова: — Мусульманка.
А. Бологов: — Пуританка – это мало сказать. И, конечно, граф Мирабо во главе этого движения…
А. Бологова: — Движения? Безобразия!
А. Бологов: — То есть свободы, либертизма. (Листает книгу). А! Вот написано – «перевод Александра Бологова».
Т. Лапко: — Раз написано, надо читать. Слушаем!
А. Бологов прочитал тогда один текст. Фривольный, но без всякого непотребства. Звучал явно не Барков и не Шнур. Для примера приведу всего одно четверостишие, полный текст, возможно, тоже со временем увидит свет.
Для персидского шаха для каждой погоды
Или каждого нового времени года
Возводились дворцы для известных свиданий,
Где давались не только уроки лобзаний.
А. Бологов: — Ну ладно. Видите, как я деликатно переводил!
А. Бологова: — Единственный плюс твой, что ты всё-таки кончил.
А. Бологов: — В каком смысле кончил? У меня ведь ещё есть переводы.
А. Бологова: — Нет, не надо.
А. Канавщиков: — Это перевод из кого?
А. Бологов: — Это Мирабо.
А. Бологова: — Безобразие!…
Т. Лапко: — А где такую книжку приобрести можно?
А. Бологов: — 1000 рублей стоит. Мне вместо гонорара книгу одну пожаловали.
А. Бологова: — Я её сожгу!
А. Бологов: — Есть такие монахини. Она из монастыря!
А. Бологова: — Да. Ты знаешь что?! Ты не понимаешь основной мысли, что всё-таки должно оставаться где-то что-то тайным. То-то я не вижу эту книгу нигде, а ты её спрятал.
А. Бологов: — Вон она в шкафу. Никто не прячет.
А. Бологова: — Всё! Прощайся с ней.
А. Канавщиков: — В каком году книга вышла?
А. Бологов: — В 2013-м. Называется «Французская либертинская проза XVIII века».
Т. Лапко: — Кто издал?
А. Бологов: — Издавали в Москве. «Новое литературное обозрение».
А. Бологова: — Лучше покажи книгу, посвящённую Евгению Александровичу Маймину, а не эту безобразную!

«Сашке спасибо от всех нас»
Мы ещё немало посмеялось, но действительно сборник материалов к биографии педагога Е. А. Маймина тоже был пролистан тогда. Александр Александрович читал что-то и давал свои комментарии по поводу прочитанного. Иногда комментарий был больше чем собственно цитата.
Так он процитировал телеграмму Чернявской и Маймину:
— Сноска: «Телеграмма по поводу защиты докторской диссертации Маймина». Третья сноска: «Нина Георгиевна Чернявская преподавала в 50-е годы вместе с Евгением Александровичем Майминым в Ломоносовском мореходном училище.
«Дорогое круглое лицо! Ты теперь толстый и важный профессор, ты, наверное, растерявший уже половину жизненной излишней деликатности, наверное, неприлично как я к тебе обращаюсь, но потерпи, пожалуйста, это я, Нина Чернявская из Ломоносовки.
Женька, мы прочли книжку Сашки Бологова, товарищ курсант, ты же знаешь о ней и читал и мне хочется, чтобы ты сказал Сашке спасибо от всех нас, спасибо от всех нас живых, ещё бывших педагогов. Было у меня такое чувство, что кто-то схватил меня и мгновенно перенёс в тот период. Тот период, лет 20 назад, если в не молодость, то близко к молодости.
Я не люблю и не умею разбирать произведения с точки зрения языка и всего остального. Прочла же запоем. Много смеялась. Читаем мы все. Думаю, если бы он не был связан необходимостью иметь воспитательные моменты, он написал бы сильнее, Гришу преподнёс бы похлеще, но для меня и так хорошо.
Может, тебе интересно знать о нас, ещё живых. Я ещё работаю в мореходке в Стрельне, ещё ругаюсь с начальниками, написала учебник по дизелям (она преподавали дизеля – уточнение А. Бологова), Веретэ работает со мной (Арнольд Григорьевич Веретэ мог забыть и валенки, он забывал калоши. Хотя и маленький, но вполне хороший – это мои стихи, я читал про него, потому что он вечно калоши терял. Приходит и у нас спрашивает: вы калоши не видели? А вы не видели? Бологов, вы не видели калоши? Ну, полусапожки такие. Видели вы, видели. Вспоминайте!» — уточнение А. Бологова) переиздаёт свои учебники, анекдотов для общества поставляет всё меньше и меньше, он начальник заочного отделения.
Дальше последовал длинный рассказ о преподавателях мореходного училища… С фамилиями и комментариями. А потом А. А. Бологов снова цитировал:
— «Женька, ошибок много и запятые не на тех местах, но ты не бери в руки красный карандаш, как всегда правишь чужие рукописи.
А всё-таки Сашка хоть и ушёл на берег и стал бумагомарателем, а уже книжку издал первую. Материал для книг о море получает от моих друзей, от нас, жалеет ведь тихонько о море. Не знаю, какой он, а его однокашники – седые, толстые, среди них много старших механиков, которые ходят за границу на хороших судах. Я была там на юбилее, 20 лет училищу, и вы могли бы хоть телеграммку прислать.
Жму руку, круглое лицо и ещё раз спасибо Сашке! А он тоже толстый и седой? А бокс, а стихи, а проза?».
Это она меня Сашкой называет, а прошло уже 20 лет.
Т. Лапко: — Она вас помнит студентом, так и называет. Если бы сейчас встретились, по другому бы говорили.
А. Бологов: — Вот и все письма здесь. А я думал: зачем же Катя у меня эту фотографию берёт. Она не говорила. Я с ними встречался после этого. Евгений Александрович жил в Пскове и мы…
Он нас перетащил сюда по существу. Он порекомендовал Псков. Он приютил по существу. Из неродственных нам людей это он, конечно, самый родной. Он и Тонечку перенёс сюда, написал, что объявлен конкурс преподавателей немецкого языка. А ты уже работал в институте? В Мурманске?
А. Бологова: — Работала. И ректор никак не хотел меня отпускать, и последний у него довод был такой: «Вы знаете, сколько там преподаватели получают?». Спрашиваю: «Сколько?». Я в то время 230 рублей уже получала. Говорит: «105 рублей. На руки – 96 рублей». А я так посмотрела на него и сказала: «Живут же и там люди». И всё! Конечно, тяжёлый период был. За комнату, что мы снимали, нужно было 30 рублей заплатить. А Саша не работал тогда.
Первую квартиру получили в 1969 году. Она была двухкомнатная, очень хорошая. В пятиэтажке всё там махонькое, но это было такое счастье! До этого жили в студенческом общежитии вместе со студентами, и Антон у нас был…
Вечная память!
Ловишь себя на мысли, что это разговоры хочется снова переслушивать, словно возвращаясь в то время, когда все ещё были живы. Ну, или почти все…
Вечная тебе память, наш учитель, наш друг, дорогой наш Александр Александрович! Надеюсь, тебе хорошо там вместо с сыном и своей музой.
Нет и не бывает заменимых людей. Мы все незаменимы! Незаменимы не в какой-то части, а незаменимы до абсолюта. И чем более мы незаменимы, тем более мы все состоялось в этой жизни.

 

Андрей КАНАВЩИКОВ
Фото автора, Татьяны ЛАПКО