Александр Иванович
ГУСЕВ
(1939-2002)

родился 11 февраля 1939 года в деревне Шемякино, Порховского района, Псковской области. Окончив в Пскове в шестнадцатилетнем возрасте школу, он строил свою дальнейшую жизнь без родительской помощи. В 1958 году окончил Ленинградский радиотехникум. Отслужил в армии, в ракетных войсках, работал на Псковском заводе радиодеталей, перепробовал массу профессий, прежде чем нашел свою единственную дорогу – к поэтическому творчеству. Работал в Псковском историко-художественном и архитектурном Музее-заповеднике, в Псковской областной научной библиотеке.

В 1971 году заочно окончил московский Литературный институт имени Горького. У него выходят небольшие сборники стихов: «Пожелай мне удачи» 1971, «Земле кланяюсь» 1974, «При свете памяти» (1984), «Измерения» (1990), «Если приду» (1996), «Небесный свет» книжка в коллективном сборнике «У родника» (1997), «До последнего дня» книжка в коллективном сборнике «Звучание свирели» (1998). Исключение составил последний его прижизненный сборник «Колесо бытия» (1999), на 270 страниц.

Он был призван на службу в армию в специальный Испытательный батальон. Пройдя спецшколу, он работал на пусковой и финишной площадках, на которых проводились испытания, ракет с ядерным топливом. А в результате стал заложником государственной тайны. Отсюда 25-летнее молчание об этом. Так приказала страна, взяв подписку о неразглашении тайны. Служил он под Братском, близ Анзебы, на Байконуре, на территории бывшего концлагеря Капустин Яр, и где, под шум Ангары, он читал на стенах казарм ещё сохранившиеся надписи смертников. Все шестьдесят молодых и здоровых ребят получили большие или смертельные дозы облучения. Александр Гусев — тоже. Умирать стали уже через год. Александр Иванович, пережив клиническую смерть, остался жить чудом. И чудо спасения обратило его к вере, углубило и даже обострило его мироощущение. Он прожил дольше всех своих сослуживцев.

Вся жизнь его теперь стала: поэзия и молитва. Член Союза писателей России. Он писал только тогда, когда не мог не писать и то, что самого его трогало до глубины души. Родина, Россия и её судьба, народ, история, философское осмысление религии и веры – основные темы его творчества: Особое место в его поэзии занимает духовная тема. Обращение к Всевышнему, соотношение своей деятельности с заповедями Христа стало его постоянной потребностью, нашло отражение, особенно в позднем, его творчестве: Говорят, большой талант всегда одинок. Думается, в этом есть доля правды. Его мало кто понимал до конца, да он и не стремился к этому: «ни у кого не ищу пониманья». Но писал так, как видел, слышал и чувствовал жизнь, своё ВРЕМЯ, как подсказывало его сердце – многострадальное и любящее. Он сам выбрал себе путь – одиночество. А за все связанные с этим лишения и трудности Бог наградил его талантом – быть истинно русским Поэтом. Талантом чутко и бережно относиться к Слову, любить Слово, свою родную землю, свой народ, а в конечном итоге, и свою горькую судьбу, как «самую лучшую долю».

В СЕТИ ИНТЕРНЕТ

На Псковском литературном портале

Псковиана

Литературный Псков

Псковский музей-заповедник

Великие берега

Поэт Валерий Мухин о поэте Александре Гусеве

*  *  *

Как это было? – А просто
Там, где кончался тростник,
Встал я, вернее в полроста
Лишь приподнялся на миг.

Может быть, мне намечталось
Облачко тронуть рукой,
Так оно тихо качалось
На стебельке над рекой.

Что я почувствовал? Вспышку
Там, за рекой, в синеве…
Что я увидел? — Сынишку.
Шёл он, смеясь, по траве,

Мимо кустов краснотала…
Русый, высокий, живой,
Шёл он – и тихо сияло
Облачко над головой…

Что же я делаю? – Внемлю
Грому небес, тишине,
Думаю, слушаю землю,
И – остаюсь на войне.

*  *  *

Я оттуда, где речка Пскова
Ткет туманов шелка над водою,
И луна — золотою скобою,
И в скобарских глазах — синева;

Где березы под звон тишины,
Подобрав осторожно подолы,
Словно в синие, вольные волны.
Входят робко в глубокие льны;

Где земля и доныне хранит
Голоса позабытых преданий
И на месте отчаянных браней
Чей-то меч, и кольчугу, и щит.

Ждите нас

Светлой памяти брата Николая

Где-то есть на планете
Дом среди тишины.
Ждите нас на рассвете,
Мы вернуться должны.

Сколько всех нас, убитых!
Мы погибли в боях
На больших, знаменитых,
И на малых фронтах.

Жажду праведной мести
Оставляли живым,
Пропадали без вести –
И в могилах лежим.

Не сдаваясь на милость
Ни врагу, ни судьбе,
Знали: что б ни случилось,
Вы нас ждёте к себе.

Ждите нас на рассвете.
Мы неслышно придём,
Ваши вечные дети,
Вместе с утренним сном.

Спят и травы, и птицы…
Припадите к груди.
Нелегко нам смириться
С тем, что жизнь – позади.

Нет, не та – неземная –
В дни печальных торжеств,
А вот эта, простая,
Что мы видим окрест.

За неё мы в ответе
С той, последней войны.
Ждите нас на рассвете,
Мы вернуться должны.

Ждите нас… Ждите нас…

*  *  *

…И ты не простишь никому ничего?
…Я помню, как в детстве, в сумятице мая,
Не зная ни имени, ни своего
Родимого дома, неверно ступая
Прошла мимо нас, оглушённых навзрыд,
Каким-то беззвучным подобием крика,
Та старая женщина…
Память хранит
Безумную боль истончённого лика.
Война. Пепелище… И каждый в пути
Пред женщиной той опускал виновато
Глаза… И шептал кто-то тихо: — Прости…
И мама молчала печально и свято.

И только лишь раз, у широкой реки,
Та странница в медленной мгле переправы
К бойцам обратилась, назвав их: сынки!
Просила им скорой победы – и славы.
Просила у ветра, у замерших трав,
У белых туманов, у жёлтых купав.

И далее шла, будто взяв на себя –
Одна – всю вину всей войны, и держала
Всю землю, весь мир, и любя, и скорбя.
… А месть никого ещё не возвышала.

*  *  *

Осени меня, осень! Вхожу я
В твои годы, в твой возраст вхожу.
На дорогах больших голосуя,
Тороплюсь к твоему рубежу.

Мы — ровесники, осень, отныне,
Правда, жаль, что на миг — не навек.
Ты — всегда золотая богиня,
Я же — смертный, простой человек.

Ты познала свое воскрешенье —
Что там — Страшный, он —Праведный Суд!
Повторение иль возвращенье —
Суть не в этом. Великая суть

В том, что ты — это каждому ясно —
Вслед за летом придешь все равно.
Ну а мне повторяться — опасно,
Возвращаться назад — не дано.

Потому-то в щемящую просинь,
Оробело вступая в твой мир,
Я прошу: Осени меня, осень,
Научи, как прожить этот миг!

*  *  *

Близ границы не строй светлицы, —
Близ границы разор и плен…
Стрельниц каменных вереницы
Вдоль суровых и строгих стен.

Близ границы светлица – чудо.
Неподкупен ничем набат.
Грозен гнев вечевого гуда.
Острый меч – мне отец и брат.

Нерушимо русское слово.
И пощады враг не проси:
Меч мой княжеский – святыня Пскова,
Псков – святыня самой Руси.

*  *  *

Я в мир пришёл из тьмы, из-подо льда,
Я продирался сквозь пласты столетий
В заветный круг созвучий и соцветий.
Здесь хорошо, и я пришёл сюда.

Сдвигались горы, плавилась руда.
Хлестали молний огненные плети.
Я помнил всё, что только помнят дети,
А взрослые не помнят. Никогда.

И я уже забыл: что было — сплыло,
Отпело, отклубилось, откружило;

Я шёл вперед на ощупь, наугад.
Всё позади остановилось где-то…
Я в мир пришёл, как дождь приходит в сад,
Травинка — в поле радужного света.

*  *  *

Ты смерти не знаешь, не знала.
Но, солнечным ветром дыша,
Однажды себя угадала
Заблудшая в мире душа.

Забытая Богом кровинка
Невнятного нам бытия,
Космической воли песчинка —
Земля дорогая моя.

*  *  *

Как связать воедино на свете
То, что мне у широкой реки
Насказали нездешние дети,
Намолчали мои старики?

Как связать воедино навеки,
Что в глубинах времён рождено,
И таится в одном человеке,
И вот к этой реке сведено?

Отражается, плещется, тонет,
И смеётся, и плачет в тиши,
Будто ветер нечаянно тронет
Тростниковую нотку души.

Эта музыка мне незнакома;
Этот свет — он почти неземной.
Только скользкие доски парома
Уплывают, плывут подо мной.

Улыбаются грустные лица,
Машут руки, мерцает вода.
Я ни с кем не умею проститься.
И смогу ли вернуться сюда?

Но преследует, как наважденье,
Убежденье, что будет черёд —
Повторится вот это движенье
И замкнётся течение вод.

И полягут прибрежные травы.
И высокая встанет луна…
У вечерней речной переправы,
Словно вздох над водой, — тишина.

*  *  *

Затихли и птицы, и звери.
К чему разговоры? Молчи
В любви, и в надежде, и в вере
В тиши августейшей ночи.

Пойми, здесь не только движенье,
Но помысел даже о нем
Из тьмы высекает свеченье
Зарницы — во весь окоем.

Так зреют хлеба, прозревая
Грядущее, так ученик,
Руками лицо закрывая,
Провидит Учителя лик.

Но в празднике Преображенья
Так много сокрыто труда,
И бездна такого служенья,
И мука такого суда!

А нам до чудесного знака
И жизни не хватит… Иди,
И слушай дыхание злака,
И в дольние воды гляди.

Всё в мире и просто и строго…
Колеблется пламя свечи…
И мы здесь у Господа Бога…
И август. И звезды… Молчи.

*  *  *

Только бы выдержать, выжить! И снова —
Выдержать, выжить!.. Откуда во мне
Это смятение духа и слова
На недоступной своей глубине?

Бьет из горящих провалов забвенья
Яростный мир — на крови, на слезах.
Как сотворенье… и как откровенье…
Дым… пепелище… надежда и страх…

Путник, идущий по хлябям небесным.
Призраком зыбким — в рассветную рань,
В скорби пустых деревень — бестелесным
И перехвачена горем гортань.

Горе земное! Глаза — и пригорок:
Холмик — и крест деревянный над ним.
Горек глагол был и воздух был горек.
Это былое. Осталось былым.

Душу в каком настоящем сгубили,
Где научились не верить слезам?
Угли мои до сих пор не остыли.
Только бы выдержать, больно глазам!

Кто же я, отзвук какого страданья,
И на каком говорю языке?
Ни у кого не ищу пониманья,
Путник — с горящей свечою в руке.