Мария Панфиловна
|
ГИПЕРССЫЛКИ
|
НЕСЧАСТЬЕ
(глава из трилогии Марии Сосновских)
Лето 1889 года было жарким. С раннего утра стоял невыносимый зной — ни облачка, ни ветерка.
— Ну и жарина же сёдни, земля-то накалилась, идёшь, как по печи, дождичка бы надо чичас, опять всё выгорит! — сокрушался Иван Виссарионович. — Андрейка, собирайся, на заимку поедем! — крикнул он выглянувшему из окна сыну. — Да и скажи Саньке, чтобы оставался дома смолить крышу!
Сусанна пошла на реку полоскать бельё и холсты. От воды шла спасительная прохлада. Ребятишки с визгом барахтались, доставая камушки со дна мелководной речушки. В берегах, выкопав себе ямки, лежали свиньи. Чуть поодаль по колено в воде стояли коровы.
«Помочило бы, а то хлеба-то на буграх да на еланях желтеть начали, свострились местами, на колос стали вымётываться. Опять — того гляди — неурожай будет, — переживала Сусанна. — Всё живое попряталось от жары. Даже куры и те забрались под крыши сараев, под амбары».
— Мама! Мама! — раздался истошный крик Фроськи.
— Да што случилось-то? — испуганно откликнулась Сусанна.
— Мама! С Сашей неладно!
— Как?!
— Он хотел меня убить!
— Да ты што?! О господи! Да говори же ты толком, чё случилось-то? — Сусанна побелела, как мел, руки её затряслись.
— Он кинулся на меня с кочергой! Слава богу, увернулась!
Когда они вбежали в ограду, то первым делом увидели, что окна, двери и крыльцо вымазаны смолой.
— Да где же он?!
— Не знаю!
— Саша! — крикнула Сусанна, осторожно открыв дверь. В доме стояла жуткая тишина. — Ты, Фроська, пока не заходи! Я одна…
— Нет, мама, я с тобой! — Фроська вся тряслась, губы её посинели, зубы стучали. Она боялась отстать от матери даже на шаг.
— Господи, куда он дел Паруньку-то?
— Да вон же она, мама, на полке стоит! — показала дрожащей рукой Фроська.
Сусанна посмотрела вверх и увидела невероятное зрелище — под потолком на полке была поставлена детская стоялка с безмятежно спящей Парунькой. Сусанна, с трудом преодолев охвативший её страх, встала на лавку и осторожно достала девочку.
Оглядели весь дом — Сашки не было…
Вмиг разнеслось по селу, что у Ивана Виссарионовича беда — старший сын сошёл с ума и убежал куда-то. Отец, узнав какое с сыном случилось несчастье, чуть не лишился чувств. Вся родня и соседи до поздней ночи искали Сашку — прошли все пригоны, проверили баграми колодцы, осмотрели берег реки и даже съездили в поле.
Поиски продолжались до глубокой ночи. И только утром привезли связанного Сашку вагановские мужики. Свою одежду он разбросал по дороге и бегал по выгону совершенно голый, пугая женщин.
Увидев таким своего старшего сына-первенца, Сусанну чуть не хватил удар. В безысходном горе словно тисками сжало сердце, ноги ослабли. Её поддерживали под руки Ольга и Мария и, как могли, успокаивали.
— Не убивайся уж так, кума, буйное-то, говорят, помешательство скоро проходит! Вон в Галишевой был один, так в ум пришёл, женился и дожил до старости.
— Вы его в тёмную комнату посадите, быват, поможет, — подсказывал какой-то доброхот.
— Да ты чё, окстись, его надобно холодной водой обливать, — возражал другой.
— Да помолчите, вы, ироды! — сквозь толпу с трудом протиснулась Клеопатра Кирилловна. — Придётся вам везти его в город, тут я ничего поделать не могу. Но наговорю на воду, чертополоху напарю, да ещё кое-каких трав. Старайтесь на голове холодную мокрую тряпку держать, холодной водой обтирать и, может, пройдёт, но к врачам везти всё равно надо.
— От чего это сделалось, Клеопатра Кирилловна, как думаешь? — спросила Сусанна.
— А бог его знает! Может, на солнце голову напекло, а может, и другое што! Голову в детстве ушибал?
— Ушибал… Семь лет ему было, — Сусанна вдруг вспомнила, как Сашка потерял сознание на мельнице.
— Ты хоть робятишек-то полечи от испугу. Приходите под вечер ко мне домой, — сказала на прощение Клеопатра и ушла.
В пожарнице мужики обсуждали неожиданную болезнь Сашки:
— Какой смышлёный был… Видать, испортили парня — пустили болезнь по ветру, — сокрушался один из мужиков.
— Много книг читал! Вот к чему это всё приводит! — кричал громче всех дед Ефим, вздорный старикашка. — С ученьем-то со своим уж с ума сходить начинают! Всё бегал, у всех книжки выпрашивал! Робить надо, а не читать! Я вон своих в школу не отпускал, а чё они, хуже других, чё ли, пашут?! Я и внукам сказал, што ежели увижу за книгой — выпорю, а книгу сожгу.
Закончился сенокос. Прошла страда. Иван Виссарионович так и не нашёл времени, чтобы отвезти больного сына в психиатрическую больницу. Да и, посоветовавшись с женой, решил, что отдавать сына в больницу не стоит, все говорят, что там больных не лечат, а бьют.
Нашли лекаря, казалось бы, знающий старик, обнадежил, что уж он-то лучше всяких врачей вылечит. Привезли его — жил больше месяца — пил, ел. Иван Виссарионович терпел, но когда лекарь, позабыв про больного, убежал в кабак и явился к ночи навеселе, не вытерпел:
— Ты пошто сына не лечишь?
— Побойся бога, Иван, я только это и делаю, — стараясь выглядеть трезвым, нестройно ответил лекарь.
— Хватит по кабакам шастать, а то выгоню! — пригрозил Иван.
Утром лекарь исчез, также исчезли новые бродни и овчинный полушубок.
Иван безуспешно искал горе-лекаря, чтобы вернуть украденные вещи, но так и не нашёл.
Прошло время, Сашка стал поспокойнее и даже иногда говорил что-то связное: мог наизусть прочесть молитву или какое-нибудь изречение из Евангелия. В его затуманенном болезнью мозгу стали появляться искорки сознания:
— Мама, я смолил крышу, и ко мне явился бес, — рассказывал Сашка.
— Чё ты мелешь, сынок?!
— Бес… бес… страшный, глаза горят! Глаза… глаза… глаза… — раскачиваясь, повторял Сашка. Потом, опомнившись, продолжил, — и он вошёл в меня, как в Гадаринского бесноватого… — сын, недоговорив, замолчал. Мать грустно посмотрела на Сашку, перекрестилась и хотела уже уйти, но остановилась и с болью, скорее для себя, прошептала: «Чё же делать-то?»
— Христа ждать! — услышала шопот Сашки, т сын процитировал главу из Евангелия: «Когда же вышел Он на берег, встретил его один человек из города, одержимый бесами с давнего времени, и в одежду не одевавшийся, и живший не в доме, а в гробах.
Он, увидев Иисуса, вскричал, пал пред Ним и громким голосом сказал: что Тебе до меня, Иисус, Сын Бога Всевышнего? Умоляю тебя, не мучь меня.
Ибо Иисус повелел нечистому духу выйти из сего человека; потому что он долгое время мучил его, так что его связывали цепями и узами, сберегая его; но он разрывал узы и был гоним бесом в пустыни.
Иисус спросил его: как тебе имя? Он сказал: легион, — потому что много бесов вошло в него».
Так прошла зима. Иван впервые не ездил на ярмарку, больному становилось то лучше, то хуже. Обращались к новым лекарям и знахаркам. На лечение потратили все деньги, какие имели, платили хлебом, мясом, но толку не было — пришлось везти больного в город.
— И что же вы сейчас обращаетесь? Почти через год! Где же вы раньше-то были? — спросил Ивана врач в больнице. — Надо было сразу, немедленно, в тот же день. А теперь что?! Поздно! Трудно надеяться на полное выздоровление. Ну уж оставьте, попытаемся, может, чего и выйдет, — врач пригласил сестру, сказал что-то ей по-латыни и в сопровождении двух молодых здоровенных санитаров проводили больного в общую палату.
Через три месяца больного выписали домой, сказав, что дальнейшее лечение нужно проходить в Перми. Иван Виссарионович, ничего не говоря, повёз Сашку домой, понимая, что если он последует совету врача, то больше никогда не увидит сына…
Иногда на Сашку находило просветление — он читал или просто сидел у окна, то принимался рисовать углем на стенах. Но за ним нужен был поминутный присмотр, такой же, как и за маленькой Парунькой.
Обессилевшая от переживаний мать, тяжело вздыхая, говорила: «Великий крест ты мне дал, Господь, нести!» Часами стояла на коленях перед иконами и молилась горячо и страстно: «Господи, да за какие же грехи мне такое наказание? Прости нас грешных, подай исцеление рабу твоему Александру».
Сашка прожил в доме отца восемь лет. Все соседи и даже братья советовали отвезти Александра, пока не поздно, в дом сумасшедших. И, наконец, в мае 1897 года Сашку повезли в Пермь.
Когда всё было готово к отъезду, и мать, прощаясь с безумным сыном, перекрестила и поцеловала его, взгляд сына стал осмысленным, и из глаз его потекли слёзы. Он тихо сел в коробок и с надрывом сказал:
— Гадаринского бесноватого повезли в могилу, а куда же ещё? Так и не пришёл Христос, чтобы исцелить…
В сумасшедшем доме Александр прожил ещё пять лет и, не дождавшись Христа, умер…
(Александр — старший брат моей бабушки Парасковьи. Сусанна — моя прабабушка. Мама мне (со слов бабушки) рассказывала, что он прекрасно рисовал. Все стены в доме были разрисованы: отовсюду смотрели глаза, нарисованные углем)