Владимир Иванович Винк
(14.07.1933-18.09.2023)
Родился 14 июля 1933 года в деревне Семёновка Локнянского района Псковской области. Среднюю школу закончил за девять лет. Во время учёбы в летние каникулы работал в колхозе. Очень любил читать. К сожалению, времени для этого не было: надо было работать, работать и работать. Этот период жизни описан в повести «Белая гипотенуза».
Поступил в Ленинградский сельскохозяйственный техникум. После года учёбы три года и месяц служил в армии: зенитная артиллерия, город Горький, сержант, командир отделения связи.
Демобилизовавшись, закончил техникум и начал работать в мелиоративной станции (Локнянский район): помощник бригадира тракторной бригады, бригадир, начальник участка. Во время работы в мелиоративной станции закончил факультет журналистики заочного двухгодичного Народного университета. Был когда-то такой в Москве.
Из мелиоративной станции – в райком партии: инструктор, секретарь парткома колхоза «Рабочий путь». В 1965 году пригласили в районную газету «Восход». Оттуда послали в Ленинградскую Высшую партийную школу, факультет журналистики. Во время учёбы в ней подготовил курсовую работу «Зарождение и становление печати в Великих Луках». После учёбы работал редактором районной газеты в Плюссе, потом снова локнянская газета и наконец «Великолукская правда».
За работу в газетах награждён Почётной грамотой Государственного Комитета Совета Министров РСФСР по делам издательств, полиграфии и книжной торговли, двумя Почётными дипломами журнала «Журналист», серебряной медалью ВДНХ, знаком «Отличник печати», медалями «Маршал Советского Союза Жуков» и «Честь и польза» международного благотворительного фонда «Меценаты столетия».
Первая подборка стихов была опубликована в локнянской газете в 1959 году. Однако от стихов вскоре отошёл. Первая книга прозы «Дуэль» увидела свет в 1994 году. Затем были «Белая гипотенуза», «Конец фон Засса», «А зачем козе гармонь», «История далёкая и близкая», «Полёт Маруська на планету Ку-ку», «Победители», «Повести», «Искры и осколки любви», «Ностальгия по жар-птице», брошюра «80 лет «Великолукской правде». Публиковался в журналах «Север», «Русская провинция», в сборнике «Скобари», газетах.
Член Союза писателей России с 1998 года.
Матрёна на приёме у врача
(Отрывок из повести «В стороне от асфальта», книга «Дуэль», 1994 г.)
С остановками Матрёна вот уже и на Сидорову гору поднялась. И внизу, как в котле, увидела Раньково. Это поселение одни называли деревней, другие местечком. Большой старинный одноэтажный дом, две избёнки и несколько сараев, вокруг вековые ели и такие же липы – вот и всё Раньково. Когда-то здесь была барская усадьба. В советское время тут разместили участковую больницу. Главврачом в ней бессменно работал Фокич. Когда деревни вокруг Ранькова обезлюдели и в этот край пришло запустение, участковую больницу преобразовали в медпункт. После Фокича им заведовали девчонки из медучилища. Держались они здесь недолго: одни выходили замуж на сторону и уезжали, другие так сбегали. Последняя, Римка, в прошлом году лыжи навострила. Пришла к председателю сельсовета и без всяких яких заявила:
– Я хочу, чтобы у меня дети были. А у вас, кроме стариков и медведей, никого больше нет.
Положила ключи на стол – и поминай как звали.
Каждый раз, когда очередная девица покидала Раньково, председатель сельсовета приходил к Фокичу и слёзно кланялся в ноги, умоляя «временно» поработать. Фокич не капризничал, не строил из себя кого-то, а надевал белый халат и шёл пользовать больных, в основных старушек и старичков, которым ещё было в силу подняться на Сидорову гору и спуститься с неё.
Так Фокич дожил до 86 лет.
К нему и шла Матрёна.
В валенках и полушубке, накинутом на белый халат, Фокич сидел у топящейся чугунки и грел руки, ловя пальцами тёплый воздух. Кроме него в медпункте никого не было. Ответив на Матрёнино «Здрасьте», он медленно поднялся, придерживая обеими руками полушубок, и так же медленно прошаркал к столу. Хотя в медпункте было прохладно, Фокич снял полушубок, повесил его на спинку стула, тяжело сел.
Матрёна, расширив поблёкшие глаза и сведя губы в некрасивую гримасу, с большим любопытством смотрела на Фокича и находила, что он здорово сдал. Правда, она давно его не видела, но сдал Фокич, сдал: спина коромыслом, седина белее снега, хотя по-прежнему гривастый, под глазами морщинистые мешки, двойной подбородок, который даже при слабом движении трясётся, как плохо застывший студень.
Фокич надел очки в простенькой оправе, по служебному посмотрел на Матрёну:
– Откуда, фамилие?
«Ишь, забыл, откедова я и фамилие моё забыл», — обиделась в душе Матрёна, но вслух сказала:
– Из Михальков я, Васютина… Матрёна Васютина… Неужто забыл?
Фокич сначала посмотрел на Матрёну поверх очков, спустившихся на самый кончик его вальяжного носа, потом двинул их вверх, и на какое-то время остановил взгляд на лице посетительницы: морщинистый об, скукожившиеся от мороза щёки, вздрагивающие губы – не оживили его память, и он начал копаться в длинном узком ящичке, в котором размещались карточки больниых. Фокич плевал на пальцы и приговаривал:
– Из Михальков… Васютина… Матрёна…
– Яна самая, касатик, яна самая.
Пройдя ящичек дважды, он чертыхнулся:
– Вот чёрт, не найти карточку. Выбросила её Римка, что ли?.. Давно была на приёме?
– Давно, батюш, давно, — поторопилась с ответом Матрёна.
– Придётся новую заводить.
Фокич пошаркал к шкафчику в углу. Когда возвращался с белым листком, Матрёна спросила:
– Раздеваться, али нет?
Он удивлённо поднял белые брови-опахала:
– Это ещё к чему, бабка?
Матрёна в душе съязвила: «Сдал, дохтур, сдал. Был Фокич, да весь вышел», а вслух ляпнула:
– А раньше раздевал…
Ах, Матрёна, Матрёна! Уж больно ты языкаста и злопамятна. Ну, зачем же корить-попрекать человека далёким прошлым?
А было вот что: девушек и молодых женщин раньше Фокич заставлял раздеваться до пояса и только тогда осматривал их и ставил диагноз. Голова болит – раздевайся до пояса, ухо колет – то же самое, палец раздувало – всё равно оголяйся.
О пальце-то Матрёна и вспомнила, рассматривая колыхающийся подбородок Фокича. Было когда-то и ей шестнадцать. Жала она рожь серпом и отхватила кончик мизинца. И босоногой ласточкой в Раньково полетела. Вот тогда Фокич и сказал ей впервые: «Раздевайся до пояса». У Матрёны от вида крови и быстрого бега голова кругом шла. А когда услышала эти слова, совсем обмерла. Но никуда не денешься – правило у Фокича такое. Не сделал он исключения и для молоденькой и стыдливой Матрёны, и ей пришлось раздеваться… Потом к этому стриптизу она привыкла. А теперь – надо же! Не предлагает раздеваться.
Заполнив новую карточку и пропустив мимо ушей язвительный выпад Матрёны, Фокич спросил:
– На что жалуешься?
– Чаво? – встрепенулась задумавшаяся Матрёна.
– На что, спрашиваю, жалуешься?
– А-а, дык, энто – поясница у мене… Обручем схватило… Как бочку. Спать не даёть, и ходить ровно ня можно.
– Так-так, понятно. Горчичников пропишем…
– А и где же я энти горчичники возьму, касатик?
– Верно, — согласился Фокич, — с горчичниками у нас трудновато, а точнее – вообще их нет. Пропишу я тебе, бабка, мазь. Какая-то тут завалялась у меня. Укольчик бы не мешало, так колоть нечем – ни одного шприца гожего не осталось. Да и не будешь же ты ко мне ходить каждый день.
– Ня буду, касатик, ня буду – силов таких у мене нетути.
– Вот я и говорю. Помажешь этой мазью, в баньке попаришься… Дед пусть массаж тебе делает…
– Чаво, чаво? – подалась вперёд Матрёна.
– Массаж, говорю! Ну, поясницу пусть крепче трёт. Дед у тебя есть?
– Есть, касатик, есть, — вспомнила Матрёна о главной цели своего похода в Раньково.
– Ну, и хорошо. Ещё на что жалуешься?
– А ещё – тово.
– Что – «тово»?
Матрёна какое-то время колебалась: говорить или нет.
– Энтово ищо.
– Говори точнее: «тово» или «энтово»?
– И тово и энтово.
– Вот что, бабка, ты не путай меня: «тово» и «энтово» одновременно не бывает.
– У табе можить и не бываеть, а у мене бываеть… Дед хотить Маньку на какую-то Валюту обменять…
Матрёна оглянулась на дверь, подалась через стол к доктору и перешла на шёпот:
– Ён хотить с энтой Валютой за границу уехать.
Фокич распрямился, подозрительно уставился на Матрёну:
– Температуришь, бабка, что ли? Температура у тебя есть?
– Обижаешь, касатик. Вон, глянь-ко, — и Матрёна выдохнула слабое облачко тёплого воздуха. – И руки исчо тёплые, токмо лихо болять.
Фокич тыльной стороной ладони дотронулся до лба словоохотливой посетительницы:
– Температура, кажется, нормальная… Говоришь, хочет Маньку продать?
– Да, касатик.
– Вот, гад! – зло бросил ручку на стол «касатик». – Родную дочь хочет продать…
– Не, не! – в спешке перекрестилась Матрёна. – Манька – это коза наша.
– Тьфу ты, господи! Бабка, ты совсем мне голову заморочила… Значит, говоришь, дел за границу хочет драпануть?
– Да, касатик. Кажись, помышляеть. Остановить надоть яво.
– Остановим, — протянул Фокич руку к ящичку с лекарствами, поняв, что за словом «валюта» скрывается не женщина, а иностранные деньги, и вынул из него пузырёк с белым порошком. – Подсыпь ему в какое-нибудь питьё, да побольше.
– Помогеть?
– «Помогеть». Дальше отхожего места не уйдёт, если до него успеет добежать.
Поднявшись на Сидорову гору, Матрёна долго смотрела на Раньково. Отдышавшись, трижды перекрестилась, сказала: «Помоги тебе Господи», имея в виду Фокича. Положила левую руку на поясницу и двинулась в Михальки.
За три дня до Нового года в Михальки пожаловала почтальонка, которая последний раз была здесь две недели назад. Приехала она на коне, запряжённом в дровни. Пров, возвращавшийся из отхожего места (зелье Фокича, которым Матрёна втихомолку потчевала его уже несколько дней, действовало безотказно), подойдя к саням, радостно воскликнул:
– Сколько лет, сколько зим! Давненько не заглядывала ты в наши края.
Почтальонка, бойкая в разговоре и развязная в манерах, затараторила:
– Ничего не случилось. Молите Бога, что хотя так навещаю.
Не дождавшись приглашения, она потопала к крыльцу, отряхивая на ходу снег с полушубка. Пров устремился было за нею, но вдруг остановился и посмотрел на угол сарая, раздумывая, сейчас сходить или бежать, когда припрёт. Потоптался минуту, досадливо махнул рукой и поднялся на крыльцо.
Суд на планете Ку-Ку
(Отрывок из книги «Полёт Маруськи на планету Ку-Ку», 2002 г.)
В верхнем ряду по центру зала стоял седовласый красавец…
– Это Агус, — шепнул Маруське Грей, — Верховный судья нашей Цивилизации.
Агус повернулся к Маруське, с изящностью искусного оратора заговорил:
– Уважаемая Мария Заева, именуемая у нас Великолепной. Ты первая представительницы Земли на нашей планете. Мы искренне приветствуем тебя и благодарим за согласие быть свидетелем на этом процессе. Я – Верховный судья Цивилизации Ку-Ку Агус. Мне двести пятьдесят лет, сто пятьдесят из них нахожусь в этой должности.
Когда Маруська услышала эти цифры, на неё нашло умственное затмение. Заметив это, Грей привёл её в чувство, и они продолжила слушать Верховного:
– Рядом со мной находятся мои коллеги: справа Андида, слева Тонада…
Маруська тотчас в душе возмутилась, что рядом с красивым величавым старцем стояли пигалицы чуть ли не в треть его роста. Да, они стройны, красивы, может быть, даже очень умны, но… коротышки.
Представили Главного обвинителя Карата со свитой человек в двадцать. Все они поднялись и галантно поклонились Заевой.
Поприветствовав Маруську ещё раз, Агус сказал ей:
– Грей познакомит тебя с перечнем обвинений, которые предъявляются обвиняемым. Можешь выдвигать свои. Твоё поведение на этом процессе не ограничивается нормами или правилами какого-либо протокола. Успехов тебе на благо своей Родины и народа.
Список обвинений, которые Вселенский суд намеревался предъявить российским властителям, показался Заевой очень коротким, и она вопросительно посмотрела на Грея:
– Мне кажется, что здесь перечислена лишь толика того, что они натворили со страной и народом.
Грей согласно кивнул головой:
– В список внесены лишь проблемные темы, по каждой можно задать дополнительные вопросы без ограничений.
– Тогда другое дело, — успокоилась Маруська и тут же помрачнела.
– Тебя что-то тревожит? – спросил Грей.
– Да. Подобного процесса над землянами не было… и я… я искренне признаюсь, что боюсь за свою жизнь. Подумай, кто они, и кто – я?
– Бояться тебе никого не надо. В обиду мы тебя не дадим. А насчёт процесса… Был на Земле очень важный процесс… Нюрнбергский. Правда, на нём судили тех, кто принёс неисчислимые беды народам других стран, а здесь… Думаю, не тебе объяснять разницу.
Взгляд Маруськи искал землян, соотечественников. И когда нашёл, она даже обрадовалась – всё-таки свои же. Однако сразу же мелькнула мысль: «А чему радоваться? Ни от кого их них я не видела добра». Сначала её взгляд «зацепился» за физиономию Гайдара. Видимо, потому, что он сидел с краю. На Земле она звала его Пузырём, и плевалась, как верблюд, когда он, прищурив глазки, плотоядно причмокивал в телевизоре, не желая слюны на свои демагогические рассуждения, поучая всех, как надо вести экономику страны.
Маруськины мысли ударом молотка по медному диску прервал Верховный судья Агус. Куковяне, присутствовавшие в зале, дружно встали. Нехотя стали подниматься и некоторые земляне. Поёрзали, поморщились, словно их уличили в чём-то неприличном, Гайдар и Черномырдин. Но не встали. Ельцин, лицо которого изображало удивлённо-туповатое непонимание происходящего, вообще не пошевелился. Полуподнявшийся Кравчук, взглянув на него, плавно опустил своё мягкое суверенное место в кресло.
Такое поведение некоторых землян означало неуважение к Высшему суду планеты Ку-Ку, однако Агус не придал этому значения и твёрдо произнёс:
– Вселенский судебный процесс, который проводит самая Развитая цивилизация, объявляю открытым. Вы заранее были ознакомлены с обвинениями, предъявленными вам, с составом суда, обвинением и свидетелем. От защиты вы все отказались, мотивируя это тем, что не признаёте наш суд и не считаете себя виновными…
– Мы и сейчас придерживаемся такого мнения, — перебил Верховного бывший премьер Кириенко и манерно повертел маленькой круглой головкой.
«Ну, Говорунок, — молча съязвила Маруська, — ты и тут не даёшь покоя своему языку. Ужо я тебе задам».
– А я не согласен с господином Кириенко, — блеснул стёклами очков Горбачёв, — я, например, с большим интересом поучаствую в этом театральном шоу.
– Во, во! – оживился Ельцин. – Ты, понимашь, у нас заядлый театрал. Страной руководил, как кружком художественной самодеятельности…
– А ты вообще не руководил, — повернулся Горбачёв к Ельцину и, втянув щёки, пронзительно посмотрел на него.
Завязавшуюся перебранку погасил Агус, дважды ударив по диску. В его голосе появилось раздражение:
– Господа земляне, успокойтесь! В ходе процесса вам будет позволено вести самые оживлённые дискуссии, а пока прошу выслушать меня. Я – Верховный судья Цивилизации Ку-Ку Агус…
Кроме себя, он представил Андиду и Тонаду, Главного обвинителя Карата с его помощниками. Наступила очередь представления Маруськи, как свидетеля. Её заштормило уже заранее: бросало то в жар, то в холод. Агус торжественно произнёс:
– Свидетелем на процессе выступает представительница планеты Земля, гражданка России Мария Заева, именуемая у нас Великолепной.
Маруська поднялась, словно по армейской команде, и даже руки вытянула по швам. Грей слегка толкнул её коленом, после чего она раскланялась на три стороны и, разрумяненная под утреннюю зарю, с облегчением плюхнулась на своё место. А Верховный судья тем временем подробно излагал её биографию, не забыв упомянуть и о том, что в связи с большой безработицей в России, Заева в последнее время занимается самогоноварением. Это сообщение заинтересовало Черномырдина. Надув щёки, он забубнил:
– И-и, о-о, кто она такая, или я не расслышал?
Агус обратился к Грею, усилиями которого земляне были доставлены на планету Ку-Ку:
– Он, что – не русский? Если так, то нужен переводчик.
– Ваша честь, он русский. Просто у него такой словарный запас.
– Жаль. Нам трудно будет разговаривать с этим господином.
– Я, и-и, спрашиваю, кто она такая, — не унимался Черномырдин.
Приподнял голову Горбачёв, стараясь смотреть поверх очков и давая этим понять, что сейчас он вступит в разговор.
– Вспомнил! – с детской радостью произнёс Горбачёв. – Я вспомнил её. Во время последнего партсъезда в перерыве она подходила ко мне и мы с нею любезно поговорили. Вернее, крепко поговорили.
– Слыхали? – завертел головой Ельцин. – Наконец-то признался, что тоже закладывал за воротник, вишь, с самогонщицей дружбу водил. А все СМИ, понимашь, нам лапшу вешали, шта-а Генсек, кроме парного молока ничего не пил.
Земляне с осуждением уставились на Горбачёва.
– Тут, господа, проблема встаёт более серьёзная, — зачмокал Гайдар, — выходящая за рамки юмора и мелких нападок друг на друга. Против нас, я не побоюсь этого слова – сливок российского общества, собирается свидетельствовать бывшая ткачиха, а ныне вообще самогонщица. Как вам это нравится, господа?
И так шлёпнул губами, что Маруська состроила брезгливую гримасу. Вопрос Гайдара в рядах землян вызвал солидарное оживление. И только Горбачёв остался спокоен. Проведя ладонью по тёмной метке, он саркастически улыбнулся:
– Кажется, процесс пошёл.
Агус объявил:
– Слово предоставляется Главному обвинителю Карату.
– Я готов, Ваша честь. К разговору приглашается господин Горбачёв.
Агус обратился к Заевой:
– Великолепная, ты подтверждаешь личность этого господина?
– Да, Ваша честь. Это действительно Горбачёв Михаил Сергеевич. Только раньше он звался не господином, а товарищем.
– Благодарю, Великолепная. Продолжай, чтимый Карат.
Бросив несколько коротких взглядов на Михаила Сергеевича, которых было достаточно для того, чтобы тот почувствовал себя неуютно, Карат начал свою речь:
– Господин Горбачёв обвиняется в том, что, будучи Генсеком, а потом и Президентом Великой страны, он вольно или невольно способствовал её развалу…
– Чушь какая-то! – возмутился Горбачёв и долго не мог совладать с собой. Ельцин в это время демонстративно похлопал в ладоши. – Я провёл референдум по сохранению Союза, подготовил новый договор… и меня обвиняют в развале страны…
Агус прервал Горбачёва:
– Господа земляне, если вы и дальше будете вести себя так, то процесс может затянуться настолько, что вы уже никогда не окажетесь на своей планете. Слушаем Главного обвинителя.
– Благодарю, Ваша честь. Горбачёву надо отдать должное, что он начал перестройку, и ею всколыхнул не только свою страну, но и весь мир. Однако, когда всё пришло в движение, он вдруг обнаружил, что не знает, что делать дальше, куда вести массы, поверившие в него. Перестройка с грохотом провалилась. Во время распада СССР он проявил такие трусость и безволие, которые несовместимы не только с занимаемыми им постами, но и с его принадлежностью к мужскому роду.
Карат вменял в вину Горбачёву межнациональные конфликты, потоки беженцев, крах экономики, нищенство миллионов людей… Слушая главного обвинителя, Заева вспомнила свою свекровь, окрестившую Михаила Сергеевича Юдой – так она произносила слово Иуда…
– Ваша честь, я закончил, — произнёс Карат и сел.
– Как закончил?! – недовольно выпалила Маруська, которой показалось, что Горбачёв легко отделался и на него надо продолжать катить бочку.
– Так и закончил, — спокойно сказал Грей. – Уверяю тебя, ему ещё будет жарко, может, жарче, чем живому угрю на раскаленной сковороде.
Какими-то листами пошевелила Андида и, подняв голову, обрамлённую красивыми каштановыми волосами, обратилась к Михаилу Сергеевичу:
– Господин Горбачёв, в 1999 году словацкая газета «Узвит» опубликовала твою речь на семинаре в Американском университете в Турции. В ней ты сказал: «Целью моей жизни было уничтожение коммунизма». Это правда?
Горбачёв втянул шею в плечи, глаза его заметались, стараясь где-нибудь спрятаться, весь он был похож на человека, уличённого в чём-то нехорошем. Однако он быстро организовался и с наигранной развязностью заговорил:
– Ну, знаете, газеты всякое могут понаписать. Но в данном случае написано верно.
– Если это так, — в голосе Агуса появились нотки недовольства, — то твоё признание и поведение, господин Горбачёв, можно назвать иудиным…
– А он и есть Юда! – выкрикнула Маруська. – Моя свекровь тоже так говорит, а она, Ваша честь, врать не любит.
Агус выдержал вынужденную паузу, продолжил:
– А тебя двуликим Янусом. Ведь ты, выходит, будучи Генеральным секретарём Коммунистической партии, целью своей жизни ставил уничтожение коммунизма.
– Я не согласен с такими оценками, Ваша честь, я боролся с диктатурой над людьми. Меня полностью поддерживала моя жена…
– Значит, партией и страной вы вдвоём с женой руководили…
– Ну, зачем так прямолинейно? Для достижения своей цели я использовал своё положение в партии и стране. Именно поэтому моя жена всё время подталкивала меня к тому, чтобы я занимал всё более и более высокие посты.
В рядах землян наступило глухое затишье. Вытянув шеи, они с удивлением уставились на бывшего Генсека, нетерпеливо ожидая услышать его очередное откровение.
– Господин Горбачёв, когда ты понял, что можешь добиться свой цели? – задала вопрос Тонада, женщина с точёным личиком, большими чёрными глазами и соблазнительно пухлой нижней губкой.
– Когда, когда… — Горбачёв, пожалуй, не отвечал на вопрос, а рассуждал. – Когда лично познакомился с руководителями западных стран.
– И что ты предпринял, чтобы осуществить намеченное? – наступала Тонада.
Горбачёв посмотрел в одну сторону, в другую, нервно передёрнул плечами, всем своим видом давая понять, что этот вопрос ему не нравится, и не спешил отвечать. Тонада напомнила о себе:
– Мне повторить вопрос?
– Не надо, — раздражённо произнёс Горбачёв, — у меня хорошая память… Я заменил всё руководство КПСС и СССР, а также руководство соцстран. Мне хорошо помогли Яковлев и Шеварднадзе. Их заслуги в общем нашем деле просто неоценимы.
– Как сказать, — недобро посмотрел Агус на Горбачёва. – У народа есть свои оценки вашего «труда». Тебя многие называют Иудой, Яковлева – серым кардиналом, а на Шеварднадзе было столько покушений, что на пальцах одной руки их, пожалуй, и не сосчитаешь… Кстати, почему Шеварднадзе теперь никогда не улыбается? В бытность членом Политбюро его улыбка не экране телевизора появлялась раньше, чем лицо. А теперь он такой мрачный, будто у него всё время болят зубы.
– Насчёт улыбки, Ваша честь, надо спросить самого Шеварднадзе. Может, грузинский виноград стал горше.
Андида и Тонада наклонились к Верховному. Можно было предположить, что судьи совещаются. Вероятно, так и было, поскольку Агус снова заговорил с Горбачёвым:
– В короткой беседе мы выяснили, что ты, господин Горбачёв, в России был первым руководителем, кто добровольно отказался от власти и бросил в трудное время на произвол судьбы огромную страну и свой народ.
– Ваша честь, позволь с тобой не согласиться. А царь Николай Второй? Уважаемые судьи, я вижу, вы не совсем хорошо знаете историю нашей страны. Он тоже добровольно отрёкся от престола, и его, смею вам доложить, церковь недавно произвела в святые.
Впервые с начала процессе Верховный судья улыбнулся, и то очень скупо. Горбачёв же после ссылки на последнего российского монарха воспрял духом и, приоткрыв рот, победоносно смотрел на Агуса, отреагировавшего тотчас:
– Твоя аналогия неуместна. Николая Второго заставили отречься от престола. И сделали это его же сподвижники. Второе – на момент отречения он не владел ситуацией в стране и не имел таких сил, которые могли бы изменить её в его пользу… Вопрос на засыпку: кто, по-твоему, сделал революцию в 1917 году?
– Обижаешь, Ваша честь. Это вопрос для первоклассника. Правда, не теперешнего. Конечно же, Ленин.
– А вот и не Ленин. Он лишь умно воспользовался ситуацией, которую создал в стране Николай Второй. Поэтому навряд ли он чувствует себя на том свете святым… У тебя же в руках была мощь Великой державы, но ты ею не воспользовался.
– И всё-таки я не считаю себя главным виновником развала Союза. Это они! – обернувшись и показывая пальцем на Ельцина, Кравчука и Шушкевича, зло выкрикнул Горбачёв.
Во второй день процесса на первом плане разместились Ельцин, Кравчук и Шушкевич. Агус обратился к Заевой с просьбой подтвердить их личности и, когда она это сделала, предоставил слово Карату.
– Я не имею права, — сказал он, — навязывать своё мнение суду, но, как Главный обвинитель, считаю господ Ельцина, Кравчука и Шушкевича основными виновниками развала Советского Союза. Именно они в декабре 1991 года, будучи руководителями трёх союзных республик, не поставив в известность президента страны Горбачёва, подписали Беловежское соглашение о ликвидации СССР и создании СНГ. Хотя 17 марта того же года на референдуме 76 процентов его участников проголосовало за сохранение Союза.
Поднялась Маруська, хотя по протоколу ведения заседания задавать вопросы и делать реплики она могла и сидя:
– Чтимый Карат, жители нового образования СНГ это название расшифровывают так – Союз Неумных Господ.
Горбачёв поддержал её громкими хлопками. Ельцин, приняв недовольный вид, возмутился:
– Ваша честь, прошу, понимашь, оградить нас от оскорблений этой дамочки.
Маруська озорно показала ему язык. Грей улыбнулся, но не сделал ей замечания. Агус попросил:
– Продолжай, чтимый Карат.
Главный обвинитель снова уставился в свои записи:
– Кроме развала страны, на счёт этих господ следует записать расход тех огромных средств, которые были затрачены на проведение референдума. Они проигнорировали волю народа, следовательно, можно считать, что эти средства они у него украли. Третье. При определении их виновности обвинение просит учесть такой факт: заключив Беловежское соглашение, они в первую очередь поставили в известность о содеянном не президента своей страны господина Горбачёва, а президента США Буша-старшего, то есть руководителя иностранного государства. А это говорит о многом.
Ваша честь, уважаемый суд. Следующее обвинение предъявляется только господину Ельцину. По его приказу в начале октября 1993 года был расстрелян Верховный Совет России, депутаты, избранные народом. Следовательно, он дважды выступил против своего народа: при подписании Беловежских соглашений и расстреле Верховного Совета. Я закончил, Ваша честь.
– Господа Ельцин, Кравчук и Шушкевич, вы признаёте себя виновными в развале СССР? – задал вопрос Агус.
– Нет!! – словно выстрелил, ответил Ельцин и надменно уставился на Верховного. – От имени своих коллег категорически и решительно заявляю, шта-а мы его не разваливали, он сам развалился.
– Как могло развалиться само государство, которое не мог покорить даже Гитлер? – спросила Андида.
Не давая опомниться обвиняемым, последовал вопрос Тонады:
– С какой целью вы разваливали его?
Повеселел и оживился Горбачёв:
– Тут и ежу понятно – к власти рвались, порулить захотелось.
Ельцин проворно повернулся к Горбачёву:
– А тебе, понимашь, лучше бы молчать, отказник.
– От отказника слышу.
И многим показалось, что Михаил Сергеевич в данный момент счастлив.
Наступила тишина. Чем она была вызвана, Маруська не поняла: судьи, кажется, не совещались, команда обвинения – тоже. Лишь тройка экс-президентов шушукалась, привлекая к себе внимание. «Три неумных господина», — мысленно съязвила Заева в тот момент, когда Ельцин взмахнул рукой, сжатой в кулак, что-то доказывая Кравчуку. И тут раздался голос Агуса:
– Господин Ельцин, допустим, что в 1991 году президентом СССР был бы ты. Как бы ты поступил с подписантами Беловежских соглашений?
– Немедленно арестовал бы их! И к бабушке не ходи, понимашь!
В зале Правосудия раздался смех. Не успел он совсем стихнуть, послышался голос Черномырдина:
– Человек хотел, как лучше, и-и, а получилось, как всегда.
– Господин Ельцин, — не обратил внимания на реплику Черномырдина Агус, — ты понял, почему в зале возник смех?
– Видимо, потому, шта-а я бабушку вспомнил. Обычно в России в таких случаях вспоминают мать.
Зал снова наполнился смехом.
– Не лукавь, господин Ельцин, — повысил голос Агус, — не уходи от ответа. Сказав, что, будь президентом страны, ты немедленно арестовал бы подписантов, ты признал, что это действо было преступным. Отсюда вывод: ваша троица виновата в развале Союза. На этом эта часть разговора закончена. Суд интересует другое: почему о ликвидации Союза сначала вы сообщили президенту Америки, а не Горбачёву?
– Ну, понимашь… великая держава, понимашь… ядерные кнопки… это учитывали, понимашь.
– Словом, прогнулись… Господин Шушкевич, а почему Горбачёву звонить поручили именно тебе?
– Ваша честь, я тут так рассуждаю: Ельцин и Кравчук были партократы со стажем, хитрее меня, а я всего простой профессор. Вот и подсунули мне это гаденькое поручение.
– Да-а, куда уж гаже…
Агус с Шушкевичем ещё какое-то время говорили, но Маруська не могла сосредоточиться на сути их разговора. Она смотрела на эту троицу и мысленно рассуждала: «С виду вполне нормальные люди, а такого натворили, что нормальными их можно назвать, только напившись до поросячьего визга. Собрались втроём со своими холуями и развалили не какое-нибудь Монако, а Великую Державу! И им за это ничего! – Переведя взгляд на Горбачёва: «Этот тоже хорош, кастрировать его мало!».
От своих мыслей Маруська отключилась в тот момент, когда Верховный вновь начал склонять фамилию Бориса Николаевича:
– Итак, господин Ельцин, ты персонально обвиняешься в расстреле Верховного Совета в октябре 1993 года. Зачем ты это сделал?
– Затем, шта-а он пошёл против всенародно избранного президента.
– Определение «всенародно избранный» придумано твоими приспешниками. В нашем Информационном банке есть данные о всех твоих выборах. Они подтверждают, что «всенародно избранным» ты не был никогда. Есть также сведения, что по поводу расстрела народных депутатов ты консультировался с руководителями некоторых западных стран, и они дали тебе на это «добро».
Ельцин насупился, как бык согнул шею, не скрывая раздражения, произнёс:
– Ваша честь, по-моему, ваш Информационный банк похож на наше Агентство ОБС.
– Не слышал о таком, расшифруй.
– ОБС – Одна Баба Сказала.
По рядам землян прокатился лёгкий смех. Маруська тоже хотела расслабиться, но смекнула, что Борис Николаевич ляпнул лишнее, остановилась.
– Господин Ельцин, советую тебе впредь, прежде чем один раз сказать, семь раз подумать.
– Извиняюсь, Ваша честь.
– Извинение принято. Обвинение особо обращает внимание на тот факт, что, разваливая СССР и расстреливая Верховный Совет России, господин Ельцин шёл против своего народа, действовал в угоду иностранцам. Поэтому, если руководствоваться Уголовным Кодексом РСФСР, ст. 64, а он в ту пору ещё был в силе, то действия Ельцина квалифицируются как измена Родине…
– Ха-ха-ха! Взорвался грубым смехом Ельцин. – Ваша честь, РСФСР давно нет, а меня президент Путин недавно высшим орденом России наградил. А ты о какой-то измене Родине говоришь… Это, что – приговор?
– Пока только база к нему.
Открывая третье заседание, Агус объявил:
– Сегодня мы поговорим о деяниях российских экс-премьеров. Слово Главному обвинителю.
– Ваша честь, — не задержался Карат, — обвинение находится в некотором затруднении, ибо вина бывших премьеров России перед своим народом разная и установить её размер трудно. Однако мы считаем, что наиболее строго должны быть наказаны Гайдар, Черномырдин и Кириенко. Гайдар вместе с Ельциным завалил реформы, в самом начале 1992 года они ограбили народ. Черномырдин почти семь лет возглавлял правительство и продолжал политику развала экономики и обнищания народа. В августе 1998 года россиян обокрал господин Кириенко… Обычно реформы проводятся для улучшения жизни народа, усиления мощи страны. У российских реформаторов это происходит наоборот: в 1989-1993 годах Россия потеряла 43 процента своего общественного богатства, а за Великую Отечественную войну – 18 процентов…
После выступления Главного обвинителя Гайдара долго «песочил» Агус. И вдруг Маруська услышала его вопрос:
– Как поживаешь, Виктор Степанович?
– Хорошо, Ваша честь, и-и, о-о, живу твоими молитвами. Стал дипломатом, сейчас служу послом на Украине.
– Значит, послом… По-моему, ты очень оригинальная личность.
– Тебе, Ваша честь, сверху виднее.
– Не спорю. Когда Ельцин во второй раз пытался протолкнуть тебя на премьерский пост, ты сказал: «Теперь я знаю, что надо делать и как делать». Ты что – в первое своё премьерство не знал ни того, ни другого?
Черномырдин качнулся влево-вправо, продолжая облунело смотреть на Агуса. Наконец, поняв, что пауза затянулась, промямлил:
– И-и, Ваша честь, я премьерских курсов не кончал. Но я, о-о, всегда хотел сделать, как лучше, а получалось, как всегда.
– Если я правильно понимаю, «как всегда» — значит, плохо.
– И-и, Ваша честь, ты очень понятливый. К примеру, у нас есть юморист Геннадий Хазанов. Он закончил что-то кулинарное. И теперь так юморит, так юморит, что ухохочешься. Или взять Максима Галкина. Этот, кажется, вообще нигде не учился, а как возьмётся передразнивать меня, Горбачёва, Ельцина, ещё эту толстую бабу, как её, ну, которая очень не любит коммуняков…
– Новодворская! – помогла Черномырдину Маруська.
– Она самая, — обрадовался Виктор Степанович, — Дворская. Новая дворянка. Поэтому она и не любит коммуняков. У нас, и-и, юмористов много. Есть Новые русские бабки… дык много их. А я премьерских курсов не кончал…
Процесс продолжался.
ХОЧУ БРУНЕЙСКОЕ ВЫРАЖЕНИЕ ЛИЦА
(Из книги «Ностальгия по жар-птице», 2008 г.)
Как-то в «Литературной газете» прочитал статью «Султан, бегущий во главе». Она настолько мне понравилась, что вырезал её и поместил в свой домашний архив. Поскольку многие великолучане больших газет сейчас не выписывают и не читают, а тем более «Литературку», мне захотелось рассказать о той публикации… Бруней – махонькое государство, его площадь – 5,8 тыс. кв. км, население около 340 тыс. человек. С трёх сторон его «обнимает» Малайзия, с четвёртой омывает Южно-Китайское море. Среднегодовая температура здесь около 27 градусов тепла.
Полное имя султана – Хаджи Хассанал Болкиях Муиззаддин Вадауллах. Поскольку полный набор этих слов без запинки, пожалуй, и не каждый брунеец выговорит, то мы будем величать его кратко – Хассанал. Согласно легенде начало династии брунейских султанов Болкияхов было положено в 1365 году четырнадцатью братьями «полубожественного происхождения и геройской стати». Хассанал уже 29-й правитель из этой династии. Султан – абсолютный и полноправный правитель. Страна управляется в основном его декретами. При нём есть совещательные органы, обладающие ограниченными правами. В правительстве Хассанал занимает посты премьер-министра, министра обороны и финансов, он же – Верховный главнокомандующий национальными Вооружёнными силами и духовный лидер своего народа.
Ещё есть такие нюансы. Согласно существующей Конституции, «Его Высочество Султан Брунея – Даруссалама не действует несправедливо ни как гражданин султаната, ни как официальное лицо». Так записано в Конституции. А если так записано, то и предполагается, что Хассанал выполняет её точечка в точечку. Поэтому ни один гражданин этой страны не вправе подавать ни в один суд мира иск против главы государства. Прочитав эти строки, вероятно, найдутся люди, кто весьма резко выскажется в адрес султана Брунея. Не торопитесь делать это.
В июле 2006 года Хассаналу исполнилось 60 лет. Это событие в стране было отмечено с большим размахом. В столице султаната устроили общественный марафон. Кроме самого монарха, в нём приняли участие 17 тысяч брунейцев. И, как отмечает «Литературная газета», в этой массе людей султан бежал во главе.
Иностранцы давно обратили внимание на то, что у жителей этой страны особое выражение лица и что они много улыбаются. А почему бы им и не улыбаться? Если учесть, что брунейцы не платят налогов, что у них доход на душу населения один из самых больших в мире, что здесь бесплатные медицина и образование, что в день рождения Хассанала они получают большие премии…
Вот из этих и других подобных факторов, вероятно, и сложилось брунейское выражение лица.
Но есть у жителей этой страны кое-какие «недемократические» ограничения, которые иначе как забавными, пожалуй, назвать нельзя. Им не позволяется одеваться в жёлтое – это привилегия султана, чихать и сморкаться в общественных местах, касаться руками чужих голов (нечего волосы пачкать!), крепко пожимать при приветствии руку, выставлять на показ подмётки обуви (гениально!), показывать на что-либо указательным пальцем (разрешается большим пальцем правой руки). Думаю, россияне, проголосовали бы за такие ограничения, даже за то, чтобы свои подмётки не выставлять на показ, обеими руками и ногами, если бы им дали САМЫЙ ВЫСОКИЙ ДОХОД НА ДУШУ НАСЕЛЕНИЯ И БРУНЕЙСКОЕ ВЫРАЖЕНИЕ ЛИЦА.
Теперешнее социальное благоденствие пришло к брунейцам в начале ХХ века с открытием запасов нефти, а потом и газа. Вот взяло и повезло людям. Но этим богатством надо ещё умело распорядиться. В сводках обладателей большими запасами нефти и газа Бруней не значится. Да и не может, поскольку у него территория с гулькин нос, ну – с ладошку. Следовательно, по большому при всём желании не разгуляешься. Нашему Отечеству тоже повезло с нефтью и газом. Ух, как повезло! Вот взяла и свалилась с неба нам такая благодать. Только для граждан России она почему-то никак не оборачивается брунейским благоденствием и брунейским выражением лица…
У Хассанала две жены и десять детей (на 2006 г.). По примеру отца, он, ещё будучи принцем, женился на кузине – двоюродной сестре. А в сане султана влюбился в стюардессу, которая стала его второй женой. В ознаменование своего 60-летия монарх объявил о повышении заработной платы госслужащим. И, смотрите, как он это обосновал: «Мы хотим напомнить нашим подданным, что каждый из них имеет право получать выгоду от роста цен на энергоносители и должен гордиться наличием нефтегазоносных ресурсов нашего государства». Хорошо сказал Хассанал: каждый из брунейцев имеет право получать выгоду от роста цен на энергоносители. Повторяю: КАЖДЫЙ. А в России эту выгоду имеют только те, кто каким-то образом связан с нефтяной или газовой трубой. Хотя то и другое является ОБЩЕНАЦИОНАЛЬНЫМ достоянием.
Средний годовой доход брунейцев – один из самых высоких в Азии: 23 тысячи долларов на душу населения. По курсу валют на 2007 год это 47 тысяч наших рублей в месяц. Плюс к ним бесплатная медицина и образование, дешёвый бензин и прочее. Между прочим, «прочее» меня больше всего заворожило, восхитило, очаровало, околдовало (что одно и то же): каждая семья за новорожденного ребёнка получает подъёмные в размере (кто стоит, советую сесть и крепко за что-нибудь держаться), в размере… 100 тысяч долларов! Или 2 450 000 наших рублей (по курсу 2007 г.)!
И сразу молнией у меня мелькнула мысль: надо или в Бруней послать на стажировку высшее руководство нашей страны, или пригласить к нам Хассанала, чтобы поруководил Россией хотя бы полгода. Но с условием, что подъёмные за новорожденных он значительно урежет. Иначе за короткий срок мы не только догоним Китай по народонаселению, но и перегоним его. А два Китая для Земли будет тяжеловато.
В публикации использованы материалы книги «Литературные Великие Луки»